Вернер Штиллер - Агент. Моя жизнь в трёх разведках
Якобы совершенно незапланированно в последующее время появлялись люди, которые вроде бы просто хотели познакомиться со мной. Скоро я догадался, что это психологи, разрабатывающие мой психологический портрет. Они спрашивали меня, походя, о вещах, которые уже упоминались во время теста на детекторе лжи. То есть, меня одновременно проверяли несколько раз и с разных сторон.
Мое предубеждение к ЦРУ пошатнулось. Я увидел, что имею дело не с ковбоями, а с настоящими профессионалами. Один из моих собеседников, Эд, венец, уехавший из Австрии в США из страха перед нацистскими репрессиями, кое‑что мне объяснил: — Те политические новости, комментарии и анализы, которые ты читаешь в газетах и смотришь по телевизору, это лишь вершина айсберга. Политика делается скрытно. И тут, как нам кажется, мы настоящие мастера. Советники президента вовсе не отрешенные от мира фигуры. Их набирают в лучших университетах, и они проходят долгую и серьезную подготовку. Конечно, и у нас есть неудачи и поражения. Но большинство из них никогда не станет известно публике, а те неудачи, о которых пишут газеты, очень часто представляют собой специально внедряемую в общественное сознание информацию для достижения определенной цели.
Мне был знаком этот принцип. В ГУР существовал отдел Х, задачей которого было дискредитировать определенных лиц на Западе с использованием фальшивых документов и специально подготовленной дезинформации. Например, Федерального президента Генриха Любке пытались представить как руководителя строительства концлагерей в Третьем Рейхе. Для этого просто провели соответствующие манипуляции с титульным листом с его архитектурными чертежами бараков для строительных рабочих. В середине шестидесятых годов это все проходило вполне нормально, но массивные кампании в мое время, например, против барда Вольфа Бирманна в 1976 году, производили очень неуклюжее впечатление и не вызывали доверия. ЦРУ делало это намного тоньше. Им было ясно, что в КГБ есть аналитики, читающие и анализирующие все американские газеты, вплоть до местных, и интенсивно просматривающие даже, казалось бы, маловажные телевизионные программы. Например, было сообщение об аварии на маленьком химическом заводе в штате Колорадо, где несколько человек отравились каким‑то веществом. Знающим было ясно, что это вещество может применяться исключительно в ограниченном военном сегменте. Для другой стороны это был сигнал: мы ведем исследования в соответствующем направлении, и у нас уже есть пригодный для использования материал. На самом деле, как мне рассказали, все это было задумано, чтобы втянуть Советы в расточительные исследовательские работы, хотя это направление исследований изначально было тупиковым.
После вступительной программы в Вашингтоне я с охраной переехал в маленький стандартный домик в Спрингфилде в штате Вирджиния, в котором также находится Лэнгли со штаб — квартирой ЦРУ. Последовали два месяца интенсивных опросов аналитиками ЦРУ. Больше всего их интересовали операции ГУР против Америки, о чем я, впрочем, знал сравнительно мало. Но мои данные о «венской резидентуре», то есть, о группе агентов, добывавших информацию и материал в сфере высоких технологий, на которые распространялось эмбарго на экспорт на Восток, оказались, очевидно, достаточно полезными. Как выяснилось, они сотрудничали со скрытыми партнерами в США. ФБР принялось за работу и идентифицировало некоторые связи в Силиконовой долине и в некоторых военных исследовательских лабораториях. Меня не полностью информировали о том, что нового дали им мои показания, но один из тогдашних директоров ЦРУ передал мне свою благодарность за предотвращение возможного большого ущерба интересам США и — без дальнейшего объяснения — за «спасение жизни американцев». Действительно ли дело касалось защиты или даже спасения граждан США или это была просто формула вежливости, я не могу с уверенностью сказать.
Затем последовали вопросы о военном потенциале ГДР, о чем я, правда, почти ничего не мог сообщить. Больше пользы принесли вопросы по третьей теме: экономический потенциал Восточного блока. Об этом меня спрашивали больше всего, ведь эта тема долго входила в круг моих непосредственных обязанностей. Аналитики из Лэнгли, как правило, очень образованные и культурные люди, среди которых было много эмигрировавших из Австрии евреев, не могли поверить, насколько плохо обстояло дело с экономикой Восточного блока на самом деле. Они очевидно в большой степени поддались воздействию громкой пропаганды о больших экономических успехах СССР и ГДР. Но я на основании списков на приобретение технологических документов и образцов для народного хозяйства ГДР, чем приходилось заниматься нашему сектору в ГУР, очень точно знал, чего этому самому народному хозяйству не хватало. Нам все время приходилось доставать это шпионскими методами, так как наша собственная наука не могла это сделать. Эти факты создавали довольно ясную картину.
Первую половину дня обычно занимали опросы, а во второй начинались уроки английского языка. Выходить на улицу я мог только со своими телохранителями. Это были два офицера ЦРУ, выведенные с активной службы, которых больше нельзя было использовать за границей. Веселые парни, по вечерам они по очереди еще и занимались приготовлением ужина. Когда пришла моя очередь, я приготовил большого хрустящего жареного гуся, которого мы даже втроем не смогли осилить. Но ночью я услышал подозрительные звуки, доносившиеся с кухни, а утром на решетке гриля лежали только обглоданные кости. Они умели любить жизнь.
В середине декабря 1980 года меня оставил мой «куратор» из БНД. Он вернулся домой, ведь Рождество лучше всего проводить дома. С тех пор мною занималось только ЦРУ. Его интерес концентрировался все больше на отдельных людях. Среди них был профессор физики Альфред Цее. Я знал его еще со времен учебы в университете Карла Маркса в Лейпциге. Там он работал на кафедре, на которой я писал свою диссертацию. Цее был членом СЕПГ, но не особо усердствовал в политической сфере. После того, как я решил перейти на другую сторону, я систематически проверял всех знакомых мне физиков, являвшихся членами партии, на предмет их возможного сотрудничества с госбезопасностью. Удивительно, что тогда никто не заметил, как мне удавалось пользоваться регистратурой МГБ далеко за пределами моей официальной компетентности, напротив, это посчитали особенным рабочим рвением. (Только после моего ухода все мои прежние действия подверглись проверке и наткнулись на множество запросов, аккуратно перечисленные в следственных досье, чтобы предупредить лиц, которым могла угрожать опасность.) На наши запросы в отдел регистратуры XII МГБ мы, как правило, получали ответы, какое из служебных подразделений вело и регистрировало то или иное лицо. Так я получил четкий обзор, кто работал на Штази, а кто нет. Позднее Федеральная разведывательная службы на основе этих сведений несколько раз попробовала выйти на контакт с этими людьми и даже пыталась завербовать — в нескольких случаях даже небезуспешно.
Альфред Цее проходил по регистрационным спискам южноамериканского отдела ГУР, в частности, по линии Мексики. Это заинтересовало также и ЦРУ. Как выяснилось, он уже попадал в поле зрения ЦРУ и ФБР. Его длительная работа в университете Пуэблы в Мексике тоже привлекла их внимание, ведь он также принимал участие в конгрессах Американского физического общества в США и посещал американские научно — исследовательские учреждения. Теперь благодаря моим документам их подозрения получили реальное подтверждение. По моим предположениям ЦРУ после этого определенно пыталось вступить в контакт с профессором Цее. Насколько я понимаю работу разведок, его, вероятно, пытались шантажировать, поставив перед альтернативой: либо согласиться сотрудничать с американскими спецслужбами либо попасть под суд по обвинению в шпионаже. Не знаю, чем все закончилось, но профессор и в будущем мог спокойно путешествовать из ГДР в Мексику и обратно. Но в МГБ насторожились и начали его проверку, которая, правда, выявила лишь «карьеристское и мелкобуржуазное поведение». Он был одним из малочисленных успешных неофициальных сотрудников, которых ГУР могло отправлять в США, поэтому его точно не хотели терять. Но через какое‑то время Цее действительно угодил между всеми фронтами, и началась опасная игра, о которой я, правда, узнал лишь спустя много лет. В ноябре 1983 года Цее был арестован ФБР в Бостоне во время его очередного приезда в США. Посольство ГДР сразу же побеспокоилось о верном патриоте и заплатило залог в полмиллиона долларов, чтобы профессора освободили. Для ГДР это была удивительно большая сумма. В июле 1984 года Цее действительно освободили, но 21 января 1985 года он попросил передать в посольство ГДР, что он попросил политического убежища в Америке. Можно было только гадать, превратился ли достойный патриот в предателя или перешел на другую сторону по требованию МГБ. Цее признался в шпионаже в небольших масштабах и был за это приговорен судом 4 апреля 1985 года к восьми годам тюремного заключения.
