Акоп Паронян - Высокочтимые попрошайки
— Хозяйка, дай нам наши деньги, и мы уйдём, не будем здесь торчать, — сказали носильщики.
— Приходите завтра, — ответила хозяйка, и носильщики, давно уже привыкшие к слову «завтра», молча вышли.
— Носится с этим своим советом, — снова заговорила расстроившаяся женщина, — и всё некогда подумать хотя бы, что человеку, кроме хлеба, и мясо полагается, и масло полагается, и рис; ему ещё и уголь, и дрова нужны, без них тоже не обойдёшься… Обо всём этом он и слышать не хочет, благоверный-то мой, уходит чуть свет, возвращается вечером… Вот гость приехал, сейчас явится, ну, известно, поесть захочет, и, значит, чем-то накормить его надо, а у нас хоть шаром покати, потому что супруг мой ни кусочка мяса или рыбы какой домой не приносит. Кроме россказней про совет да про его членов, ничего в этом доме нет. Каждый вечер…
Нарекания и жалобы хозяйки тут прервались, ибо дверь распахнулась, и в дом вошёл человек лет семидесяти и, улыбаясь, отвесил поклон. Этот человек был её супругом. Его морщинистый, с залысинами лоб чрезмерно выдавался вперёд, глаза помигивали, и вид у него был такой, словно кто-то его щекочет.
Не успел супруг переступить порог, супруга спросила:
— Это где же ты был до сих пор, божий человек?
— Дела, дела, жена, конца им нет… Ведь в воскресенье голосование, и мы надеемся, что в совет почтенные люди пройдут… Сегодня Торос-ага привязался ко мне, угостил меня водкой и стал уговаривать, чтобы я за угодных ему людей голос отдал; но я за моих людей голос отдам, потому что они каждый день угощают меня водкой, и люди порядочные, не станут, как другие, красть из кассы совета деньги.
— Ладно, ладно, потом расскажешь, сейчас ступай в лавку да купи кусок мяса…
— Торос-ага немного обиделся и больше уже не будет играть со мной в искампиль[5]. Ну и пусть…
— Я что тебе сказала? Иди, не задерживайся.
— А я с дьячком Мартиросом буду в шашки играть.
— Об этом мы и после поговорить успеем, Манук-ага, пойди купи у мясника кусок говядины да поскорей возвращайся.
— А знаешь, что с дьячком Мартиросом стряслось? Жена у бедного нынче ночью чуть было не умерла.
— Как? Почему?
— Родила, но с большим трудом, четыре повитухи и, говорят, шестнадцать докторов принимали младенца.
— Несчастная женщина.
— Завтра сходи проведай её.
— Пойду, а ты пока сделай, бога ради, это дело — достань мяса.
— А это обязательно — за мясом, на ночь глядя, идти?
— Обязательно. Постель и сундуки, Абисогома-аги только что принесли, сейчас и сам пожалует.
— Ты правду говоришь, жена?
— Зачем же мне неправду говорить?
— Прекрасно, пойду, значит, куплю кусок отменного мяса; одна нога здесь, другая — там.
С этими словами Манук-ага открыл дверь и быстро вышел, но только что он прошёл несколько шагов, жена вдруг закричала:
— Манук-ага! Манук-ага!
Старик остановился.
— А как мясо сварим?
— Можно с картошкой, можно и с фасолью.
— Хватил куда! У нас и угля нет, купи немного.
— Хорошо, — сказал Манук-ага и засеменил.
— Манук-ага! Манук-ага! — снова позвала жена.
Старик остановился.
— Хорошо-то хорошо, но одним мясом не обойтись, купи и рису.
— Верно, жена, куплю и рису.
На этот раз Манук-ага пустился бегом, и он уже сворачивал за угол, когда жена во всю мочь крикнула ему вслед:
— Манук-ага!
Старик — делать нечего — пошёл обратно, и игравшее до сих пор на его лице выражение радостного возбуждения вдруг погасло.
— Чего тебе ещё? — спросил он жену, войдя в дом.
— Несёшься, мил-человек, точно паровоз, голос я надорвала… Дома и лука нет, даже соль вся вышла, купи и керосину, или свечей, не в темноте же гостя за стол усадим?
— Верно, жена, но ты сразу бы всё сказала, чтобы я прямо к бакалейщику пошёл.
— Забыла сказать, что надо бы и графин для воды купить… Нечем повязать себе голову… Нечего надеть себе на ноги… Как же мне в таком вот виде Абисогома-агу принимать?
— Давай, жена, сегодня о еде позаботимся, об остальном уж завтра подумаем, — сказал Манук-ага и с силой потянул за дверную ручку.
— Манук-ага! Манук-ага!
— Кричи хоть до утра, больше не ворочусь, — проворчал Манук-ага и выбежал на улицу.
Он был уже довольно далеко от дома, как вдруг услышал окликавший его женский голос.
— Делать тебе нечего, вот и орёшь на весь квартал, — сказал про себя Манук-ага и даже не обернулся.
— Манук-ага!.. — выкрикивал голос, но теперь это был голос не жены старика, а десятилетней дочери дьячка Мартироса.
Старик шёл не оборачиваясь, и дочь дьячка Мартироса, которая минутами переходила на бег, вскоре начала нагонять его. И когда расстояние между ними сократилось шагов до десяти, бедняжка запыхалась так, что смогла лишь выдохнуть:
— Манук…
Старик опять не отозвался, и девочка, совсем уже выбившись из сил, пробежала ещё несколько шагов и невольно ухватилась за полу его пиджака.
— Оставь меня, жена, — прошептал Манук-ага, не оборачивая головы.
— Я должна что-то сказать…
— Мне некогда слушать, ты и без того уже столько наговорила, что всего не упомнишь.
— Я хотела спросить, где живёт кормилица.
При слове «кормилица» Манук-ага очнулся и, увидев дочь дьячка Мартироса, спросил её:
— Ахавни, это ты сейчас за мной бежала?
— Да… я, — ответила Ахавни и перевела дух.
— Как мать?
Ахавни никак не могла отдышаться.
— Я спрашиваю, как твоя мама? Случилось что-нибудь?
Девочка изнемогала от усталости.
— Господи, нашла время пыхтеть! Говори же, как чувствует себя мама?
— Ма…ма хо…ро…шо, маль…чик не хо…чёт брать грудь… нуж…но най…ти кор…милицу.
— Ну всё, всё, ладно, дочь моя, теперь беги домой, кормилицу я пришлю.
Ахавни попрощалась с Мануком-агой, и старик тут же отправился на поиски кормилицы.
Дабы не наскучить читателю, я также расстанусь с Мануком-агой, который на каждом шагу будет встречаться со своими знакомыми и рассказывать им или о выборах в квартальный совет, или о мучительном разрешении жены дьячка Мартироса, или о приезде Абисогома-аги в столицу.
3
У нас давно ведётся, что многие из уезжающих во Францию или в Германию для продолжения образования, возвратившись на родину приезжают в нашу столицу, чтобы подыскать себе невесту. Абисогом-ага, как мы уже говорили, приехал в Константинополь именно с этой целью. Читатель помнит также, что Абисогом-ага настолько был поглощён вопросом своей женитьбы, что не заметил шедшего к нему навстречу ишака и столкнулся с ним. Нас могут спросить: а ишак, столкнувшийся с Абисогомом-агой, тоже собирался жениться, коль скоро прямо перед собой не увидел такого крупного пешехода? Те, кто более или менее знаком с историей, знают, вероятно, что ишаки, один из предков которых во времена оны лицезрел ангела, нас, смертных, решительно ни во что не ставят и хотят, чтоб мы всегда беспременно уступали им дорогу. Ежели б Абисогом-ага был сведущ в истории или хотя бы не думал в тот момент о женитьбе, он, несомненно, посторонился бы при встрече с этими существами, которые к тому же, благодаря своим ушам, имеют честь быть представителями царя Мидаса…
Расставшись с ослами, Абисогом-ага стал обращаться к встречным прохожим, осведомляясь о местонахождении улицы Цветов, — дом, где ему рекомендовал остановиться один его трабзонский приятель, находился на упомянутой улице. Этот приятель неделю назад и уведомил письмом Манука-агу, что Абисогом-ага намерен некоторое время жительствовать у него… Абисогом-ага, согласно ответам прохожих, переходил из одной улицы в другую, иногда по рассеянности забредал в тупики и, натурально, с одной стороны, сердился, а с другой — опасался, как бы носильщики не исчезли вместе с его постелью и сундуками, хотя и был наслышан об их порядочности.
Проблуждав более часа по улицам Пера, Абисогом-ага наконец всё же попал на улицу Цветов, которую, к слову сказать, не следует путать с одноимённой улицей, сгоревшей во время пожара в Пера в тысяча восемьсот семьдесят… не помню уж, каком. А называлась она улицей Цветов потому, что на ней под окнами всех домов круглый год красовались клумбы.
— Нумер 2 который? — обратился наш новоприезжий к супруге Манука-аги, ожидавшей у ворот своего дома прихода мужа.
— Этот и есть. Добро пожаловать, Абисогом-ага.
— Сундуки и постель принесли?
— Принесли, Абисогом-ага, пожалуйте в дом. Если желаете немного отдохнуть, посидите пока вот в этой комнатке, сказала хозяйка, показывая рукой на маленькую каморку в нижнем этаже.
— Устал я, там и посижу.
— Воля ваша, Абисогом-ага, наш дом — ваш дом, располагайтесь.
— Благодарствую.
Абисогом-ага вошёл в комнату в сопровождении хозяйки дома, державшей в вытянутой руке гаснущую лампу.
