Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья
Экономический кризис, вызванный биржевым крахом в Нью-Йорке, должен был вот-вот охватить Европу. Победа левой, лейбористской партии на всеобщих выборах в 1929 году и возобновление дипломатических отношений между Великобританией и СССР всколыхнули море симпатий к коммунистической России. «Русский эксперимент», как тогда говорили, подействовал на британских рабочих и интеллигенцию, как гипноз.
В июне 1931 года кризис в Европе принял острый характер, число безработных в Великобритании достигло двух миллионов шестисот шестидесяти пяти тысяч. Левые силы Великобритании, идеалы которых разделяли очень многие представители средних и высших классов общества, утратили контроль над положением в государстве. Правительство не знало, как реагировать на голодные марши, организованные шахтерами и безработными по всей стране. Идеалистически настроенные слои общества считали тогда, что первый пятилетний план в Советском Союзе осуществляется успешно и может ускорить преобразование страны. Они видели, что в России создается новое общество — естественный враг заносчивого капитализма, загнавшего миллионы людей в трясину нищеты. Советская модель была чрезвычайно соблазнительна для молодых интеллектуалов, которые только и ждали повода взбунтоваться у себя дома.
Социалистические идеи привлекали к себе Кима Филби, но коммунизм пугал его, как и других сверстников. Его более радикальные взгляды формировались не сразу. Сначала он только посещал собрания своего Социалистического общества. Но Ким от природы стремился к лидерству, хотя никогда не был воинствующим организатором демонстраций и никогда не произносил зажигательных речей на митингах. Когда Филби заканчивал первый курс университета, его назначили казначеем Социалистического общества. В октябре 1931 года, в новом семестре, он перестал заниматься историей и переключился на экономику. Это объяснялось изменением политической обстановки в стране. Ким считал, что экономические знания пригодятся ему в предстоящей политической схватке. В это время он познакомился с Морисом Доббом[9], одним из главных экономистов, его преподавателем в Кембридже. Добб — талантливый политический оратор — заинтересовал Кима. К тому же он был в числе первых английских интеллектуалов, вступивших в компартию и получивших членский билет. Постепенно Филби все больше и больше проникался идеями Добба, но допустил при этом одну ошибку: стал делиться своими взглядами с окружающими. Теперь и другие преподаватели Кембриджа узнали, каковы его политические убеждения. Это причинило ему впоследствии уйму неприятностей.
В 1932 году Ким Филби, теперь уже известный своими коммунистическими симпатиями, получил приглашение вступить в кружок Апостолов — нечто среднее между клубом, где можно было неплохо пообедать, и закрытым обществом. Хоть он так и не вошел в кружок на правах члена клуба, но познакомился там с двумя студентами — Энтони Блантом и Гаем Бёрджессом. Вскоре они подружились. В 1933 году Ким получил диплом. К этому времени он стал убежденным коммунистом и сказал Морису Доббу, что собирается поехать за границу, в Австрию или Германию, чтобы совершенствовать немецкий язык. Добб живо одобрил эту идею. И добавил:
— Мне больше нечего вам посоветовать, но если вы хотите сделать что-нибудь полезное для нашего дела, находясь за границей, я могу дать вам адреса нескольких французских товарищей, которые, может быть, смогут вам помочь.
Упомянутые товарищи были активистами Международного комитета помощи жертвам германского фашизма, руководителем которого был Вилли Мюнценберг. С 1930 по 1935 год Мюнценберг активно и добровольно сотрудничал с НКВД, вербуя новых агентов. Сначала он работал в левых молодежных организациях, а позднее создал свой комитет в Париже с целью всеми средствами сводить на нет пропагандистские усилия нацистов, поднимавших свою голову в Германии. Впрочем, вербуя агентов для НКВД, сам он никогда таковым не был.
В Париже члены комитета отнеслись к Филби дружески. Добб писал им из Англии, с похвалой отзываясь о его искренности и надежности. Они уже знали, что Ким был казначеем Социалистического общества студенческой группы в Кембридже, и снабдили его адресами своих друзей в Вене. По одному из этих адресов находилась Международная организация помощи борцам революции (МОПР)[10], которой в то время требовался казначей. Они предложили Киму, если он согласится, временно занять этот пост.
Я хорошо знал организации МОПРа, еще в липецкой школе вступил в члены советской секции и каждый месяц платил несколько копеек в фонд помощи заключенным революционерам. В то время каждое промышленное предприятие, школы и правительственные учреждения имели свои МОПРовские ячейки. Собираемые ими деньги распределялись между семьями рабочих, попавших в тюремные застенки, на них также нанимали адвокатов для защиты попавших в беду рабочих.
По второму адресу, данному Филби, проживали Кольманы — еврейская семья, эмигрировавшая из Польши в Австрию перед первой мировой войной. Израэль Кольман-отец работал бухгалтером и большую часть свободного времени вместе со своей женой посвящал активной помощи евреям в Вене. У Кольманов была дочь Алиса, которую по-домашнему звали Литци.
Несмотря на маленький рост, Алиса была чрезвычайно хороша собой. В восемнадцать лет она вышла замуж за некоего Карла Фридмана, но почти сразу же развелась с ним. Литци и Филби с первого взгляда влюбились друг в друга. Приступив к временному исполнению обязанностей казначея местной секции МОПРа, Филби работал без особого усердия. Он больше интересовался самой Литци, которой уделял все свое свободное время.
Литци была убежденной коммунисткой и оставалась верна социалистическим идеалам до конца жизни. Она оказала решающее влияние на Филби, и именно Литци привела его к тому, что он посвятил себя справедливому делу.
Осенью 1933 года политическая ситуация в Вене стала взрывоопасной. Канцлер Дольфус[11], пришедший к власти больше года назад, установил авторитарный режим, запрещавший какие бы то ни было демонстрации, направленные против готовящегося Гитлером аншлюса, распустивший австрийский парламент и запретивший социалистическую и коммунистическую партии страны. В ответ социал-демократы подняли восстание, жестоко подавленное тридцатипятитысячными полицейскими силами Дольфуса. В результате полторы тысячи человек были убиты и пять тысяч ранены. Все те месяцы, когда Филби и Литци переживали страстное любовное увлечение, вокруг них бушевал террор. По приговору трибунала, людей расстреливали каждый день. В феврале 1934 года волнения приобрели массовый характер. Ким Филби, будучи британским подданным, не мог непосредственно вмешиваться в эту борьбу, но сумел проявить подлинное мужество и показал свою преданность, защищая рабочее дело. Поощряемый Литци, он вступил в группу, помогавшую преследуемым коммунистам бежать из Австрии: собирал одежду для беженцев, отыскивал конспиративные квартиры, налаживал переправы через границу.
В феврале 1934 года Филби женился на Литци, и она получила британское подданство. Тем самым он спас ее от неминуемого ареста, ведь Литци была широко известна как коммунистка, много времени отдававшая делу своей партии. Несмотря на чрезвычайно тяжелое положение, в котором оказалась молодая семья, Ким был очень внимательным и заботливым мужем. Подпольная деятельность Литци поставила ее на грань нервного срыва. Ким, понимая это, настаивал, чтобы они, по ее возвращении домой, каждый день выходили на прогулки по городу или пригородам. Это подкрепляло и успокаивало Литци.
Итак, еще один штрих характера Кима стал мне ясен: на протяжении всей жизни он всегда оставался добр и нежен по отношению к женщинам, хотя часто и изменял им.
Мне кажется, что кровавая расправа над социалистами и профсоюзными деятелями, учиненная правительством, свидетелем которой Ким был в Вене, стала поворотным пунктом для Филби и решающим фактором в его приобщении к коммунистам. В Австрии он понял, что коммунизм представляет собой реальную угрозу капитализму. События в Вене оставили в его сознании неизгладимый след. Более того, его встречи и работа с коммунистами в Вене привели к прямому отрицанию идей отца, который стал откровенным фашистом и горячим поклонником Гитлера.
Годы спустя Ким часто говорил мне, что советская секретная служба проявляла к нему большой интерес, когда он находился в Вене. Едва ли это так, хотя у него, должно быть, имелись свои причины для подобных предположений. Со своей стороны я с определенной уверенностью могу сказать, что на него повлияли и убедили его стать советским агентом не его друзья, а Литци, сыгравшая, как я уже писал, в этом деле решающую роль. Его завербовал не Теодор Мали, агент НКВД, дай никто другой. Его привела к такому решению, не в открытую, конечно, собственная жена. Делала она это не по поручению НКВД (Литци никогда не была его агентом), но по заданию Коминтерна — международной коммунистической организации, образованной Советским Союзом, которую называли также Третьим интернационалом, и в программу которой входила подготовка мировой революции. Литци была агентом Коминтерна. Она сообщила своему руководству, что познакомилась с одним очень интересным человеком, который может оказаться весьма полезным для дела.
