Анджей Мулярчик - Земляки
— Из-за Буга, не из-за Буга, а в портках! А Каргуль спит и видит лишние портки в семье иметь!
Вдруг Витя замечает, что Кекешко, перегнувшись через заборчик, пытается перетащить через него газовую плиту. В мгновение ока он оказывается возле Кекешко.
— Ваше?!! — с ненавистью спрашивает Витя.
— Да вы ж ее выбросили! — недоумевает мельник. — А нам она пригодится…
— Вам? Кому это «вам»?!!
— Так ясно же, что для двух семей одной плиты мало будет!
— Каких таких двух семей? — обалдело спрашивает Витя.
— С грабежа новую жизнь начинаешь? — подоспел на помощь сыну Казик.
— При демократии все ничье! — уже менее уверенно говорит мельник и, оглянувшись на стоящего в глубине двора Каргуля, пятится от забора.
Каргуль уже вознамерился поддержать Кекешко, как вдруг дискуссию прерывает появление Вечорека. Осторожно неся что-то в лоднях, он обращается к Каргулю:
— Узнаете?
— Ну, яйцо… — недоуменно отвечает тот.
— Куриное, — не может не вставить своего слова Казик.
— Я его на дороге нашел, — говорит Вечорек, глядя то на Каргуля, то на Казика.
— Ну и что? — не понимает Кекешко. — Это ж обыкновенное яйцо.
— Да ты что, яйца, что ли, не видал! — смеется Казик, опираясь на забор..
— Не видал давно, — поясняет Вечорек, — мы вон сколько лет назад кур съели.
Каргуль берет яйцо, внимательно оглядывает его, потом протягивает Вечореку.
— На, возьми себе.
— Бери, Вечорек, бери! — говорит свое слово и Казик, сперва, как и Каргуль, пощупав яйцо.
Сбитый с толку силезец растерянно смотрит то на Казика, то на Каргуля.
— Это… значит, кто мне дает?
— Я даю! — успокаивает его Казик.
— А ты, Казик, чего моими яйцами распоряжаешься? — взъерепенивается вдруг Каргуль.
— А ты почем знаешь, что его не моя курица снесла?
— Потому… потому как я твоего бы и в руки не взял!
— А я твоего!
Обмен мнениями становится все более бурным. Вдруг Казик, схватив злополучное яйцо, которое Вечорек продолжает держать на ладони, со всего размаха швыряет его в стену Каргулева дома.
— За его паршивое яйцо я тебе три своих дам! — обещает он Вечореку.
— Дашь! Только прежде это яйцо со стены слижешь! — рвется в драку Каргуль.
— Мой брат, Яська, уже раз взял бич божий в свои руки! — кричит Казик, нагнув голову, чтобы принять удар.
— Ты мне про косу не поминай, у меня не коса — винтовка для тебя есть!
— А у меня для тебя есть! — Казик оглядывается на дом, где на пороге уже стоит с винтовкой в руках Витя.
Бессильный в своей злобе, Каргуль мучительно подыскивает какое-нибудь слово, которое бы побольнее ранило соседа.
— Ты… шибзик несчастный! — шипит Каргуль, презрительно окидывая сверху взглядом низенького Казика.
— Ши… шибзик?!! — задыхается от бешенства тот и, бросившись к стодоле, срывает со стены серп. — Ну подожди ж ты! Хоть ты жердь и здоровая, а на тебя и серпа хватит!
Сдернув с забора сохнувшую там рубаху, Казик с яростью отхватывает у нее серпом рукава, потом стаскивает еще несколько рубах подряд и сечет их серпом на куски, после чего швыряет их Каргулю под ноги. Тот, не желая оставаться в долгу, начинает один за другим колотить сохнущие на заборе кувшины и крынки. Жжик — и под ноги Каргуля летит кусок рубахи. Дзынь — и у ног Казика разлетаются глиняные черепки. Мелькают в воздухе рукава и осколки, слышно яростное сопение разбушевавшихся врагов.
Вдруг позади Каргуля вырастает его жена и хватает его за рукав.
— Да ты что, старый, совсем ошалел? Где ж я теперь такие крынки возьму?!
Казик, схватившись за живот, хохочет во весь голос. И вдруг, обернувшись, растерянно умолкает. Марыня, стоя на крыльце, смотрит на него с испугом, как на человека, окончательно утратившего разум…
— Новехонькие рубахи, Витины… — только и в состоянии прошептать Марыня.
Глянув на Каргуля, Казик с досадой плюет…
Зимняя ночь. Казик просыпается, разбуженный какой-то возней во дворе. Взяв прислоненную к печи винтовку, он подходит к окну; подышав на него, с трудом различает через оттаявшее пятно чью-то фигуру. За спиной неизвестного торчит дуло винтовки.
— Пан Казик! Пан Казик! — доносится со двора.
— И кого это черт по ночам носит? — ворчит Казик, делая вид, что не узнает голоса Вечорека.
— Пан Казик, подмога требуется! — уже совсем громко кричит тот.
— А против кого это тебе моя подмога требуется? — Натянув тулуп, Казик высовывается в окно.
— Нашу мельницу грабят и Кекешку украсть хотят…
— Иди, Каргуля зови! — советует Казик.
Вечорек начинает барабанить в окно Каргуля.
Тот уже видно, все слышал, потому что, открыв окно, нехотя бубнит:
— Павляков вон двое, пусть они и идут. А я и так тут один мужик…
— Мы все пойдем, больше-то лучше… — убеждает его Вечорек, прислушиваясь к доносящемуся со стороны мельницы шуму.
Казик будит сына. Спустя несколько минут все четверо направляются к мельнице. Витя тащит фаустпатрон.
Возле угла, за которым расположена мельница, они останавливаются.
— Иди ты первым! — вполголоса предлагает Каргуль. Изо рта у него вырывается облачко пара.
— Своей бабе приказывай! — так же вполголоса огрызается Казик и прячется за широкой спиной соседа.
Продолжая ссориться, они решают обойти мельницу с другой стороны и выходят к ней у самой плотины, возле замерзшей реки.
Отсюда им видно, как на освещенном факелами мельничном дворе какие-то мужчины тащат мельничное оборудование к возу. Воз уже порядком нагружен. Возле него стоит дородная баба в тулупе и пуховом платке. К ней то и дело подбегает пьяный Кекешко и пытается заглянуть в лицо. Стоит ему, однако, положить ей на плечо руку, как его тут же оттаскивает в сторону «варшавянин».
— Стоп, пан любезный! Уговор дороже денег. Мы как рядились? Сперва ты нам мельницу отгружаешь и пускаешь ее в ход у нас на месте, а потом вдовушка будет твоя. Так ведь? То-то. Мы, поляки, должны помогать друг другу!
Витя и Казик с одной стороны, Каргуль и Вечорек с другой выскакивают на плотину, крича что есть мочи. Громче всех вопит Вечорек, наведя винтовку на замерших в ужасе людей:
— Руки вверх!!!
— Кто такие?!! — грозно вопрошает Казик. — Откудова?!!
— С соседней волости мы, из Тысаковиц… — испуганно отвечает вдовушка.
— Вот так соседи! Пришли темной ночью нашу мельницу грабить! — Выходит вперед Каргуль.
— Нам тоже без мельницы тяжело, совсем пропадаем без мельника! — оправдывается «варшавянин» которого держит на мушке Казик. — Ксендз и тот нас пожалел, дал благословение на дорогу!
— Значит, ты сюда во имя бога грабить явился?!! — Напирает на него Казик.
— При чем тут грабить? Вот он лично согласие дал… — «Варшавянин» тыкает в сторону Кекешко, который пытается спрятаться в тень.
— Он наш! Трофейный! А ты сманивать его вздумал, конокрад ты этакий? — возмущенно вопит Казик. — Я его уже раз купил у тебя!
— Люди добрые! Защитите, хоть бы и пулей! Миленький… — бросается Кекешко к Каргулю. — У меня же слабый характер, а они мне спирту и вдовушку привезли, соблазняют, чтоб я к ним переехал! А я с вашей Ядькой тут жить хочу! До конца жизни останусь! — Кекешко, всхлипывая, пробует обнять Каргуля.
— Видать, ты две жизни прожить хочешь: ты же это самое мне только что обещал! — гневно корит его вдовушка.
— Обещал, не обещал — теперь это все равно. А ну, становись к стенке! — мрачно командует Каргуль.
— Становись! Все к стенке! Ну! — вторит ему Казик, загоняя в общий ряд с мужчинами и вдовушку.
«Грабители» выстраиваются у стены. Витя наводит на них свой фаустпатрон. Противники молча смотрят друг на друга.
Свет факела время от времени вырывает из темноты их взмокшие от волнения лица.
— А теперь, пока еще ваш конец не пришел, запевай «Еще Польска не сгинела…». Ну, начинай! — командует Каргуль, подталкивая дулом вдовушку.
Та заводит высоким дрожащим голосом первую строчку, остальные нехотя присоединяются к ней.
Вечорек, сняв шапку, тоже начинает петь, автоматически подключается к хору и Каргуль. Его бас мощно гремит, отдаваясь гулким эхом в пустых улочках.
Кекешко, прослезившись, снова бросается обнимать Каргуля. Каргуль, однако, решительно отталкивает его от себя.
— Как же это… Меня, своего зятя, и к стенке? — растерянно бормочет Кекешко.
— Становись обратно! — командует Казик.
— А ты чего к моему зятю цепляешься?!! — неожиданно орет Каргуль.
— Это откуда ж он твой стал? Кто его купил?!!
Казик и Каргуль бросаются друг на друга. «Грабители», пользуясь случаем, пускаются наутек и исчезают в темноте. Только «варшавянин», выглянув из-за угла, кричит еще Кекешке:
— Эй, друг! Все-таки ты скажи, каких ты женщин любишь? Все равно я тебя привезти должен!
