Эдвард Радзинский - О себе (сборник)
Он. Вы правы… это действительно ужасно.
Она. Вы могли представить, что я способна на такое?
Он (подумав). Я отвечу потом.
Она. Это нехорошо, я рассказала сейчас… Тогда другой вопрос. Зачем я вам все это рассказала? Как вы думаете? Опять вы почему-то смотрите на меня, как на котенка… Послушайте, вы сегодня что-то ни черта не понимаете!
Он. А вы сегодня что-то…
Она (перебивает). А я вообще злая!.. Я иногда со злости могу натворить такое!.. Разве не видно? (Яростно.) Ну, я жду… Теперь ваша очередь!
Он. Значит, четыре года назад. Уже четыре года! Да, четыре года назад… (Усмехнулся.) С… «человеком» было то, что в старину называли горячкой. Ночью он сидел у стены с западавшим языком, обливаясь потом, и когда сознание возвращалось, он думал: совсем недавно я мог спать без боли, мог лежать на траве, мог гулять под солнцем… И все это было мне дано! А вместо этого я завидовал, скучал и суетился, суетился, суетился. И вот тогда, в своем полубреду, человек поклялся: если выздоровею — уж никогда не забуду — важности жизни! Особенно он настаивал на вечной благодарности молоденькой врачихе, которая возилась с ним. Она казалась ему такой прекрасной! В страшные ночные часы… Это было обожание. Он представлял, как выйдет из больницы и будет посылать ей цветы в день рождения… Нет, на все праздники! Она давно забудет, кто он! Но он, сохранивший навсегда память о важности жизни, — он будет помнить… А потом «человек» (засмеялся) вышел… Он сидел на скамейке в парке и смотрел, как движутся тени по траве… и плакал… И через неделю он жил… как прежде.
Она (торжественно ). Я рада вашей истории… Мне кажется, если бы вы не почувствовали, зачем я вам рассказала свою, — вы не решились бы поверить мне это, да?
Он подошел к ней.
(Охрипла.) Ощущение… что все было… Самое нелепое, я помню… чем кончилось.
Он. Вы…
Она (еле слышно). Что?
Он. Звоните.
Она не двигается.
Звоните, ладно?
И тут Она выбегает из квартиры, хлопнув дверью. На лестничной клетке Она остановилась у телефона-автомата, набирает номер.
Звонок.
Да?
Она. Я хочу задать вопрос: сколько я у вас была? Хорошо, я сама отвечу. Я была у вас двадцать три минуты по часам… Значит, двадцать три минуты по часам и целых три рабочих смены. (Засмеялась.) Это окончание к моему ужасному рассказу.
Он. Не понял.
Она. Это хорошо. И все-таки вы много сегодня поняли. Учтите: была только одна… одна возможность, чтобы все продолжалось… Человек стоял в дверях, умирая от страха. Все висело на волоске. Но вы сказали одну… единственно возможную фразу: «Звоните» — и все стало на свои места. (Швыряет трубку на рычаг, потом вновь набирает.) Потому что все другие фразы… означали бы, что вы — не вы… и снова назад — в пространство! Я благодарна вам за это. (Убегает.)
Наступил вечер. В «квартире». Он лежит на кровати. Джазисты (их теперь трое) играют в кухне. В свою комнату входит Мать.
Мать (решительно снимает трубку и торопливо набирает, будто боясь раздумать). Алло! Ты не звонил мне, а то меня не было дома? (Выслушивает ответ.) Так как насчет понедельника?.. Но мне надо знать заранее. (Выслушивает.) Понятно. (Сухо.) А может, лучше встретимся в другой понедельник? (Выслушивает.) Хорошо, я позвоню в воскресенье. Целую. Чао…
В комнату входит Подруга с огурцами в тарелке. Мать и Подруга ложатся на тахту и накладывают огурцы на лица.
(Раздраженно). Вообще свинство. Ко мне никто не приходит… чтобы она могла готовиться к экзаменам… А ее каждый день с утра корова языком слизнула.
Подруга. Сдаст. А не сдаст — ей восемнадцать лет. Ей все равно хорошо.
Он (бормочет). А как воровски дотронулся до ее лица… Тогда почему же?.. (Замолчал.)
Мать. Подожди, я огурцы уложу как следует.
В ванную входит Его жена с телефоном в руках. Перед зеркалом накладывает маску из клубники и одновременно набирает номер.
Жена (по телефону). Ты не звонил мне, а то меня не было дома… (Выслушивает ответ.) Я тоже так думаю. Чао. (Вешает трубку, набирает номер).
Звонок в его квартире. Он не подходит.
Подонок!.. (Швыряет трубку, выходит, хлопнув дверью.)
Мать (закончив укладывать огурцы). Все!
Подруга (торжественно). Значит, пришла. Какой-то болван орет в микрофон счастливым голосом: «Товарищи после тридцати! Наконец мы собрались вместе, желаем вам приятного вечера и веселых встреч!» Сижу. Рядом за столом шесть баб, одна краше другой, возраст соответственно. Думаю, пора сматываться. И тут подходит к столу…
Мать. Врешь!
Подруга. Вот так! Красавец, лет сорок с небольшим, элегантный, с легкой сединой. Грустный! Ну, просто капитан!.. Мои бабоньки обмерли, а он… обращается — ко мне!!! Мимо всех!!! «Разрешите вас на танец пригласить». Я быстро лезу через пять пар ног. Пока лезла, увидела лица остальных… получила такое количество отрицательной психоэнергии — просто хоть в отпуск! Как я доползла до конца стола — не знаю. И говорю ему небрежно: «Ха!» И нехотя, лениво иду с ним танцевать.
Мать. Ну! Ну?!
Подруга. И вот тогда я испытала, что такое быть повелительницей! Что такое быть — тобой! Вот я во сне летала и правила машиной! Абсолютно то же ощущение! Начинает он со мной танцевать… Ну, танцуй…
Они обе складывают огурцы в тарелку. Мать включает магнитофон в ее комнате. Подруга готовится к танцу; в это время стук двери — входит Она.
Здравствуй.
Она. Здравствуй.
Мать. Ты собираешься проваливаться в институт, двоечница?
Она, ни слова не отвечая, молча проходит к себе.
Чтобы сейчас сидела за учебниками.
Она молча хлопает за собой дверью, выключает магнитофон. Все дальнейшее происходит одновременно. Мать и Подруга вновь укладывают огурцы на физиономии.
Он (отложил книгу). Хладность…
Джазисты играют.
Она (включила магнитофон). Письмо второе, которое излагает все, что было до сегодняшней встречи… «На следующий день, после того как я увидела вас впервые, я позвонила вам. Но телефон молчал. Шел дождь. Она меня не пускала. Но я бросилась в дождь. Я примчалась к вашему дому, дом стоял на месте, дом был реальностью… На вашем этаже за лифтом оказался автомат. Я позвонила снова, но никто не ответил. Я звонила бесконечно, но телефон молчал. Я поднялась этажом выше и просидела там на подоконнике до вечера. Я боялась, что с вами что-то случилось. В одиннадцать я уехала домой. На следующий день все повторилось. Три дня по целой рабочей смене я провела на вашем подоконнике, чтобы увидеть вас на двадцать три минуты. За это время я успела полюбить ваш подоконник. Он выходит на юг, там всегда солнце, там можно читать книги, писать и иногда спускаться этажом ниже и звонить вам. Когда мне становилось особенно хорошо, я звонила вам — просто так, от восторга».
Мать (Подруге ). Только не рассказывай так смешно, а то у меня огурцы колышутся. Подожди, я все-таки их переложу…
Она. Зачем я приезжала? Мне, собственно, от вас ничего не нужно было. Лишь увидеть! И когда я увидела вас — я тотчас спокойная уехала домой… Именно спокойная — потому что я знала: с моим человеком все в порядке. Он есть. Я не выдумала его, как все иное! Мне не интересно, как вас называют другие. Я сама придумала вам имя. Это строфа: «Кто и откуда, милое чудо». Милое чудо, здравствуйте!
Подруга. Я танцевала так небрежно… великолепно… Я была такой идиоткой, ну просто настоящей женщиной.
Мать. А он?
Она. Он! Мое лето… мое самое прекрасное лето… «Кто и откуда, милое чудо»! Он! Он!
Подруга. А он на меня смотрит так красиво — просто южный взгляд — и рассказывает историю своего одиночества. Оказалось, он робкий. Такой красавец, но робкий. Ну болезнь! За ним все ухаживают — а он все робеет. И мечтает о преданной любви. Ну, думаю, раз в жизни пошла пруха. И становлюсь все эффектней и эффектней… Отгадай, чем кончилось?
Мать. Отбили!
Подруга. Да ты что! Оглянулась я на свой стол — ни одной моей уродины, все танцуют, и рядом с каждой кавалер, и симпатичный, и тоже им — про одиночество, про робость! Ну, отгадай: кто они были?
Мать. Импотенты.
Подруга. Вот дура.
Она (выключила магнитофон). А ваша высшая откровенность в ответ на ужас, который рассказала я! «Кто и откуда, милое чудо». (Ищет ручку, чтобы записать, и натыкается на письмо матери, читает.) «Дорогой капитан…» (Читает про себя.) Отвратительно! (Швыряет письмо на стол.)
