Юрий Ленчевский - СМЕРШ в тылу врага. Зафронтовая работа военной контрразведки
Виктор попытался что-то сказать, но на полуслове поперхнулся. Молниеносный, хорошо поставленный удар пришелся прямо в солнечное сплетение, переломил его надвое и опрокинул на землю. Невыносимая боль парализовала его. Боевики между тем навалились сверху и принялись опутывать его веревкой. Чья-то лапа разжала ему челюсти и засунула в рот вонючий кляп. Потом его как куль забросили на плечо, отнесли к подводе и завалили сеном. Виктора сильно мутило, перед глазами плыли цветные круги, жгучая боль под ложечкой нестерпимым спазмом сжимала грудь, не давая дышать. Вонючий кляп только усиливал дурнотное состояние. Он старался продышаться носом, чтобы не потерять сознание.
Спустя несколько секунд старая кляча, привычная ко всему, не обращая внимания на понукания, уныло потащилась по дороге. Давно не смазанные колеса и плохо подогнанные доски на дне подводы пронзительным скрипом отзывались на каждую кочку.
Избегая центральных улиц, где можно было напороться на комендантский патруль, боевики спешили выбраться на северную окраину города, от которой было рукой подать до ближайшего леса. Пока им везло: полицейские на посту перед мостом поленились выйти из-под навеса на солнцепек и даже не потребовали документов. Парни приободрились, ездовой подхлестнул лошадь, и телега судорожно затряслась на разболтанных досках настила, а затем, плавно покачиваясь, словно лодка на крутой морской волне, покатила по разбитой колесами тяжелых армейских грузовиков пыльной дороге.
Самая опасная часть пути осталась позади, до пустынного проселка, после которого начинался лес, оставалось всего несколько километров. Командир принялся безжалостно подхлестывать лошадь. Взмыленная от пота кляча напрягала последние силы. Казалось, она бежала лишь для того, чтобы не упасть.
Вскоре за пригорком замаячила опушка леса, но тут из кустов на обочину неожиданно выскочили двое людей, вооруженных автоматами.
Парни напряглись, возница чертыхнулся и натянул поводья, лошадь остановилась. Когда рассеялись клубы пыли, окутавшие подводу, автоматчики взяли их на прицел. Это был подвижной патруль тайной полевой полиции, в последнее время служившие в ней молодчики особенно свирепствовали на дорогах и выворачивали всех наизнанку. На этот раз полицейские были настроены решительно.
— Аусвайс! — потребовал пропуск старший.
— Айн момент, герр офицер, — засуетился верзила, вытащил из кармана ворох справок, проштампованных лиловыми печатями с изображением хищных орлов и свастик, и протянул ему.
Полицейский недолго покопался в них, еще раз подозрительным взглядом окинул подводу и, не заметив ничего подходящего, что можно было бы прихватить, отступил в сторону.
— Проваливайте отсюда!
Дважды повторять ему не пришлось. Возница тут же подхватил поводья и прикрикнул на лошадь:
— Но! Пошла, старая!
Подвода затрещала на ухабах и резво покатила вперед. Каждый толчок отзывался у Виктора острой режущей болью под правой лопаткой, грудь после удара горела огнем. Но даже не эта боль, а зловонный запах, исходящий от кляпа, достал его окончательно. Рвотные спазмы мутили сознание. Чтобы вытолкнуть кляп, он отчаянно заворочал языком, и наконец его усилия оправдались. Виктор в полную силу задышал пыльным, пахнущим запахом прошлогоднего клевера воздухом. Вместе с кляпом ушла и боль, и к нему постепенно вернулась способность трезво рассуждать.
Он попытался проанализировать все, что произошло с ним за последние несколько часов, и найти тому разумное объяснение. Первое, самое пугающее предположение о том, что он где-то совершил ошибку, тем самым выдав себя и бросив подозрение на Валю, теперь уже не казалось столь очевидным. До очередной явки оставался еще день, и если бы Курмис, а может, и СД держали его под своим колпаком, то наверняка не упустили бы шанс, чтобы захватить их вместе. Растущую в нем уверенность, что за всем этим гитлеровская контрразведка не стоит, подкрепляло и поведение боевиков. Они явно избегали постов и торопились поскорее выбраться из города.
«Значит, это могут быть партизаны…» — с облегчением подумал Виктор. Этой своей догадке он находил очевидные подтверждения в долетавших до него обрывках разговора. Звучали названия контролируемых партизанами хуторов и фамилия известного командира. В то же время он не находил разумного объяснения тому, что его взяли.
«Зачем я им нужен, рядовой, только что зачисленный в разведшколу агент, когда есть, например, Глазунов, допущенный к святая святых — картотеке на курсантов? — задавался вопросом Виктор. — А если меня взяли по ошибке?.. Ну да, по ошибке! Не пори ерунды! Это тебе не облава на рынке, они четко на меня нацелились. Ну, прямо чертовщина какая-то получается! — все больше заходил он в тупик. — Стоп! А может, случилось что-то такое, о чем ни я, ни Валя не знаем и не догадываемся — в Москве решили поменять план. В таком случае все становится на свои места!»
«Какие, к черту, места! Не торопись с выводами! — предостерегал его другой внутренний голос. — Это тебе так хочется, а как оно на самом деле — еще неизвестно. Да, в «Харчевне» они сработали как надо, чтобы фрицы ничего не заподозрили! Но зачем тогда во дворе надо было комедию ломать? А этот мерзкий кляп!» — От одного воспоминания о нем Виктора снова замутило.
Так ничего и не решив, он снова стал прислушиваться к разговору парней. Но пронзительный скрип колес заглушал их голоса, поэтому ему ничего другого не оставалось, как ждать. Судя по тому, что лошадь сбавила шаг, а под колесами потрескивали сухие ветки, развязка приближалась.
Подвода последний раз жалобно скрипнула и остановилась. В наступившей тишине послышались громкие голоса.
— Колян, ты чего нам привез?
— Кота в мешке, — ответил тот.
— А на хрен нам кот сдался, лучше б кошку.
— У тебя, Степан, их в каждой деревне хватает.
Громкий хохот еще долго перекатывался по поляне, а когда стих, сено над Виктором зашуршало и перед лицом сверкнуло лезвие ножа. Верзила разрезал веревки на его ногах, бросил на него тяжелый взгляд и рявкнул:
— Хорош валяться — приехали! Топай в хату, там калякать будем!
Виктор приподнялся, пытаясь встать. Затекшие ноги с трудом повиновались. Подождав, когда к ним прильет кровь, он медленно сполз с телеги и осмотрелся по сторонам. На круглой поляне, затерявшейся посреди леса, стояла рубленная из сосны изба, позади нее просматривался ветхий сеновал. У плетня маячила одинокая фигура часового, на крыльце развалились двое партизан, стайка кур квохтала над деревянным корытом с зерном. «Что ж, место вполне обжитое», — подумал Виктор.
— Колян, ты только подивысь! Он, подлюка, кажись, твой кляп сожрал! — с наигранным изумлением всплеснул руками один из парней.
— И даже не подавился! Видать, фрицы хреново кормят, — подыграл ему другой.
— А мне что, жалко? — с ухмылкой произнес верзила, подтолкнул пленника в спину и приказал: — А ну давай шевели костылями, подлюка фашистская!
Виктор, стараясь выиграть время, чтобы оценить ситуацию, медленно двинулся к избе. В глаза бросились свежие следы от протектора на влажной земле, на заднем дворе промелькнула женщина. Она на мгновение остановилась и тут же, отведя глаза, шмыгнула за сеновал. Больше ему ничего не удалось рассмотреть. Грубый толчок в спину швырнул его на дверь. От удара она распахнулась, и он, пролетев через сенцы, оказался в темной, с одним окном комнате. Навстречу с лавки поднялся долговязый, мрачного вида хозяин. Оценивающим взглядом он прошелся по пленному, но ничего не сказал, вернулся за стол и спросил:
— «Хвоста» за собой не притащили?
— Все нормально, товарищ командир! Сняли гада чисто! По дороге полицаи всего один раз проверяли, но быстро отстали.
— Так, говоришь, чисто, а его самого обшарили?
— Не успели, командир. Какой тут, на хрен, обыск, когда фрицы на каждом углу торчат!
— Тогда сейчас обыщи! — распорядился командир, потянулся к пачке трофейных немецких сигарет и вытащил из кармана зажигалку.
Синий язычок пламени выхватил небольшой шрам у виска и жесткие складки на гладко выбритом лице. Он глубоко затянулся, выпустил струйку фиолетового дыма и, будто примериваясь, смотрел на Виктора, по-прежнему не говоря ни слова. Тот тоже выжидал, не спеша называть себя: что-то в поведении партизан удерживало его от этого шага. Он пытался найти объяснение своим смутным подозрениям: испуганное лицо женщины на заднем дворе, следы от протекторов перед избой, пачка немецких сигарет на столе, зажигалка и, наконец, торчащие из-под лавки новехонькие, не испачканные ни травой, ни грязью сапоги на ногах партизанского командира. Пока все это не складывалось в одну логическую цепь, ухватистые руки верзилы, прощупывавшие каждую складку на брюках, путали и сбивали Виктора с мыслей.
