Дэйл Вассерман - Полёт над кукушкиным гнездом
БИЛЛИ. Вам назначено время, м-мистер М-Макмэрфи? М-мистер Х-Хардинг ведь очень занятой ч-человек.
МАШЭРФИ. Значит, этот занятой человек, мистер Хардинг, он и есть главной бок-вожак?
БИЛЛИ. П-правильно.
МАКМЭРФИ. Так скажи этому вожаку Хардингу, что Пэ Макмэрфи ждет встречи с ним и что в этой психушке нам вдвоем будет с ним тесновато. Передай ему, что-либо он встретится со мной как мужчина с мужчиной, либо, значит, он мелкота на побегушках, а тогда до захода солнца пусть мотает отсюда.
ХАРДИНГ. Билли, скажи этому выскочке Макмэрфи, что я в полдень встречаюсь с ним в главном зале, и что мы раз навсегда решим это дело насчет честолюбия и всяких притязаний.
МАКМЭРФИ. Билли, скажи ему, что Пэ Макмэрфи привык верховодить всегда и везде, и теперь, раз уж суждено ему быть психом, он будет самым большим, самым главным — всех под себя подожмет!
ХАРДИНГ встает и пытается обойти Макмэрфи, но тот, стремительно шагнув в сторону, преграждает ему дорогу. Макмэрфи протягивает руку, и ХАРДИНГ, признавая себя побежденным, пожимает ее.
Так оно будет лучше — без кровопролития-то! Ну, а кто остальные ребята?
ХАРДИНГ. В этой половине комнаты — острые случаи.
МАКМЭРФИ. Что же в вас такого острого?
ХАРДИНГ. Это просто значит, что в принципе мы излечимы. А вон там — хроники. /Показывает пальцем./ Канатоходец. Морковка.
МАКМЭРФИ. И этих уже нельзя вылечить?. Ах ты, черт подери. /Протягивает руку Мартини./ Привет, малый, — Пэ Макмэрфи; как живем?
МАРТИНИ делает вид, что не замечает его.
/Чезвику./ Рэнди Пэ Макмэрфи…
ЧЕЗВИК /не замечая его руки/. Есть сигарета?..
МАКМЭРФИ. Только такие. Берешь? /Протягивает ему пачку; обменивается рукопожатием с Билли./ Рэндл-Пэтрик Макмэрфи… /Подходит к Скэнлону, хлопает его по плечу./ Как делишки, приятель?
СКЭНЛОН /поспешно закрывая коробку крышкой/. Тише ты!
СКЭНЛОН /мрачно/. Бомба: хочу весь этот чертов шарик взорвать.
МАКМЭРФИ. Не один ты такой — у тебя есть конкуренты. /Вразвалку подходит к Ракли — и останавливается, с укором глядя на него/. Эй, приятель, меня зовут Рэ Пэ Макмэрфи, и очень мне не нравится, когда взрослый мужчина так неаккуратно себя, ведет. Пошел бы куда-нибудь да вытерся, что ли!
ХАРДИНГ. Вытащите из него гвоздик.
МАКМЭРФИ. Чего-чего?.. А-а, конечно! /Делает вид, будто выдергивает из рук Ракли гвозди./
РАКЛИ. К ч-черту в-всех! /Волоча ноги, медленно направляется к палатам./
МАКМЭРФИ /останавливается в своем обходе и застывает перед Вождем, привязанным резиновыми ремнями к качалке/. Ого! А это еще что такое?
ЧЕЗВИК. Это — вождь Бромден.
БИЛЛИ. Он в-вас. не с-слышит, Он — г-глух-хонемой.
МАКМЭРФИ. А за что же его так связали? Мне ото не нравится, нет, сэр, никак не нравится. /Развязывает вождя./ Это унижает человека.
ВОЖДЬ встает из качалки. МАКМЭРФИ присвистывает.
Эге, какой же ты, однако, вымахал. /Обходит вокруг Вождя, с интересом его оглядывая./ Какого же он племени?
БИЛЛИ. Н-не знаю. Он уже б-был тут, когда я поступил.
ХАРДИНГ. Доктор считает, что он из индейцев с реки Колумбия… ну, из тех, что жили у водопадов! Но, но, по-моему, это племя давно уже вымерло.
МАКМЭРФИ. Верно, вождь? Ты из вымерших?
БИЛЛИ. Он ж-же н-ничего не-е слышит.
Входит СЕСТРА РЭТЧЕД, следом за ней — УИЛЬЯМС. Из дежурки выходит УОРРЕН и присоединяется к ним.
РЭТЧЕД /протягивая руку/. Мистер Макмэрфи!
МАКМЭРФИ /пожимая ее руку/. Здрасьте, мэм!
РЭТЧЕД. Разрешите. /Отбирает у него резиновый ремень и передает Уоррену./ Санитар Уильямс сообщил мне, что вы не слушаетесь.
МАКМЭРФИ /с огорченным видом/. Я?!
РЭТЧЕД. Вы, кажется, отказались принять душ, а ведь он обязателен для вновь поступающих!
МАКМЭРФИ. Ах, вот вы про что, мэм. Так ведь мне душ устраивали и в суде, и в тюрьме вчера вечером, и, ей-богу, всю дорогу промывали б мне уши, если б была такая возможность. /Разражается хохотом./
РЭТЧЕД. Забавно, мистер Макмэрфи, забавно. Но вы должны понять, что у нас есть правила, которые составлены таким образом, чтобы способствовать вашему излечению. И вы должны всемерно нам помогать.
МАКМЭРФИ. Мэм, я готов вам помогать хоть круглые сутки. Но не хотите же вы, чтобы я был невежлив! Мне все-таки надо было сначала познакомиться с ребятами, верно?
РЭТЧЕД /продолжая улыбаться/. Поймите меня, пожалуйста, правильно: я вовсе не возражаю против того, что вы решили сами… определиться среди наших пациентов! Но всему свое время. Вы обязаны придерживаться правил.
МАКМЭРФИ /приблизив лицо к самому лицу сестры Рэтчед я широко улыбаясь/. Знаете что, мэм, всегда находится человек, который говорит мне насчет правил, когда я как раз думаю о том, как бы все их, к черту, взорвать.
/Свет быстро гаснет; прожектора высвечивают лишь Вождя БРОМДЕНА. Сцена не погружается в полную темноту благодаря игре светотени — движущиеся лучи прожекторов скрещиваются и перекрещиваются в сложном рисунке, на фоне которого фигуры людей медленно, как во сне, движутся по сцене, пока говорит ВОЖДЬ ВЕТЛА, и постепенно занимают те позиции, в которых мы их увидим, когда вспыхивает свет. СЕСТРА РЭТЧЕД и УИЛЬЯМС заходят в дежурку; УОРРЕН уходит. СКЭНЛОН придвигает стул к карточному столику, МАКМЭРФИ садится верхом на стул.
ВОЖДЬ БРОМДЕН /голос, записанный на магнитофонной ленте/. Новенький пришел к нам, папа. Сейчас они начнут его опутывать. У них ведь к каждому провода протянуты, а в голову каждому вместо мозгов вставлен прибор.
В полу тут магниты заложены, так что и ходим мы, только как они хотят.
Мозги у нас стали каменные и нутро железное, а вместо нервов — медная проволока.
В животе у нас шестеренки, а на лице вместо рта — сварочный шов.
Они включат рычажок, и мы задергаемся; включат другой — и замрем.
Сколько таких человеческих фабрик по всей стране разбросано — и не счесть. Надо же исправлять человеческую природу.
Это настоящая шайка, папа. Большущая — пребольшущая.
/Прислушивается./ Да-да, тут есть и эта штуковина тоже. Большая машина. Они меня всего на ней переиначили. Как раньше переиначили тебя!
Полный свет. На сцене — общая комната. Одновременно включается музыка — низкопробная модная белиберда в стиле Лоуренса Уелки гремит из усилителей. В дежурке СЕСТРА РЭТЧЕД, сменившая сестру Флинн, делает записи б историях болезни. За карточным столиком МАКМЭРФИ играет в очко с ХАРДИНГОМ, ЧЕЗВИКОМ, БИЛЛИ, СКЭНЛОНОМ и МАРТИНИ. МАКМЭРФИ так низко надвинул на глаза кепи, что вынужден откидываться назад, чтобы видеть карты. В зубах у него зажата сигарета, и он говорит, не выпуская ее изо рта. Речь его, красочная и пересыпанная жаргоном, резко отличается от остальных
МАКМЭРФИ. Эй вы, сосунки, а ну, пошевеливайтесь — бьешь или пропускаешь? Бьешь, значит? Так-так-так, мальчик, хочешь, значит, пойти королем, подумать только. Значит, придет к тебе, парнишка, эта прелестная малышка, — и треснут штаны, Худо дело. Иду на вас, мистер Скэнлон. И когда же наконец какой-то идиот в этой их медицинской оранжерейке, который включил этот чертов грохот, догадается выключить его! /Встает и направляется к дежурке./ Тьфу, в жизни не слыхал такого грохота — рехнуться можно! /Стучит в окошечко./
РЭТЧЕД /отодвигая стеклянную панель/. В чем дело?
МАКМЭРФИ, Вы не возражали бы выключить этот чертов грохот?
РЭТЧЕД. Да, мистер Макмэрфи.
МАКМЭРФИ. Что — да?
РЭТЧЕД. Да, я возражаю. Считается, что музыка имеет терапевтический эффект.
МАКМЭРФИ. Какой, к черту, может быть терапевтический эффект от Лоуренса Уелка?
РЭТЧЕД. Пожалуйста, не упирайтесь в стекло — на нем останутся отпечатки пальцев.
МАКМЭРФИ /поворачиваясь к ней спиной и намереваясь вернуться на свое место/. Конское дерь-мо.
РЭТЧЕД. Да, кстати, мистер Макмэрфи, мне следовало сказать вам, что азартные игры у нас запрещены,
МАКМЭРФИ. А мы играем на сигареты.
РЭТЧЕД /с улыбкой/. Вы уверены, что на сигареты, а не на что-то другое?
МАКМЭРФИ. Угу, один дым — и все. /Хохочет и тут же осекается, заметив, что остальные не смеются, Возвращается к столику, тогда как Сестра Рэтчед задвигает стекло. К больным,/ Знаете, милые девочки, вам бы не мешало немножко посмеяться. /Доверительным тоном./ Слышь-ка, правильную вещь она мне сказала. Кашу маслом не испортишь — почему бы нам не сдобрить игру?
БИЛЛИ. А откуда ж-же м-мы возьмем деньги?
МАКМЭРФИ /поворачивается спиной к дежурке и потирает большой палец об указательный/. Насчет этого — вы бросьте. Я ведь, прежде чем попасть сюда, кое-что про это место разузнал. Почти половина из вас, ребята, получают пособия — три-четыре сотняги в месяц, а не берете вы со счета ничего, так что денежки эти лежат у вас и пылью обрастают. Поэтому достаточно каждому подписать долговую бумажку — и дело с концом.
