Александр Бушков - Возвращение пираньи
— Наконец, я иностранец… — промямлил он.
— Тем более — глупости. Я знаю одного испанского капитана, он вышел в отставку у себя на родине, принял наше гражданство и давно уже получил военный фрегат… Хорошие специалисты везде пригодятся. Что тут думать? Хотите, я с ней поговорю? Я на своем веку с полдюжины нерешительных парочек поженила, клянусь Мадонной…
— Нет, не нужно, — сказал Мазур в некотором расстройстве чувств. — Я сам… я… В общем, я подумаю и как-нибудь справлюсь сам…
— Ну, смотрите. Ловлю на слове, и попробуйте только потом пойти на попятный… — Донья Эстебания погрозила ему пальцем и направилась к своему очередному избраннику.
Мазур остался у стола, благо запасов спиртного хватало. Он все сильнее чувствовал себя Золушкой — стрелка уже почти доплелась до роковой цифры, скоро начнут бить часы, и пышное платье обернется мешковиной, карета — тыквой, шмыгнет в темный угол вновь ставший крысой кучер, и никакая фея на помощь не придет…
— А где труп?
Он обернулся. Ольга рассматривала его с наигранным ужасом:
— Нет, на первый взгляд жив и даже пытается пить спиртное…
— А почему это мне следует быть мертвым? — спросил Мазур, изо всех сил стараясь не ляпнуть какую-нибудь грубость, Ольга-то ни в чем не виновата…
— Подошла донья Эстебания, — безмятежно сказала Ольга, — и с ходу заявила, что я, по ее мнению, веду себя, как бесчувственная кукла — пляшу с посторонними, кокетничаю… в то время как человек, который давно и безнадежно от меня без ума, впал в самую черную меланхолию, вот-вот застрелится прямо на публике, и я, бессердечная, буду во всем виновата… Примерно так. — Она подошла ближе и пытливо заглянула в глаза: — Влад, я, правда, не могла и подумать… Я решила, ты здесь опять решаешь какие-то дипломатическо-шпионские дела, и добросовестно пыталась не навязываться… Правда. Ты на меня сердишься?
Не мог Мазур на нее сердиться — на себя следовало сердиться в первую очередь, на свою нескладную жизнь…
— Глупости, — сказал он решительно. — Наша энергичная хозяйка привыкла вмешиваться решительно во все, королевой себя чувствует… А уж думать и решать за других…
— Ну, вообще-то, она славная… старушка, — прищурясь, протянула Ольга. — Пойдем танцевать? После такой выволочки я от тебя и не отойду. Надо было сразу сказать, что ты сегодня не работаешь… Кто вас поймет, шпионов? Я тоже шпионка, промышленная, как ты помнишь, но это же совсем другое…
— Да какой из меня шпион? — в сердцах сказал Мазур.
— Действительно. Сколько тебя знаю, ни одного военного объекта не попытался сфотографировать, и зажигалка у тебя самая обыкновенная, без ножа или бомбы, даже скучно… Пошли?
И решительно ухватила его под руку. В опасной близости возник пошатывавшийся фанат военно-морской истории, и Мазур побыстрее ретировался, подхватив Ольгу, поближе к круглой эстраде. На сей раз музыка гораздо более походила на то самое незатейливое танго, восемь смуглых ребят оглашали окрестности нескончаемым гимном вселенской печали, рыдающей тоски. Казалось, от этой песни все вокруг должны были упасть на колени и зарыдать. У Мазура, человека непривычного, временами морозец пробегал по коже, но остальные держались не в пример спокойнее, правда, у танцевавшего рядом сеньора повисла на седых усах хрустальная слеза, но он выпил столько, что удивляться тут нечему…
Ольга, прижавшись и закинув руки ему на шею, неотрывно смотрела в лицо.
Eres linda у hechicra,
Como el candor de una rosa,
Como el candor de una rosa…
«Рехнусь, — подумал Мазур, каждой клеточкой ощущая под тончайшим бархатом гибкое, сильное тело. — Точно, рехнусь. Это неправильно, так нельзя, наше дело незамысловатое: пришел-прикончил-отступил, вынырнул-взорвал-уплыл, всю жизнь мы занимались только этим, и не гожусь я для таких декораций и таких сложностей, совершенно не мое, что ж теперь делать-то?»
— Como el candor de una rosa… — промурлыкала Ольга ему на ухо, покачиваясь в его объятиях с расслабленной покорностью. — Это «Малагуэна». Душещипательное признание отчаянно влюбленного юноши, он хотел бы вечно глядеть в глаза своей волшебнице, прекрасной, как невинная роза… — И тихонько фыркнула: — Милый, ты можешь мне объяснить разницу меж невинной и беспутной розой? Как ни стараюсь, не получается… Можешь?
— Нет, — сказал он, тяжело переводя дыхание.
— А ты попытайся. Пойдем, вдруг да тебе удастся объяснить мне разницу… — Ольга отстранилась, взяла его за руку и решительно повела к особняку. — Мне это, с позволения сказать, веселье уже успело наскучить, ничего особенного. Да вдобавок тот, с которым я танцевала токамо, стал распространяться на лошадиные темы — мол, у него есть три друга, которые прекрасно ездят верхом и будут только рады проехать вблизи нашего поместья…
— Ну и что?
— Ничего-то ты не знаешь… — Ольга на ходу чмокнула его возле уха. — Так сватаются в юго-восточных провинциях, понимаешь? Три всадника вплетают коням в гривы красные ленты, длинные такие, скачут к дому, где живет нареченная их друга, и во всю глотку орут: «Фуэго!» «Огонь!» Подразумевается, что у того, кто их послал, в сердце пылает неугасимый огонь. Все зависит от того, как отреагирует сама девушка, а в старые патриархальные времена ее отец: если появится с пучком соломы, значит, есть пища для огня, а вот если выйдет с ведром воды… Эй, не вздумай возвращаться! Он держался в рамках, как истый кабальеро…
— Я и не собирался…
— Ну вот, ты меня разочаровал. Так хотелось, чтобы из-за меня стрелялись благородные идальго… Как в старые добрые времена.
— В старые времена ты, я подозреваю, сидела бы дома, не мечтая ни об учебе в Англии, ни о министерстве…
— Тоже верно… Нет, подожди. — Ольга развернула его в другую сторону. — К тебе в комнату я не пойду. Мы как-никак находимся в доме с вековыми традициями. Незамужняя девушка не должна навещать комнату холостого идальго, в особенности офицера… Офицеры как-никак — главная опасность для благонравных девиц из хороших семей…
— А к тебе, значит, можно? — хмыкнул Мазур, до кончиков пальцев исполненный нетерпеливого биения крови.
— Ко мне — можно, — шепотом ответила Ольга, распахнув дверь и вталкивая его внутрь. — В конце концов, бравый идальго в спальне незамужней девицы, пусть и благородной, — это совсем другое, это освящено многовековой литературной традицией: романсеро, плутовские романы, классические трагедии…
— Комедии…
— Ну никакой в тебе романтики, один голый практицизм… — Она гибко увернулась, мимоходом зажгла лампу под розовым абажуром на столике у постели. Вытянулась на темно-синем покрывале, одним движением сбросила туфельки и блаженно прикрыла глаза. — Ни диких зарослей, ни пыльных улиц, благодать… Иди сюда, полежим тихонечко…
Мазур прилег рядом на необозримой постели, осторожно просунул руку Ольге под шею. Она не шевелилась, словно спала. Комната ничуть не уступала апартаментам Мазура и подавляла точно так же: высоченные потолки с лепниной, какие он видел только в генштабе, тяжеленная мебель из темного, несомненно, дорогого дерева — постель как танкодром, шкафы как бастионы, вычурные стулья, круглые столики на витых ножках, дубовые панели стен, монструозное величие люстры и бра, огромная картина, изображающая море при слабом волнении: три балла по шкале Бофорта, не больше, наметанным глазом определил Мазур, взглянув на паруса шхуны в правом углу. Поспорить можно, комнату обставляли лет сто назад — и с тех пор мало что в ней меняли…
— Апартаменты… — пробормотал он.
— А что? — Ольга приоткрыла глаза. — Комната как комната… Не беспокойся, никто не войдет, прислуга вышколенная, сразу видно… — ощупью нашла его руку и положила туда, где под тонким бархатом постукивало сердце. — Послушай, ты в самом деле собрался делать мне предложение? Эстебания что-то такое с загадочным видом изрекала…
Мазур застыл от жуткой неловкости, он совершенно не видел выхода. Пожил на этом чертовом свете достаточно, чтобы понимать: коли уж говоришь женщине, что любишь ее, будь готов после этого заводить разговор об общем будущем, иначе не мужик ты, а последняя дешевка. Но какое у них может быть будущее — у нищего каперанга и наследницы поместий? Вот тут как раз и подвело сходство стой, показалось, эту тоже можно как ни в чем не бывало привести в заброшенную двухкомнатную квартирку, единственное достоинство которой в том, что расположена в доме, мимо коего не единожды проходил Пушкин… Что ей, по большому счету, и Пушкин, и Питер?
— Вот и правильно, что молчишь, — сказала Ольга, поудобнее примащиваясь под его руку. — Мне уже столько раз делали предложение, что эта процедура ничего, кроме тоски, не вызывает. Эчеверриа даже напялил парадный мундир со шпагой, который носят раз в три года, на большом президентском смотру…
