Николай Лузан - Контрразведка. Тайная война
В тот же день Пака доставили в особый отдел фронта. На допросе у старшего следователя старшего лейтенанта В. Скворцова он подтвердил то, что рассказал начальнику погранзаставы и, ссылаясь на наличие важной информации, потребовал немедленной встречи с начальником разведотдела. Скворцов не спешил с ее организацией и направил к военным разведчикам запрос. Ответ пришел быстро. Разведчики подтвердили факт принадлежности Пака к своей нелегальной зафронтовой сети в Маньчжурии и, чтобы окончательно рассеять подозрения у особистов, сообщили, что он «направлялся в город Цицикар с важным заданием — занять прочную легализацию, добыть информацию о японских частях и восстановить связь с закордонным агентом Ваном.
Теперь, кажется, все стало на свои места, и тем не менее в особом отделе фронта продолжали удерживать удачливого агента. Кроме информации разведчика, действовавшего в японской военной миссии, особистов насторожило и то, что Пак возвратился с задания на семь месяцев раньше срока. Еще большие подозрения у них вызвали обнаруженные при осмотре свежие следы ожогов на его теле, а на запястьях — кровоподтеки и синяки. За этим угадывался знакомый почерк японской контрразведки. Она не церемонилась с захваченными в плен советскими агентами, подвергала их пыткам и тех, кто ломался, перевербовывала и потом перебрасывала за Амур со шпионским заданием.
Это предположение следователя Скворцова Каймадо, припертый к стенке очевидным фактом, не стал отрицать и подтвердил свой арест японской контрразведкой. А чтобы спастись от полного провала, он прибегнул к легенде, которую с Кокисаном отработал для того, чтобы как-то объяснить свое досрочное возвращение с задания.
Вслед за Скворцовым историю его злоключений в Маньчжурии пришлось выслушать сначала начальнику 3-го отдела В. Казакову, а потом и руководителю особого отдела фронта полковнику А. Вяземскому. На допросах Пак рассказал им о тех трудностях, которые подстерегали его при переходе границы, а потом преследовали на всем пути до заброшенного в лесной глухомани крохотного поселка Яндяу. Там ему удалось наконец легализоваться, устроившись на работу к мелкому торговцу. На этом везение закончилось. Досадная оплошность, допущенная в разведотделе фронта при оформлении документов прикрытия, стала роковой. Первая серьезная полицейская проверка привела к аресту, и он оказался в лапах японской контрразведки.
Пак не винил в этом своих наставников-разведчиков, сдержанно говорил о пытках, перенесенных в японской тюрьме, и не преминул отметить, что не выдал важного агента Вана в Цицикаре. Но, оказавшись перед выбором между жизнью и смертью, вынужден был пойти на сотрудничество с врагом.
Теперь, казалось бы, все стало на свои места. Подобные агенты-двойники перед военными контрразведчиками в 1943 году проходили десятками. Большинство из них уже ни на что не годились и после завершения проверки их отправляли подальше в тыл, в лагерь или в строительные батальоны. Но на Паке как на агенте, похоже, рано было ставить крест.
На допросах он засыпал Казакова и Скворцова фамилиями и званиями высокопоставленных офицеров разведки японской военной миссии в Сахаляне и Харбине. Казалось бы, у контрразведчиков появился хороший шанс использовать перспективные контакты Пака, чтобы завязать с японской разведкой оперативную игру. Но они не торопились. Казакову и Скворцову не давало покоя слишком долгое пребывание рядового агента-двойника в Сахаляне, а потом в Харбине. В японскую военную миссию просто так никого не направляли.
Многолетний опыт и интуиция подсказывали контрразведчикам, что за всем этим могло скрываться нечто большее, чем заурядное маршрутирование агента для сбора информации о частях Красной армии. И они принялись искать подтверждения версии о том, что Пак мог оказаться тем самым крупным шпионом, о котором сообщал советский разведчик из Харбина. Ответ на этот вопрос надо было искать в прошлом Пака. Казакову и Скворцову предстояло проделать трудную и кропотливую работу и скрупулезно проверить каждый шаг его пребывания на советской земле.
После очередного безрезультатного допроса шифровки ушли во Владивосток и Улан-Удэ, где Пак учился и работал. Первый ответ пришел из Владивостока и был положителен. Коллеги из Управления НКВД СССР по Дальневосточному краю подтвердили, что он зарекомендовал себя верным партийцем. Действительно, в 1924 году вместе с группой молодых марксистов бежал из Маньчжурии, спасаясь от преследования полиции, и нашел приют в СССР. После проверки в ГПУ, не жалея себя, включился в строительство социализма. В 1926 году вступил в ряды ВЛКСМ, а спустя три года его приняли в партию.
Последующий послужной список Пака, а затем секретного сотрудника Управления НКВД Ситрова говорил сам за себя. На его счету были десятки разоблаченных троцкистов и ревизионистов. Из разведотдела фронта также пришли положительные отзывы. Добытая им информация о частях Квантунской армии получала высокие оценки командования Забайкальского фронта. Казалось, на этом дело в отношении Пака следователь Скворцов мог бы закрыть. Но что-то не сходилось в показаниях, и он снова и снова анализировал материалы, пытаясь найти зацепку.
12 июля Скворцов засиделся в кабинете до глубокой ночи. Сизые клубы дыма плавали под потолком, а в пепельнице росла гора окурков. От усталости и хронической бессонницы голова свалилась на грудь. Он очнулся и пришел в себя от острой боли. На стол шлепнулся тлеющий окурок, а на губе вспух багрово-красный кровоподтек. И тут его осенило! Такие же свежие следы от ожогов имелись и на теле Пака. Следы пыток в японской контрразведке. Пыток, которым он, по его словам, подвергся два месяца назад в Сахаляне?!
Пака немедленно вызвали на допрос. Как угорь на раскаленной сковородке, он крутился под перекрестными вопросами Скворцова и про себя клял на чем свет стоит тупоголового начальника сахалинской военной миссии. Его, аса японской разведки, этот чванливый баран подверг унизительной проверке и затем больше месяца продержал в камере со всяким сбродом. Лишь в начале ноября 1942 года ему удосужились устроить встречу с секретарем японского консульства в Синьцзине Хая Си. Тот признал в нем своего агента, который еще в начале 30-х годов в качестве связного японской резидентуры на Дальнем Востоке доставлял в Харбин шпионские сведения.
После встречи со старым шефом все разительно переменилось. Его тут же вымыли и очистили от тюремной грязи, переодели в модный костюм и в сопровождении почетного эскорта — майора Дейсана и капитана Кокисана — доставили к самому генералу Янагите. Но даже он, всемогущий глава японской военной миссии в Харбине, был уже не в силах исправить промахи, допущенные в Сахаляне.
Время оказалось безнадежно упущенным. И уже не имело смысла давать объявление в газете «Манею Симбун» — условный сигнал для советской военной разведки, что он, ее агент Пак, успешно легализовался в Нанкине и ждет связного с рацией. Октябрь давно закончился, и у генерала Янагиты уже не оставалось другого выбора, кроме как возвращать его назад по избитой схеме агента-двойника. Сцепив зубы, Каймадо-Пак терпел боль от ожогов раскаленным клинком, часами висел подвешенный за руки под потолком. Лучшие мастера заплечных дел из японской контрразведки за две недели до заброски в советский тыл усердно «поработали» над ним, чтобы не вызвать подозрений в разведотделе Забайкальского фронта. Но до него Каймадо так и не удалось добраться. И все из-за этого сахалянского барана. Теперь ему одному приходилось за все расплачиваться.
Каймадо исподлобья злобным взглядом сверлил Скворцова. Этот настырный и цепкий, как клещ, следователь пытался докопаться до истины. Пока его подозрения рассыпались перед теми аргументами, что приводил в свое оправдание «лучший резидент разведотдела Забайкальского фронта». Но упорный Скворцов не терял надежды поймать его на деталях. Допросы продолжались, и Каймадо становилось все труднее избегать ловушек, расставленных перед ним.
Тем временем коллеги Скворцова тоже не сидели сложа руки. Маховик оперативной проверки военной контрразведки набирал обороты. Подобно снежному кому, нарастал поток шифровок и спецсообщений, поступавших в особый отдел Забайкальского фронта из Сталинграда, Азова, Сальска, Ростова-на-Дону и других городов. Каймадо-Пак, агент японской разведки (в этом ни у Вяземского, ни у Казакова, ни у Скворцова уже не было сомнений), на короткое время появлялся то на артиллерийском заводе «Баррикады», то на химзаводе № 92 в Сталинграде, чтобы затем возникнуть на судоверфях Азова и Ростова-на-Дону, а затем бесследно раствориться на бескрайних просторах России.
Дело № 2865 на японского агента, а возможно, и резидента, как предполагали контрразведчики, исходя из той обширной географии, где удалось обнаружить его следы, с каждым днем приобретало все больший размах. Работу по нему взял под личный контроль начальник ГУКР Смерш НКО СССР Виктор Абакумов. Он живо интересовался ходом оперативной разработки японского агента. Его короткая и энергичная резолюция на докладной: «Очень интересное дело! Докладывать еженедельно, лично!» — была больше, чем приказ для начальника Управления контрразведки Смерш Забайкальского фронта полковника Вяземского.
