Игорь Атаманенко - Сага о шпионской любви
Через некоторое время несостоявшийся дипломат попросил у французских властей политическое убежище. Вскоре он сбежал из русской дипломатической миссии и основал в Париже журнал по проблемам прав личности в России.
Селлерс тут же организовал ему пресс-конференцию, на которой этот дипломат разглагольствовал о том, как нарушаются права человека в вашей стране. Ссылался на свой собственный опыт, когда он охранял диссидентов в лагере. Все это было напечатано на первых полосах всех западноевропейских газет.
Сначала беглец, не без помощи французов, очень здорово «раскрутился», потому что, постоянно высказываясь в защиту российских диссидентов, он заимел поддержку не только французских, но и американских спецслужб. Широко разрекламировав свое издание, этот экс-дипломат нашел свою нишу на парижском газетном рынке.
Однако со временем, то ли исчерпав запас материалов о диссидентах, то ли решив переключиться на более прибыльное дело, этот пройдоха вместо издательской деятельности занялся жульническими операциями: делая закупки различных товаров на крупные суммы, расплачивался необеспеченной кредитной карточкой. Затем эти товары реализовывались в России и других республиках бывшего СССР, а деньги поступали в банк на его счет. Я об этом немедленно сказала Селлерсу, и бывший дипломат был арестован французской полицией за мошенничество в крупных размерах и препровожден в тюрьму. Находясь в тюрьме, он решил облегчить свою участь и заявил, что намерен предать гласности важную информацию о советских разведчиках, работающих в Москве, но готовящихся выехать в Париж.
Для расследования его заявления были привлечены сотрудники французской контрразведки, которых проворовавшийся экс-дипломат сумел убедить, что, проживая в Москве, состоял в дружеских отношениях с русскими офицерами-разведчиками, которые по долгу службы занимались шпионажем во Франции, Италии, Испании и в странах Бенилюкса. Более того, он сумел убедить французских контрразведчиков, что все его приятели из российской внешней разведки только и мечтают о том, чтобы сбежать за границу. Но коль скоро без денег за границей делать нечего, они согласны за приличное вознаграждение некоторое время поработать на французскую контрразведку. С ее помощью россиянин сложными каналами, о которых, разумеется, Селлерс мне ничего не сообщал, вступил в контакт со своими бывшими приятелями, сотрудниками ФСБ, соблазнив их обильным вознаграждением в валюте за предоставляемую ими информацию…
Действительно, через некоторое время дипломату-арестанту в тюрьму стали доставлять микрофильмы, аккуратно заделанные в игральные карты. Сотрудники французской контрразведки решили использовать его в своих целях, и дипломат, сидя в тюрьме, стал исполнять роль «почтальона», а я — роль связника. Меня снабдили липовыми документами, будто я являюсь его женой, поэтому мне пришлось навещать его каждую неделю в тюрьме и забирать игральные карты с микропленками.
По утверждению московских «информаторов» дипломата-затворника, один из высокопоставленных членов правительства социалистов Франции являлся платным агентом ФСБ, о чем свидетельствовали документы, зафиксированные на микропленке. Французским контрразведчикам показалось, что материалы носили сенсационный характер, и они поспешили доложить о них самому президенту.
Среди пятерых высокопоставленных чиновников, названных «агентами» осужденного дипломата, один оказался ближайшим советником Франсуа Миттерана, президента Франции. Последний настороженно отнесся к полученному известию и поручил сотрудникам Управления по охране территории вступить в контакт с МИ-5, английской контрразведкой, чтобы до конца прояснить ситуацию. Англичане совместно с французскими коллегами быстро выявили ранее не замеченные противоречия в высказываниях дипломата-перебежчика.
Но все стало на свои места, когда обнаружилось, что документы, якобы поступавшие из России от работавших на шпиона-дипломата офицеров ФСБ в Москве, были исполнены на пишущей машинке, находившейся в российском торговом представительстве в Париже, в двух шагах от тюрьмы…
Через год горе-шпион, отбыв срок за жульнические махинации, был освобожден из тюрьмы. Дальнейшая его судьба мне не известна…
Селлерс, вручая мне золотой перстень в качестве награды за успешно проведенную операцию, пояснил, что российский дипломат, возможно, использовался как подставное лицо в хорошо спланированной акции российской разведки, которая преследовала цель дискредитировать пришедшего к власти Франсуа Миттерана и все правительство социалистов…
Вот это, пожалуй, самое крупное мероприятие, в котором мне довелось участвовать по инициативе Селлерса… Хотя он не брезговал и другими грязными делами, в которые уговорами и шантажом втравлял меня. Было одно его задание, которое так унизило меня, что я до сих пор не могу вспоминать о нем без содрогания…
Ширин умолкла, из глаз брызнули слезы, она припала к груди Аристотеля и забилась в конвульсиях рыданий. Аристотель подхватил турчанку на руки и, прижав к груди, стал расхаживать с нею по аллее, ласково приговаривая:
— Ширин, дорогая, я больше не хочу ничего знать из твоего прошлого, договорились? Что собой представляет Селлерс и на какие подлости он способен, мне давно известно… Так что забудь все, что с ним и его заданиями связано, — есть только Я и Ты… Мы недаром уехали из Турции в Париж. Мы уехали, чтобы начать новую жизнь, вычеркнув из памяти наше прошлое. Так ведь? Кроме того, Селлерс не может вечно оставаться в Париже — он ведь работает в Москве, так что скоро он покинет Францию, и ты навсегда забудешь его…
Ширин, продолжая всхлипывать, прошептала:
— Я боюсь за тебя, Ари. Селлерс хорошо тебя рассмотрел, когда ты был на приеме в нашем посольстве, помнишь? Он зашел в посольство всего лишь на одну минуту и поинтересовался, участвует ли в рауте кто-нибудь из русских. Мой покойный муж ответил утвердительно и указал на тебя, когда мы с тобой отошли в сторону. Я все это видела и слышала, потому что стояла лицом к Ахмед-паше, ожидая, когда он подаст мне знак подойти к нему, чтобы выступить при необходимости в роли переводчицы. Селлерс, конечно, запомнил тебя — у него отличная зрительная память…
— Мы по приезде в Париж уже обсуждали эту тему, дорогая. Ну что ж, продолжим, если тебе необходимо выговориться. Вместе с тем должен заметить, милая, что ты сгущаешь краски… Положа руку на сердце, признаюсь, что я тронут твоей заботой и волнениями, как бы Селлерс не раскрыл нашу с тобой тайну, что я выдаю себя за другого человека. Однако беспокойства твои напрасны, и вот по каким причинам.
Во-первых, на приеме я был в военной форме. По собственному опыту я знаю, что человек, сменивший мундир на цивильный костюм, становится неузнаваемым, поверь! Это уже не раз было проверено на моих московских друзьях-сослуживцах. Иной раз, когда мне доводилось приходить к кому-нибудь из них в гости в штатском, случались настоящие конфузы: хозяин дома, он же мой сослуживец, протягивал руку, чтобы познакомиться, представляешь! И лишь через секунду, рассмеявшись, хлопал себя по лбу и удивлялся, как это он не узнал меня, хотя знакомы мы уже несколько лет…
Во-вторых, милая моя, я по твоему совету отпустил усы и ношу очки.
Все вместе взятое гарантирует мне неуязвимость и абсолютное инкогнито. Не только Селлерс, но даже мой начальник не узнал бы во мне бывшего капитана первого ранга Аристотеля Александриди!
Ты лучше скажи мне, моя ненаглядная и бесценная Ширин, — перешел в атаку «КОНСТАНТИНОВ», — каким псевдонимом ты подписывала свои донесения?
Это был контрольный вопрос. Грек намеренно задал его, чтобы до конца убедиться в искренности своей возлюбленной, ибо по собственному опыту знал, что операторы любого секретного агента, попавшего в безвыходное положение, позволяют ему сообщать допрашивающим его людям некоторые детали мероприятий, в которых он принимал участие, но псевдоним — это святое, его категорически запрещено называть.
— Донесения? Но я никогда ничего не писала! Селлерс приносил с собой диктофон и записывал свои вопросы и мои ответы — вот и все… А какой у меня псевдоним? Я этого не знаю, америкашка никогда мне его не называл, поверь! Стоп, вспомнила! Иногда в разговоре Селлерс вдруг почему-то называл меня Джокондой… Тут же извинялся, объясняя свою оговорку тем, что я имею потрясающее сходство с шедевром Леонардо да Винчи…
Однажды, когда он в очередной раз оговорился, я в шутку спросила, не проще ли ему называть меня Моной Лизой. Он оторопело посмотрел на меня и спросил, кто такая эта Мона Лиза. Пришлось объяснять этому невежде, что «Мона Лиза» и «Джоконда» — одно и то же, все тот же портрет, написанный Леонардо да Винчи, который лишь называют по-разному… Тогда оговорки Селлерса я воспринимала как комплимент в свой адрес, но сейчас, после твоего вопроса, я догадываюсь, что Джоконда — это был мой псевдоним. Может, я и ошибаюсь…
