Сергей Кремлев - Русские распутья, или Что быть могло, но стать не возмогло
Только происходило бы это без тех избыточно кровавых эксцессов, которые произошли в России Ивана IV, исковерканной, по сути, не Иваном Грозным, а княжатами и боярством.
Однако – и это надо понять чётко! – более плавное, менее конфликтное, но конструктивное для России развитие гипотетических событий всё равно не могло бы состояться без превентивных репрессий гипотетического режима Глинской-Овчины против тех самых княжат и бояр, с которыми жестоко расправлялся реальный режим Ивана Грозного.
То есть – и это обычно упускают из виду – масштабные анти-боярские меры, широкое подавление родового боярства оказывалось к середине XVI века в России объективной исторической потребностью. Без нейтрализации и ликвидации боярской угрозы обществу Россия могла бы просто рухнуть и вновь подпасть под чужеземную власть, исходящую с запада, севера, юга и востока.
В тринадцать лет Иван получил ещё один мощный мгновенный психологический и нервный шок. Шуйские заметили, что на Ивана начинает влиять боярин и воевода Фёдор Семёнович Воронцов. В сентябре 1543 года прямо на заседании Боярской думы в присутствии великого князя и митрополита Макария, князья А.М. и И.М. Шуйские, князья Ф. Скопин-Шуйский, Дм. Курлятев, И. Пронский, а также окольничий Басманов и другие набросились на Воронцова, сорвали с него одежду, начали зверски избивать и забили бы, если бы не Иван, митрополит Макарий и несколько бояр, вступившихся за Воронцова… Иван упрашивал Шуйских, чтобы Воронцова не отсылали далеко от Москвы, настаивал на Коломне, однако боярина сослали в Кострому.
Пожалуй, это был для Ивана момент переломный – он был потрясён, испуган и возмущён одновременно. Ещё ранее, в начале 1542 года, Шуйские одержали верх над Бельскими, и в ходе этого переворота сторонники Шуйских ворвались в спальню Ивана и заставили его читать утренние молитвы в крестовой палате.
Каким мог формироваться Иван в этих условиях?
И кому он мог верить до конца?
Почти все участники кровавой драмы сентября 1543 года в столовой избе Ивана поплатились впоследствии головами, начиная с «первосоветника боярского» А.М. Шуйского. В декабре 1543 года Иван велел отдать его псарям, которые князя и убили. Знаменитый обвинитель Ивана – князь Андрей Курбский, описывает юного Ивана как подростка кровожадного, склонного к жестоким потехам, убийству и т. д.
Через столько лет и при наличии у Ивана стольких оппонентов-современников, отделить ложь памфлета от исторически достоверных данных сложно, но, скорее всего, мягкостью натуры первый русский царь действительно не отличался и характер имел импульсивный, способный на жестокость ради жестокости. Однако надо ведь помнить, что таким – скорым на кровь и эксцессы, Ивана IV Грозного воспитывали те самые княжичи Рюриковичи-Гедиминовичи и знатные бояре, которые потом сами пошли на государеву плаху.
Иван вырастал натурой сложной, мятущейся, но явно был способен глубоко обдумать будущие действия, а затем действовать. Перед тем, как бросить Шуйского псарям в декабре 1543 года, Иван в сентябре 1543 года уехал в Троице-Сергиев монастырь и там, надо полагать, не только молился. Он начинал думать свою думу, а что он тогда думал, осталось между ним и Богом. Хотя кое-что можно и предположить, если внимательно читать позднейшую переписку Ивана с Андреем Курбским – особенно первое письмо Ивана…
А, впрочем, и второе.
Утверждать, что времяпрепровождение юного Ивана ограничивалось травлей медведей и людей, может лишь чёрный клеветник. Грозный был одним из образованнейших – в гуманитарной и военной сферах – людей своего времени, был очень начитан. А книгочейство или формируется с детства и отрочества, или не формируется вообще. Поэтому корректно предположить, что Иван не развлекался низкопробным образом, как это утверждают курбские, а много читал – чему есть посторонние свидетельства.
Бессистемность же чтения в юном возрасте – о чём тоже пишут, имела не только минусы, но и плюсы. Государю не надо быть формальным эрудитом, зато способность быстро схватывать суть и переходить от одной проблемы к другой монарху-менеджеру весьма полезна, а широкий круг детского чтения безусловно способствует формированию широты взгляда.
Имея в виду первое письмо Грозного к Курбскому, В.О. Ключевский писал о его информационном фоне: «Длинные и короткие выписки из святого писания и отцов церкви, строки и целые главы из ветхозаветных пророков, … из новозаветных учителей – Василия Великого, Григория Назианзина, Иоанна Златоуста, образы из классической мифологии и эпоса – Зевс, Аполлон, Антенор, Эней, … эпизоды из еврейской, римской и византийской истории, и даже из истории западноевропейских народов со средневековыми именами Зинзириха вандальского, готов, савроматов, французов, вычитанными из хронографов…».
Это – бесспорное свидетельство эрудиции и культуры Ивана, исходящее от него самого. Обвинения же его в садизме исходят от врагов, и есть, мягко говоря, основания усомниться в их правдивости.
Нет, взрослеющий Иван думал свою думу и пока что лишь подбирался к осмыслению себя и своих задач в беседах с новым митрополитом Макарием (1482–1563). Ранее новгородский епископ, иосифлянин, убеждённый сторонник самодержавия, Макарий занял пост высшего церковного иерарха в 1542 году и был фигурой сильной, способной влиять на царя.
Последними же, кто оказал решающее влияние на формовку Ивана как государственной фигуры, стали, пожалуй, окольничий Алексей Адашев и священник Благовещенского собора в Москве Сильвестр, о чём – несколько позднее.
16 января 1547 года Иван был «венчан на царство» митрополитом Макарием в Успенском соборе Московского Кремля и принял титул «царя и великого князя всея Руси». На первый взгляд, этот шаг не был очень уж революционным – слова «Великий Государь, Божиею милостию Царь и Государь всея Руси» включал в свой титул уже отец Ивана Василий III.
Но, во-первых, теперь этот титул был принят торжественно, с возложением на Ивана царского венца.
Во-вторых, для Василия III царский титул был итогом многолетних личных усилий его и его отца, а Иван IV возлагал на себя царские знаки в самом начале правления.
В-третьих, и это было наиболее существенным, Иван, коронуясь, давал понять боярам, что он не принимает их претензии на соучастие на управление, и отрицает права тех или иных земель на политическую обособленность.
Понятие самодержавия так прочно слилось с именем Ивана IV Васильевича, что даже такой крупный славист, как немецкий профессор Макс Фасмер, в своём «Этимологическом словаре русского языка», сообщая, что слово «самодержец» – это калька с греческого αύτοχράτωρ («автократор»), утверждает далее, что такой титул был принят Иваном Грозным «после завоевания Казани и Астрахани». Однако слово встречается уже в летописях киевского периода применительно к киевским великим князьям… Иосиф Волоцкий в послании в Василию III Ивановичу в 1515 году обращался к нему: «Благородному и христолюбивому самодръжцу, царю и государю всея Русiи». Иван же IV принял титул лишь «царя и государя» – официально титул «самодержца всея Руси» был принят уже после Ивана.
Но даже этот шаг кое-кого раздражил.
21 июня 1547 года в Москве случился большой пожар – тогда чуть не погиб митрополит Макарий и сгорел царский дворец. Пожар на Москве – не бог весть какое событие, в народе и поговорка сложена: «От копеечной свечи Москва сгорела». Но тут пожар совпал с бунтом посадских людей, а одной из причин был слух, что пожар наколдовала бабка нового царя по матери Анна Глинская – дочь сербского воеводы Стефана Якшича.
Слух распространяли противники Глинских, и толпа, растерзав Юрия Глинского, направилась к царю в село Воробьёво на Воробьёвы горы, требуя выдачи Анны. Многие из прибывших были схвачены и тут же казнены, однако ситуация складывалась критическая. Внутреннее положение страны из-за раздрая в «верхах» было тяжёлым, и у восстания городских низов, что бы его ни инициировало – суеверие или провокация ряда бояр, имелись объективные причины. Произвол бояр и чиновников, нужда, голод в неурожайный год, усиление гнёта – всё это и без пожара создавало накалённую атмосферу.
То время очень плохо документировано – даже если иметь в виду просто записи о событиях, а ведь и запись могла быть тенденциозной, а то и лживой… Например, в одной из русских летописей есть запись о том, что Дмитрий Донской якобы трусливо сбежал с поля Куликовской битвы и дожидался исхода в роще, имитировав ранение. Однако объясняется такая запись тем, что настоятель монастыря, где велась данная летопись, был нелоялен к Донскому.
Всё же, представляются вполне достоверными исторически и психологически сведения о том, что перелом в ситуацию, сложившуюся летом 1547 года после московского пожара, внесла страстная обличительная речь против царя благовещенского протопопа Сильвестра, близкого к митрополиту Макарию.
