Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу
Глава отдела секретных операций ЦРУ в 1961 году хвастал, что агентство может «издавать и распространять за границей книги[441], не раскрывая связи издания с США, тайно поддерживать иностранные издательства или книжные магазины; издавать книги, которые нельзя «пятнать» явной связью с правительством США, особенно если положение автора «деликатно»; издавать книги по оперативным причинам, независимо от их коммерческой успешности».
Более того, ЦРУ также покупало готовые рукописи — до тысячи наименований, — потому что «преимущество прямого контакта с автором заключается в том, что мы можем подробно ознакомить его с нашими намерениями; снабдить его материалами, которые мы хотим включить в его книгу, и проверять рукопись на всех этапах». Важным примером служит книга, написанная студентом из развивающейся страны. Автор делится своим опытом учебы в социалистической стране. Рецензент CBS, не знавший о «вдохновителях» книги, писал: «Наша служба пропаганды не могла поступить хуже, чем завалить [иностранные] университетские городки этим сочинением». В 1967 году в «Нью-Йорк таймс» сообщалось, что ЦРУ стоит за выходом в свет дневника советского двойного агента полковника Олега Пеньковского, вышедшего за несколько месяцев до его разоблачения и казни. «Бумаги Пеньковского»[442], книга, опубликованная издательством «Даблдей», была написана литературным «негром» по материалам, предоставленным ЦРУ. В число таких материалов входили беседы сотрудников ЦРУ с Пеньковским, репортером «Чикаго дейли ньюс» и перебежчиком из КГБ, который работал на ЦРУ. «Шпионы не ведут дневников», — сказал в интервью «Таймс» бывший руководящий сотрудник ЦРУ, подтвердив мнение, что в лучшем случае «дневник» — ловкая подделка.
«Книги отличаются от всех остальных пропагандистских средств, — писал начальник отдела тайных операций ЦРУ, — главным образом, тем, что одна книга способна существенно изменить восприятие читателя до такой степени, что с ним не сравнится никакое другое воздействие… это, конечно, не относится ко всем книгам во все времена и у всех читателей — но это достаточно часто оправдывается настолько, чтобы сделать книги самым важным средством стратегической [долгосрочной] пропаганды».
Это замечание, как ни странно, напоминает слова Максима Горького на Первом съезде советских писателей в 1934 году: «Книга есть главнейшее и могущественное орудие[443] социалистической культуры».
Глава 9. «Сыграем втемную»
6 марта 1958 года в американское консульство в Мюнхене пришел Георгий Катков, историк русского зарубежья, философ, профессор Оксфордского университета, который редактировал перевод «Доктора Живаго» на английский язык. В Мюнхен его пригласили для того, чтобы он прочел ряд лекций на радио «Освобождение». Катков сказал сотруднику консульства[444], что у него есть сведения, которые он хотел бы передать в Вашингтон «на самый высокий уровень». По его словам, один из переводчиков «Доктора Живаго» на французский язык недавно встречался с Пастернаком в Москве, и писатель сказал, что он не хочет, чтобы русскоязычным изданием занималось издательство, связанное с эмигрантами. Кроме того, продолжал Катков, хотя Пастернаку «не терпится увидеть книгу на русском языке, изданную за границей», он против того, чтобы роман вышел в Соединенных Штатах или в издательстве, о котором известно, что его финансируют США. Генеральный консул отправил в Госдепартамент депешу о визите Каткова: Пастернак «боится серьезных личных трудностей в том случае, если книга на русском языке впервые выйдет в Соединенных Штатах или будет издана какой-либо заграничной организацией, о которой всем известно, что ее прямо или косвенно финансируют американцы». Катков передал слова Пастернака о том, что он руководствуется не «антиамериканскими мыслями», только «соображениями личной безопасности». Исходя из этих соображений, Катков не рекомендовал выпускать «Доктора Живаго» на русском языке во Франции или в Англии. В качестве нейтрального места издания Катков предложил Швецию. Кроме того, он напомнил, что известное нидерландское издательство «Мутон & Со.» уже ведет переговоры о покупке прав издания на русском языке. Сам Пастернак просил заняться русскоязычным изданием одну из переводчиц романа на французский. В декабре 1957 года она встречалась с представителями нидерландского издательства. Пастернак пришел в восторг, узнав о такой перспективе. «Не упускайте такую возможность[445], хватайтесь за нее обеими руками», — написал он через месяц Жаклин де Пруайяр. Пастернак знал, что «Мутон»[446] специализируется на русских текстах, но не связано ни с какими эмигрантскими группами.
Кроме того, консул сообщил в Вашингтон, что они навели предварительные справки и не нашли подтверждения того, что русские эмигрантские группы намерены выпустить «Доктора Живаго» на русском языке.
Депешу консула переправили в ЦРУ. Внутри самого управления тайной деятельностью, например работой радиостанций в Мюнхене и книжными программами, занимался отдел международных организаций, возглавляемый Кордом Мейером. Но и отдел Советской России также участвовал в распространении русскоязычных книг. Программа получила кодовое название AEDINOSAUR[447]. Участники программы закупали книги и вручали их туристам, выезжавшим в Советский Союз, чтобы те незаметно раздавали их советским гражданам. Буквы АЕ в слове AEDINOSAUR обозначали[448], что операцией занимается отдел Советской России, а слово «Динозавр» служило кодовым названием, найденным методом случайного подбора. После ряда согласований было решено, что отдел Советской России включит в программу AEDINOSAUR издание «Доктора Живаго» на русском языке.
К тому времени просьба не издавать роман в США и не афишировать американское участие поступила в ЦРУ с двух сторон: от представителей британской разведки и — косвенно — от Каткова. Таким образом, ведомство не могло привлекать европейские эмигрантские «организации прикрытия», так как про них было известно, что они созданы при поддержке США, пусть даже и не ЦРУ. Для подготовки в печать издания на русском языке разведывательное ведомство решило воспользоваться услугами нью-йоркского издательства, а оригинал-макет отвезти в Европу, чтобы тираж печатался не на американской бумаге, которую могли сразу распознать в Москве. Если европейская типография купит права у Фельтринелли, тем лучше. Если нет, решили в ЦРУ, «сыграем втемную»[449].
Местом распространения «Доктора Живаго» ЦРУ выбрало Всемирную выставку в Брюсселе 1958 года. Первая послевоенная всемирная выставка заранее мыслилась как широкое поле сражения холодной войны. Выставка открылась 17 апреля и продолжалась до 19 октября; всего ее посетили около 18 миллионов человек[450]. Участие в выставке, раскинувшейся на площади в 2 км2 к северо-западу от центра Брюсселя, приняли представители 42 стран. И Соединенные Штаты, и Советский Союз возвели огромные павильоны; обе сверхдержавы рекламировали свой образ жизни. Сотрудники ЦРУ воспользовались редкой возможностью: на важное мероприятие на Западе прибыло много советских граждан. Бельгия выдала гостям из Советского Союза 16 тысяч виз[451].
«Книга обладает большой пропагандистской ценностью[452], — утверждалось в служебной записке, разосланной всем начальникам подотделов отдела Советской России, — не только благодаря ее содержанию и главным мыслям… но также и в силу обстоятельств ее издания: у нас есть возможность заставить советских граждан усомниться в правильности действий их властей. Возможно ли, чтобы произведение человека, которого считают величайшим русским писателем из ныне живущих, невозможно было купить у него на родине, и его соотечественники не могли прочесть роман на родном языке».
Для того чтобы снабжать «Доктором Живаго» советских туристов в Брюсселе, сотрудникам ЦРУ необходимо было действовать быстро. Из-за спешки операция едва не сорвалась. Представитель нью-йоркского издательства, задействованного ЦРУ, нанятый для участия в секретной операции, чуть не завалил все дело.
В 1958 году Феликс Морроу, как и многие представители нью-йоркских «левых», разочаровался в коммунизме, перешел к троцкизму и далее — в стан сторонников холодной войны. Такая смена взглядов была характерна для представителей радикальных интеллигентских кругов. Разочарование в Советском Союзе началось с показательных процессов над старыми большевиками. Пакт о ненападении с Гитлером был воспринят как предательство. С началом холодной войны представители радикальной интеллигенции довольно часто попадали в объятия разведывательного сообщества. ЦРУ и АНБ вербовали в среде разочарованных левых самых талантливых агитаторов. Один старый троцкист говорил, что «утрата веры» у Морроу и других была вызвана «сталинофобией — ненавистью к сталинизму[453] до такой степени, что они видели в нем главное зло». Для нью-йоркских интеллектуалов «организованный антикоммунизм стал[454]… непременным условием». А их щедрым казначеем стало ЦРУ. Одна из крупнейших «организаций прикрытия», Американский комитет за свободу культуры, основавший Конгресс за свободу культуры со штаб-квартирой в Париже, была укомплектована бывшими коммунистами всех мастей. За много лет до того первый председатель Американского комитета… Сидни Хук преподавал Морроу философию в Нью-Йоркском университете; они остались друзьями на всю жизнь. Хук, бывший марксист-революционер, стал «привлеченным консультантом» ЦРУ[455] и вел переговоры о финансировании комитета напрямую[456] с директором ЦРУ Алленом Даллесом.
