Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья
Я особенно заинтересовался этой пятеркой, воскресив в своей памяти документы, которые уже побывали на моем рабочем столе. В те годы НКВД не хранил подлинников расшифрованных телеграмм, опасаясь шпионажа в своей системе, признав за благо не сохранять никаких письменных следов нашего сотрудничества с иностранными агентами. Поэтому до прихода сотрудников, в обязанности которых входило уничтожение подлинников, мы должны были собственноручно составить их краткое резюме. Затем они направлялись спецсотрудникам, которые подшивали резюме в дело каждого агента. Хранились эти досье в сверхсекретных архивах, и я не сразу получил доступ к ним, так что старался запомнить все, что переводил из донесений «Стюарта», что сообщал «Зонхен», а что другие агенты.
В июне 1944 года я впервые точно узнал — и довольно необычным путем — кто были эти загадочные британцы.
В признание их выдающихся заслуг руководство НКВД решило назначить нашей английской пятерке пожизненную пенсию. Ее следовало передавать через нашу лондонскую резидентуру за один, сразу за три месяца ил и за год при соблюдении строгой конспирации.
По тем временам эти пенсии выражались в довольно солидной сумме. Информацию о их назначении члены пятерки получили от своего связного. Ответ от них пришел не сразу. Со временем каждый из них прислал в Центр личное письмо. Они поблагодарили нас за щедрый жест, но в то же время изложили мотивы своего сотрудничества с Советским Союзом: борьба против фашизма и содействие мировой революции. А в заключение все как один заявили, что им и в голову не приходило работать за деньги, а потому не может быть и речи, чтобы унизить дело, которому они себя посвятили, согласием принять даже самую незначительную сумму.
Отдавая дань моей добросовестности и эффективности в работе, начальник Английского отдела попросил именно меня перевести на русский язык эти пять писем. Одно из них, подписанное неким Гаем Бёрджессом, заключало в себе следующие строки, которые я навсегда запомнил:
«Не могу себе представить, чтобы любой уважающий себя человек мог бы жить в моей стране и не работать для партии».
Наконец-то я смог сопоставить имена и псевдонимы членов пятерки и ясно представить себе этих агентов, которых уже глубоко уважал. Один из них, значившийся под кличками «Зонхен», позднее «Том» и «Стэнли», был Ким Филби. «Медхен» или «Хиксом» оказался Гай Бёрджесс, «Джонсоном», «Тони», а позднее «Яном» — Энтони Блант. Под псевдонимами «Стюарт», «Вайз», «Лирик» или «Гомер» скрывался Дональд Маклин. О пятом члене пятерки я расскажу позднее.
Итак, я получал микропленки, обрабатывал, переводил с особой тщательностью, составлял резюме, подшивая их к переводу. Решая различные проблемы, возникавшие в ходе работы, я заметил, что все чаще высказываю свою точку зрения непосредственному начальнику. Конечно, он мог принять к сведению мои слова, но мог и проигнорировать. Но как бы то ни было, с этого времени началось мое превращение из рядового чиновника во вполне квалифицированного офицера разведки.
В течение трех лет, с 1944 по 1947 год, я ежедневно занимался донесениями этих людей, о жизни которых к тому времени знал все, что было о них известно. Когда меня допустили к архивным материалам, я прежде всего от корки до корки стал изучать личные дела каждого члена пятерки. В подшивках содержались подробнейшие биографические записи, включая имена, даты и сведения, которые агенты сообщили лично. Мне разрешили ознакомиться еще с одним делом, которое произвело на меня особое впечатление. В нем были названы конечные адресаты, получавшие документы нашей пятерки, а именно — Сталин, Молотов, Берия. Встречались, конечно, и другие имена, но эти — чаще всего.
В наши дни журналисты и историки энергично изучают так называемые архивы КГБ, но кроме малозначащих резюме и пометок, они не найдут ничего представляющего существенный интерес в работе советской разведки.
И самое главное — оригиналов давно уже не существует. Большая часть дел по кембриджскому звену была уничтожена в 1953 году. Почти все документы, непосредственно поступавшие в Кремль, уже больше не существуют.
Если бы работники МГБ были в то время подальновиднее, они поняли бы, какова реальная ценность хранившихся документов, и не уничтожили бы их, существенно облегчив нынешним историкам их задачу по воспроизведению картины событий, происходивших в то отдаленное время.
Само собой разумеется, что мне строго-настрого было запрещено делать для себя какие-либо записи, когда я работал с архивными делами. Поэтому я часами читал подшивки, запоминая документы наизусть.
Первая папка, открытая мной, касалась «Зонхен» или «Стэнли», то есть Гарольда (Кима) Филби. С 1944 года Центр считал этого агента самым ценным: ему удалось стать начальником IX отдела Британской секретной службы. А задачей этого отдела было изучение разведывательной деятельности Советского Союза и деятельности компартий. По сути дела, британская секретная служба поставила русского агента главой того самого отдела, который ставил своей задачей борьбу с русскими агентами. Отсюда понятно, почему Филби стал для нас самым важным оперативным агентом.
На протяжении многих лет я по крупице составлял для себя портрет Филби, который с самого начала произвел на меня исключительное впечатление. Вот что я узнал о нем.
Тарольд Адриан Рассел Филби родился в Индии 1 января 1913 года в городе Амбала, столице штата Пенджаб[7]. Его отец, Гарри Сен-Жан Бриджер Филби был личностью примечательной: окончил Кембриджский университет, легко говорил на восьми языках, включая восточные — фарси, балучи и афган. Гарри Сен-Жан поселился в Джидде, принял ислам, имя Абдулла и во второй раз женился на саудовской рабыне, от которой имел двух сыновей, Фарида и Халида, сводных братьев Гарольда. Будучи близким другом могущественного саудовского короля Ибн Сауда, Гарри снабжал его конфиденциальной информацией из британских секретных служб до той поры, пока правительство Его Королевского Величества не заставило Филби уйти в раннюю отставку.
Несмотря на то, что жили они врозь (Ким с матерью Дорой находился в Англии), Гарри Сен-Жан Филби по-прежнему был крепко привязан к сыну и всякий раз, когда приезжал в Англию, наблюдал за ним во время игры и в обществе взрослых, отмечая его жизнелюбие, энтузиазм и детскую настойчивость. Он сравнивал сына с известным героем романа Редьярда Киплинга «Ким»[8] и часто говорил сыну, что тот как две капли воды похож на киплинговского Кима и так же упрям, как осел.
Я читал «Кима» и нахожу, что Гарри Сен-Жан Филби был прав. Таким вот образом Гарольд получил прозвище «Ким». Так его стали называть и в семье, и в кругу друзей. Ему тогда было всего шесть лет, но эта простая смена имени задела его личность. Мало кто мог подумать тогда, что этот первый псевдоним повлечет за собой длинную череду двойственных жизней и деяний.
По своим взглядам на жизнь Ким сильно напоминал отца, искателя приключений, бунтаря, убежденного противника колониальной политики своей страны, а главное — смелого человека, который всегда доводил свои страстные увлечения до логического конца. Ким обожал отца и подражал ему. Оба были упрямы, решительны, кое в чем донкихотствовали, в общем — трудные для понимания люди. Например, англичане совсем не могли понять, почему Гарри Сен-Жан Филби, занимавший важный официальный пост, аристократ, богач, мог встать на защиту интересов какого-то эмира в никому не известной пустынной стране и даже жениться на мусульманке. Позднее их поставил в такой же тупик и Ким.
И другие черты отцовского характера передались Киму. Он так же, как и Сен-Жан, невыносимо долго обдумывал даже самое незначительное дело, но раз уж принимал решение, то никакая сила на свете не могла его поколебать. Его взгляды оставались неизменными до конца жизни, хотя социальная каста оказывала на него крепкое давление. Ким сделал своей великой целью борьбу против фашизма и до последнего дня своей жизни не изменял ей.
В последние годы жизни Филби кто-то спросил его в моем присутствии:
— Скажите, Ким, вы хотели бы, чтобы вас похоронили в Англии как Бёрджесса и Маклина?
— Конечно, нет. Положите меня в русскую землю, — не раздумывая ответил Ким.
Его желание исполнили. Ким Филби похоронен в Кунцеве на генеральском кладбище.
В 1929 году после небогатого событиями времени, проведенного в привилегированной Вестминстерской школе, Ким поступил в Тринити-колледж Кембриджского университета. На первом курсе он изучал историю и почти сразу же вступил в Социалистическое общество Кембриджского университета — так называлась их студенческая организация.
Экономический кризис, вызванный биржевым крахом в Нью-Йорке, должен был вот-вот охватить Европу. Победа левой, лейбористской партии на всеобщих выборах в 1929 году и возобновление дипломатических отношений между Великобританией и СССР всколыхнули море симпатий к коммунистической России. «Русский эксперимент», как тогда говорили, подействовал на британских рабочих и интеллигенцию, как гипноз.
