Николай Лузан - Лубянка. Подвиги и трагедии
16 июня генерал Р. Бурильо, ответственный за общественный порядок в Барселоне, выполняя указание генерального директора безопасности полковника А. Ортеги, приказал арестовать лидера ПОУМ и еще сорок видных функционеров. В тот же день республиканские газеты вышли с сенсационными сообщениями о том, что «полиция захватила в штаб‑квартире ПОУМ шифры, телеграммы, коды, документы, касающиеся финансов, закупок оружия и контрабанды. Были также обнаружены изобличающие документы, указывающие на то, что руководство ПОУМ, а именно Андрэу Нин, замешано в шпионаже».
В барселонской тюрьме лидеры ПОУМ долго не задержались. Опасаясь, что троцкисты могут предпринять попытку по их освобождению, по указанию Ортеги 18 июня арестованных перевезли Мадрид и поместили в строго охраняемый дом в пригороде Алкала‑де‑Энарес.
Первую часть задания по политической дискредитации Нина и ПОУМ Орлов успешно выполнил, но вторую часть — его ликвидацию — Центр не отменил. И здесь он вновь проявил изобретательность: 21 июня спецгруппа, некоторые участники которой говорили на немецком языке, проникла в дом на Алкала‑де‑Энарес и «освободила» Нина. Последующие его поиски, которые вели СИМ и полиция, ни к чему не привели. Это дало лишний повод для новых обвинений руководства ПОУМ в сотрудничестве с фашистской разведкой, рискнувшей пойти на проведение спецоперации ради спасения своего ценного агента.
Впоследствии, во время допросов в ФБР и на слушаниях в сенатской комиссии, Орлов категорически отрицал свою причастность к операции (кодовое название «Николай»), связанной с похищением и ликвидацией Нина. Это и понятно, ведь «мокрые дела» в такой «сверхдемократической» стране, как США, не прощаются даже самым высокопоставленным перебежчикам. ФБР не стало раскручивать скользкую тему, а бывший резидент, конечно, предпочел помалкивать, но тут заговорили секретные документы, хранящиеся в деле Орлова — Шведа. Они недвусмысленно раскрывали не только его организаторскую роль в похищении Нина, но и прямо указывали на непосредственное участие в убийстве.
В очередном отчете в Центр 24 июня 1937 года Орлов сообщил:
«Об участниках дела «Николай». Основные участники — это 1) Л. и 2) А. Ф., И. М. был самым косвенным пособником. Когда он приносил кушать в адресное помещение и ему открывали ворота, наши люди прошли во двор… Полтавский должен был вам сообщить из Парижа о выезде к вам последнего участника операции — «Юзика»… Его рукой был написан основной известный вам шифрованный документ. Он служил мне переводчиком по тому делу, был со мной в машине у самого помещения, из которого вывозили объект… Его значком полицейского мы избавлялись от слишком внимательного осмотра машины со стороны дорожных патрулей, когда мы вывозили груз».
Что это был за «груз» и какая его постигла судьба, можно судить по одному, но весьма красноречивому документу, приобщенному к первому тому досье Орлова — Шведа на странице 164. На нем имеется следующая запись, выполненная карандашом:
«Н. из Алкала‑де‑Энарес в направлении Перане‑деТхунья, на полпути, в ста метрах от дороги, в поле. Присутствовали: «Бем», «Швед», «Юзик», два испанца. Водитель «Пьера» «Виктор» [43].
Нин не являлся единственной жертвой Орлова и его подчиненных. Война, в том числе тайная, не обходится без потерь. Их противники действовали не менее жестоко и безжалостно. Поэтому, если отрешиться от вполне уместных здесь эмоций и рассматривать разведку как инструмент в руках политиков, позволяющий конспиративными способами обеспечить защиту национальных интересов, то основная доля ответственности за неоправданные жертвы ложится именно на них.
Ликвидируя Нина и отдавая приказы на уничтожение и других политических противников, Орлов вряд ли испытывал муки совести. Система, в которой он рос и воспитывался, которая с пеленок вбивала в головы беспрекословную преданность только ему, «великому, непогрешимому товарищу Сталину», и требовала слепого выполнения приказов, девальвировала в его глазах ценность человеческой жизни.
После того как руками республиканской полиции и СИМ с политической арены была убрана ПОУМ, Орлов основные усилия резидентуры сосредоточил на борьбе со шпионажем, организации диверсионно‑повстанческой деятельности в тылу войск генерала Франко и вербовках перспективной агентуры. На первых порах им удалось добиться определенных успехов, но к концу 1937 года разведка и контрразведка фалангистов при прямой помощи многочисленных советников из спецслужб Германии и Италии, пользуясь разбродом и прямым предательством в рядах республиканцев, восстановила паритет. Теперь тайная война шла с переменным успехом.
Летом 1937 года диверсионной группе фалангистов удалось проникнуть в порт Картахены и подорвать линейный корабль республиканского флота «Хаиме 1». Еще более масштабная диверсия была проведена 10 января 1938 года на центральном артиллерийском складе, оборудованном в Мадридском метро. Чудовищный взрыв унес жизни 173 человек и полностью разрушил станцию.
К середине 1938 года, несмотря на то что положение на фронтах и в самой столице, где все более дерзко действовала «пятая колонна», продолжало ухудшаться, позиции самого Орлова казались непоколебимыми. И тем не менее в его душе нарастала неясная тревога. В далекую Испанию просачивалась тревожная информация об исчезновении одного за другим резидентов, отозванных в Москву якобы для консультаций, назначения на новую должность или получения награды. Среди них оказались и те, с кем он не один год работал и дружил, а это был дурной знак. Еще один тревожный звонок прозвучал в конце 1937 года, когда коса репрессий задела и его семью. В Киеве арестовали зятя А. Канцельсона, занимавшего далеко не последнюю должность в наркомате внутренних дел Украины.
Когда 9 июля 1938 года Орлов принял шифрованную телеграмму № 1743, поступившую из Москвы, в нем с еще большей силой ожили прежние страхи. Она предписывала ему незамедлительно выехать в Париж, там встретиться с советским генконсулом Бинюковым, а затем вместе с ним 14 июля прибыть в порт Антверпена и найти пароход «Свирь». Следуя распоряжению, содержащемуся в телеграмме, он должен был подняться на борт судна и принять участие в совещании «с одним неназванным человеком, которого вы знаете». Этим человеком был не кто иной, как С. Шпигельглаз, известный «охотник на предателей».
Память услужливо подсказывала Орлову и другие настораживающие факты, которые складывались в пугающую цепочку. Ранее, в августе 1937 года, Центр неожиданно проявил трогательную заботу о его безопасности. В очередной шифровке начальник ИНО А. Слуцкий известил о выделении ему охраны из двенадцати человек, в связи с чем, как позже писал в своей книге Орлов, «мне сразу же подумалось, что эти телохранители, возможно, получили приказ ликвидировать меня». Но, пожалуй, больше всего его насторожил неожиданный приезд в Мадрид в октябре 1937 года самого Шпигельглаза. Свое появление тот объяснил необходимостью подготовки условий для вывода агента Фермера (Скоблина) из Франции после завершения операции, связанной с похищением генерала Миллера.
Возможно, Орлов и не придал бы этому большого значения, если бы не одно обстоятельство. Ему стало известно о конспиративной встрече Шпигельглаза с агентом НКВД Болодиным, руководившим «летучей группой». Последний о ней Орлову не доложил, и тот посчитал, что над ним сгущаются тучи. Будучи любящим мужем и отцом, он решил обезопасить от возможных убийц жену и дочь, тайно вывез их во Францию и поселил на известной только ему вилле.
Теперь же, с получением телеграммы Центра, Орлов встревожился не на шутку. Позже в своих воспоминаниях, а также в показаниях ФБР и на слушаниях в сенатской комиссии США, он мотивировал свои последующие действия тем, что подозревал: «Это судно должно было стать моей плавучей тюрьмой».
Но то было лишь его предположением. Несмотря на холодное в последнее время отношение к нему Ежова, тот каких‑либо письменных указаний на сей счет не давал. У страха глаза оказались слишком велики. В воспаленном воображении Орлова, вероятно, рисовалась картина, что как только он поднимется на борт парохода «Свирь», так в тот же момент «неназванный человек» (Шпигельглаз) защелкнет на его руках наручники. В свою очередь, Шпигельглаз не решался сойти на берег, так как опасался быть арестованным полицией, перед которой засветился ранее при похищении генерала Миллера.
В пепельнице медленно догорали остатки телеграммы Центра. Вместе с ней Орлов сжигал за собой последние мосты, связывавшие его с НКВД. Не став искушать судьбу, 12 июля 1938 года он, прихватив с собой несколько десятков тысяч долларов, предназначавшихся на оперативные расходы, бросился в бега. На границе с Францией расстался с телохранителем и продолжил путь с водителем в Перпиньян. Там, в «Гранд‑отеле», его ждали жена и дочь. Оттуда всей семьей ночным поездом они выехали в Париж, и потом на целых четырнадцать лет следы бывшего советского резидента затерялись.
