Джон Лаймонд Харт - Русские агенты ЦРУ
— Вы должны выучить слова! — как-то сказал Лео.
— Но я не знаю русского языка, — возразил я.
— Неважно. Вы можете выучить наизусть. Я подарю вам кое-какие пластинки!
И действительно, когда они с женой вернулись из Москвы, он преподнес мне несколько замечательных пластинок, прекрасно пополнивших мою коллекцию. Вопреки моим страхам, музыка оказалась инструментальной — времени для изучения русского языка у меня не было.
Мне удалось также довольно близко познакомиться с тремя другими дипломатическими семьями, подобно Лео связанными с КГБ. Они приходили к нам на ужин, на котором иногда присутствовали и другие американцы, иногда мы даже выезжали вместе на пикники. Это были приятные в общении, хорошо образованные люди. Помню, как один из них рассказывал, что ему пришлось выбирать между карьерой дипломата и музыканта-скрипача. Оправдывая свой окончательный выбор, он сказал: «Я решил посмотреть мир!».
Несколько удивляло, что, нанося нам визиты, они никогда не приглашали нас к себе. Мы с женой объясняли это тем, что им просто неудобно из-за невозможности принять нас с таким же гостеприимством; щедрое правительство Соединенных Штатов оплатило нам провоз многих личных вещей, чего советские граждане позволить себе не могли.
Как бы то ни было, они были моими верными друзьями, что подтверждается одним несколько необычным жестом. Отправленный домой из Рабата, я оказался в Бостоне на лечении. Однажды меня разбудил раздавшийся рядом с больничной койкой телефонный звонок. В трубке послышался взволнованный голос сотрудника штаб-квартиры ЦРУ в Вашингтоне. «Джон! — воскликнул звонивший. — Мы получили телеграмму из нашего посольства в Алжире. С ними связался твой русский приятель-скрипач [к тому времени переведенный на работу в Алжир] и попросил передать тебе пожелание скорейшего выздоровления. Его беспокойство твоим здоровьем показалось нам вполне искренним». Тут мой коллега перешел на многозначительный профессиональный тон: «Ты, конечно, знаешь, что он из КГБ?»
Пытался ли я вербовать кого-либо из офицеров, с которыми познакомился в Марокко? Но разве не для этого я там находился? Не спорю — это являлось основной целью моей работы. И все же, опытным офицером разведки можно считать лишь того, кто чувствует разницу между возможным и невозможным — тонкое различие, понимание которого приходит лишь с опытом, а часто, к сожалению, не приходит никогда. Но в любом случае, никто из моих советских друзей не обладал качествами, характерными для несчастных, готовых к сотрудничеству людей, с которыми читатели уже познакомились. Ни одного из этих рабатских дипломатов нельзя сравнить с плохо приспособленным к жизни крестьянином вроде Попова или с двуличным Пеньковским — разочарованным аристократом, чувствовавшим себя обделенным, лишенным причитающегося ему наследства и эксплуатировавшим советскую систему, пытаясь в то же время развалить ее. Никто из моих друзей даже близко не напоминал социопата Михаила, поведение которого любой разумный человек (особенно, далекие руководители ГРУ в Москве) признал бы неадекватным. Не имели они ничего общего и с Юрием — выскочкой, лишенным национальных традиций и какой-либо жизненной основы, выросшем в атмосфере пренебрежения всем советским, была ли это его семья, друзья или даже родина. Напротив, было совершенно ясно, что все мои знакомые прекрасно вписались в свое общество и не испытывали никакого желания куда-либо бежать из него.
Возможно, среди советского персонала, работающего в Марокко, и существовали свои Поповы и Пеньковские, однако встретить их мне не довелось. Итак, я покинул эту страну весьма довольный своей длительной командировкой, но мне так и не удалось осуществить сокровенную мечту любого профессионального разведчика — завербовать высокопоставленного советского агента. Более того, по мере ослабления напряженности и прекращения противостояния в холодной войне многие мои коллеги начали испытывать такое же разочарование. Советские граждане, с которыми им удавалось познакомиться, были столь же дружелюбны и приятны в общении, но на вербовку не шли.
Опасности несбалансированного мира
Рассмотрение описанных выше событий в контексте распада Советского Союза и появления новой России в качестве потенциального союзника Запада неизбежно приводит к необходимости ответить на простой вопрос. Будет ли шпионаж, направленный против бывшей советской империи, необходим и в будущем? То, что в прежней коммунистической «монолитной» стране считалось тайной, теперь обсуждается открыто; выезд за границу России стал свободным, а темы дискуссий почти ничем не ограничены. Президент России избирается всенародно, русские войска выведены из Западной Европы, а ядерное оружие, некогда размещенное в Белоруссии, Казахстане и на Украине, возвращено в Россию. Напрашивается вывод, что угрозы, которую представляла Россия Соединенным Штатам и Объединенной Европе, уже не существует, обстановка изменилась настолько принципиально, что шпионаж стал анахронизмом.
Однако горькие уроки XX столетия заставили Америку умерить свой традиционный оптимизм по отношению к будущему. В конце концов, завершившаяся Первая мировая война оказалась лишь прелюдией ко второй. Социальный и экономический хаос в Германии и Италии, скорее, подстегнул, чем успокоил националистические амбиции и стремление к территориальной экспансии. Надежды на Лигу Наций, что она способна обеспечить мирное сосуществование великих держав, оказались иллюзорными. Более того, несмотря на то что Организация Объединенных Наций была построена на реалистичном принципе сплачивания основных мировых сил, для предотвращения глобального холокоста потребовались не просто добрые намерения и пакт Бриана — Келлога, а вся огромная военная мощь НАТО, усиленная дамокловым мечом ядерного потенциала и интенсивной широкомасштабной разведывательной деятельностью.
Каждой из своих последних военных акций — операция в Ираке «Буря в пустыне», миротворческие действия на Балканах и война в Афганистане — Америка все более решительно демонстрировала миру, что осталась единственной мировой супердержавой. Но будущая угроза для США заключается именно в этом нарушении сложившегося баланса сил. Наша мнимая монополия на власть вызывает зависть, неуверенность и страх во всем мире, а в самом Вашингтоне — самодовольство и пренебрежение интересами других наций. Террористическая атака, случившаяся в сентябре 2001 года, явилась горьким напоминанием, что более слабый противник использует любое оружие, которое имеется в его распоряжении.
Ослабленная Россия, может быть, действительно лишена возможности противостоять Америке в военном отношении, но та же Россия в союзе с другими государствами по-прежнему способна угрожать американским интересам в будущем. А ведь мы могли бы найти взаимодействие с Россией для совместного противостояния гораздо более серьезным угрозам нашим национальным интересам, возникающим со стороны Китая, Индии или скрытой глобальной террористической сети. Огромный размер территории России и ее экономический потенциал (дружеской нам России или находящейся в союзе с нашими врагами) неизбежно делает ее объектом пристального внимания со стороны любых служб разведки. Даже в условиях объединения наших действий, началом которому послужила террористическая атака сентября 2001 года, никому не дают покоя глубоко укоренившиеся опасения по поводу истинных намерений противоположной стороны.
Тот факт, что Россия остается хотя не единственной, но тем не менее основной ядерной угрозой, является весомым основанием для опасений Запада. Насколько безопасен российский ядерный комплекс? Исключена ли возможность возникновения еще одного Чернобыля — несанкционированного запуска на США ракеты с ядерной боеголовкой, утечки ядерных материалов или заброски специалистов по оружию массового уничтожения с территории враждебно настроенных государств?
Перед террористической атакой в сентябре 2001 года президент Владимир Путин демонстративно попытался установить более близкие отношения с Китаем, Индией и другими государствами (включая некоторые западноевропейские страны, осуждающие «односторонние действия» Соединенных Штатов). Стараясь хоть чем-то компенсировать слабость России, он намеревался убедить Вашингтон, что Москва в союзе с другими недовольными странами, может стать силой, с которой придется считаться. Однако вскоре выяснилось, что гораздо выгодней объявить себя союзником Америки, чем продолжать оставаться придирчивым, но бессильным критиком ее политики. Приостановив нападки на американскую одностороннюю политику, Путин постарался смягчить некоторые серьезные противоречия с помощью дипломатических переговоров между двумя странами.
Такие изменения в политике привели в недоумение даже сторонников президента в силовых структурах, заговоривших об односторонних уступках Вашингтону. Все опросы показывают, что многие русские относятся к истинным намерениям США с большим подозрением. И если Вашингтон собирается по-прежнему игнорировать национальные интересы России, а экономический разрыв между Востоком и Западом будет продолжать расширяться, то подобные настроения могут привести к значительному ухудшению отношений. Следует всегда помнить, что Путин, решившийся на столь внезапный и рискованный союз с бывшим врагом, многое поставил на карту и должен иметь возможность показать на конкретных примерах, каким образом его новая политика может послужить национальным интересам России. В противном случае, требования возврата к обструкционистской политике, заключающейся в сплочении сил, противостоящих американской «гегемонии», способны спровоцировать смену стратегии России; и если политический курс не сменит сам Путин, то ситуацией воспользуются его враги.
