Александр Бушков - След пираньи
— У вас? — Она явственно подчеркнула, что под этим словечком имеет в виду нечто конкретное, а не Россию вообще. — Ну да, наши парни, что со мной прилетели, тоже болтают по-русски так, что их можно принять за здешних…
— Ну, я себя и не выдаю за помощника прокурора, — сказал Мазур.
— А я, по-вашему, выдаю?
— Нет, я просто хотел сказать, что не стараюсь прикинуться мирным обывателем, вам же обо мне должны были чуточку рассказать.
— Ага. — Она помолчала. — Интересно, сколько американцев вы убили?
— А вы спросите как-нибудь у прилетевших с вами мальчиков, сколько они убили русских, — сказал Мазур спокойно, ничуть не задираясь. — Ведь определенно случалось…
— Я понимаю, — сказала она не без строптивости. — И можете на меня положиться во всем, что касается дисциплины. Но это еще не значит, что эта командировочка мне нравится…
— Вот совпадение, мне тоже.
— Это ведь не в Америке придумали — охотиться на людей, словно на оленей…
— Джен, вы забыли одну крохотную детальку, — сказал Мазур. — Но весьма многозначительную. Придумали-то наши доморощенные Эдисоны, зато мы с вами вынуждены таскаться по диким лесам как раз из-за ваших соотечественников… Которые, узнав про здешнее сафари, о правах человека отчего-то не кричали… Ну что, боевая ничья?
— Пожалуй, — сказала она, подумав. — А вы — коммунист?
— Бывший член партии, — сказал Мазур, сплюнув за борт. — Давайте не будем углубляться в теоретические дебри? Вам все равно не понять… Нельзя было заниматься кое-какими делами, не записавшись в партию, — как у вас невозможно остаться в славных рядах ЦРУ, будучи голубым или наркоманом…
— Но вы не против демократических реформ в России?
— Вы прелесть, — сказал Мазур. — Я вами очарован. Можно, я возьму вас за руку?
— Я серьезно спрашиваю.
— Я всегда был сторонником западного мира, — сказал Мазур доверительно. — Я просто мечтаю покинуть эту империю зла. Вывезите меня отсюда в чемодане, ладно? Или выходите за меня замуж, чтобы потом воссоединить семью… Выразить невозможно, как я жажду припасть к стопам мраморного Авраама Линкольна, облобызать их с радостным воплем…
Она совершенно серьезно ответила:
— Но у вас сейчас демократия, зачем же бежать в США?
«Очаровательный ребенок, — подумал Мазур. — Такой живой, милый, непосредственный…»
— Там, куда мы плывем, демократией что-то не пахнет, — сказал он хмуро. — А вот при коммунистах такого безобразия не было.
— Но тоталитаризм…
— Ладно, оставим теорию, — сказал Мазур. — Подумайте лучше, как нам с вами повезло. В прошлые времена, будь мы героями шпионского романа, у нас было бы только два варианта будущего. Смотря где роман написан. Если у нас, вы в конце концов пленились бы идеями коммунизма и остались бы здесь строить социализм из материала заказчика. Если у вас, я непременно прозрел бы, осознал преступную суть коммунистического режима и упорхнул бы следом за вами в Штаты, где стал бы уличным проповедником или продавцом мороженого… Слава богу, мы от этих штампов избавлены, вам не кажется? — фыркнул он. — Впрочем, в обоих вариантах не исключалась бы эротическая сцена с нашим участием: в нашем романе изображенная предельно пуритански, с отеческим поцелуем в лобик, в вашем — гораздо более раскованная… Нет?
Она наконец засмеялась:
— Нет, вы и правда на русского совершенно не похожи…
— А вы их много видели? То-то…
— Красиво, правда?
Ночь стояла лунная, хоть иголки собирай. Они оставили Шантарск далеко позади, давно уже потянулись дикие места, бравшие начало, в общем, не так уж далеко от города, если плыть или ехать на север, — ив чистом небе висела огромная, пухлая, ярко-желтая луна, освещая тайгу так, что четко выделялось каждое дерево, а звезд высыпало и вовсе неисчислимо. Будь на сердце поспокойнее, можно блаженно любоваться ночной красой, исподтишка пытаясь залучить в ладонь тонкие девичьи пальчики…
— Ужасно не хочется сбиваться с романтической ноты, — сказал Мазур, — но для нашей экспедиции такая погода хуже личного врага. Я бы предпочел самый поганый дождь с туманом, обычно в это время года дожди льют, как из ведра. Такое уж у нас везение… Вообще места, наверное, непривычные, а?
— Да нет, — отозвалась она чуть погрустневшим голосом (видимо, тоже вернулась на грешную землю). — Я из Мичигана, там хватает похожих мест, только река у вас пошире…
— То-то и заверяете, что умеете ходить по лесу? А я думал, странствовали в скаутах.
— У нас далеко не везде есть скауты. Теперь вы впадаете в штампы…
— Что делать, — пожал плечами Мазур. — Непременно хотите идти к объекту?
— Это моя обязанность, — сказала она сухо.
«Может, так оно и есть, — подумал Мазур. — А может, просто девочке страшновато оставаться одной на русском пароходе, где полно загадочных бывших коммунистов. По-человечески понятно. Ладно, посадим под елку на опушке, как того зайку из детской песенки, пересидит веселье. А если провалимся — всем и так кранты, от вертолета той марки, что приютился на «Заимке», теплоходу не уйти… От любого другого, впрочем, тоже. От реки до «Заимки» всего километров десять, как выяснилось, просто вертолет тогда описал широкую дугу, предосторожности ради…»
— Вам не кажется, что за нами кто-то летит? — спросила она внезапно.
Мазур старательно прислушался. Шум двигателей теплохода совсем не слышен, чуть заметно шумит рассекаемая форштевнем вода, но с неба никаких звуков вроде бы не доносится.
— Может, и послышалось, — сказала она торопливо. — Но однажды так явственно слышался шум в небе, то ли самолет, то ли вертолет, не разобрала. Далеко позади. И вроде бы красный огонек перемещался. Очень высоко. Тут проходят трассы?
— Конечно, — сказал Мазур. — Может, рейсовый и видели. Хотя я к майору все-таки схожу, пусть поставит кого-нибудь до утра на корме, чтобы смотрел и слушал…
— Неловко как-то, решат, что подняла панику… Показалось, скорее всего.
— Ничего, — сказал Мазур. — В таких делах лучше перебрать, чем проглядеть…
Они еще минут пятнадцать простояли у перил, перебрасываясь редкими фразами, но подозрительных звуков в небе так и не услышали, а подозрительных огней не усмотрели. Взглянув на часы, Мазур махнул рукой:
— Ну все, со спокойной совестью можно покидать пост. Или хотите помедитировать в одиночестве?
— Да нет, какие медитации?
Пожалуй, и впрямь не походило, чтобы она все это время так уж тяготилась его присутствием. При современном развитии спецтехники баловаться с миниатюрной рацией можно и в каюте… Даже не обязательно вывешивать антенну в иллюминатор.
— Тогда пойдемте спать? — спросил Мазур. И поторопился добавить: — Каждый в свою сторону, конечно…
Глава десятая
Профессионалы
Четверых Мазур оставил возле двух изб, где высоко вздымалась радиоантенна, а неподалеку все еще обитал в яме гнуснопрославленный медведь-людоед, — то ли он почуял идущих, то ли просто бдил по ночному времени, слышно было, как порыкивает и дерет когтями бетонные стены.
Остальные шестеро бесшумной вереницей скользнули дальше, по обочине узкой тропинки, держась возле крайних деревьев, так, чтобы луна осталась слева, и тени идущих слились со сплошной стеной леса, скользили по стволам, изламываясь. Мазур назад не оглянулся ни разу — четверых с майором во главе хватит за глаза. Если пленный не соврал, там только двое, а если и соврал, во что, вспоминая глаголевских орлов, плохо верится, все пройдет точно так же…
Он двигался последним, критически наблюдая за неузнаваемой в покрытом «лохматками» комбинезоне помощницей прокурора. Правда, поневоле приходилось признать, что пока что никаких хлопот она не доставляла и не давала поводов для критики. Шла довольно тихо, не наступая на частенько попадавшиеся сухие ветки, — быть может, и не врала насчет безмятежного детства, проведенного близ мичиганских лесов. Впрочем, спотыкаться и сослепу ломиться сквозь кусты было бы мудрено: луна светила, словно спятивший прожектор, так, что злость брала, тени казались аккуратно вырезанными из черной фотобумаги, все вокруг напоминало старинную гравюру без малейших переходов-полутонов между черным и белым, желтый круг, покрытый темными пятнами сухих морей, пробуждал в крови, честное слово, древнее желание выть долго и протяжно, захлебываясь звериным ликованием. В диком несоответствии с моментом Мазур отчего-то вспомнил, как капитан-лейтенант Рудницкий, хлебнувший в операции «Оркан» столько, что хватило бы на четверых, сошел с ума и зациклился на одном-единственном страхе: панически боялся, что на ровном месте, средь бела дня, вдруг провалится в далекое прошлое, и это неимоверно обострялось как раз в лунные ночи, как ни завешивали окна в палате, как ни подбирали палату так, чтобы лунный свет в нее не проникал, бедолага неведомым шестым чувством угадывал наступавшее полнолуние — и начиналось…
