Олег Черенин - Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы
Как один из ведущих сотрудников Абвера, он представлял для советской внешней контрразведки бóльшую ценность. Для нее эта ценность заключалась в том, что Протце являлся носителем уникальных сведений о деятельности германской военной разведки (кадрам, агентуре, операциях, характере получаемой по разведывательным каналам информации). Если бы от него поступали такие сведения, то его смело можно было причислять к категории «контролируемых» агентов. Доступ Дидушка к картотеке выявленных Абвером иностранных шпионов, предоставленный ему Протце, являлся важным шагом к закреплению полноценных агентурных отношений, но, к сожалению, развития они не получили.
Вместе с тем для правильного понимания методов работы органов германской военной разведки на советском направлении в начале 1930-х годов необходимо указать на одно важное обстоятельство. Примерно до 1934 года Абвер активной разведывательной работой в СССР не занимался. Функции сбора разведывательной информации были возложены на официальное представительство германского Генерального штаба в Москве под условным наименованием «Ц-МО» (Центр-Москва), созданное с согласия советских властей в целях координации процесса военно-технического сотрудничества между Рейхсвером и РККА. Требующийся для Генерального штаба Германии материал для анализа легально, в рамках взаимодействия, получался из соответствующих учреждений советских органов власти и управления. Этот орган действовал независимо от Абвера и подчинялся непосредственно начальнику Генерального штаба через его специальный отдел «Ц-Б» (Бюро по руководству работами в России).
Так, на следствии в Москве бывший начальник представительства «Ц-МО» генерал-майор Оскар фон Нидермайер показал: «В то время немецкие офицеры и инженеры так часто посещали Советский Союз под всякого рода предлогами и имели такой большой доступ ко всевозможным промышленным и военным секретам, что вряд ли была необходимость в создании специальной секретной разведывательной службы и, особенно, силами представительства (Ц-МО), терять репутацию которого перед Советским правительством немецкому Генштабу не было выгодно»[149].
Кроме того, естественным источником информации в условиях близких «партнерских» отношений между двумя странами выступали многочисленные германские специалисты, по найму участвовавшие в строительстве и реконструкции промышленных объектов в СССР. Поэтому необходимости в организации Абвером дорогостоящей агентурной разведки на территории Советского Союза в тот период просто не было. Его «скромные» материальные и человеческие ресурсы были задействованы на более важных направлениях деятельности — польском, чехословацком, французском. Отдельные операции с использованием агентуры Абвер, несомненно, в СССР проводил.
В этой связи небезынтересно мнение одного из германских военных деятелей о работе Абвера на советском направлении в указанный период. Генерал-майор Вермахта Карл Шпальке, захваченный в плен в 1945 году, находясь на Лубянке, дал подробные показания о работе германских военных информационных служб в 1930-е годы. По роду своей прежней деятельности сотрудника, а позже начальника 5-го реферата III отдела (иностранные армии) Генерального штаба Рейхсвера он был непосредственным потребителем всей информации о ходе военного строительства в Советском Союзе.
В частности, Шпальке в собственноручных показаниях писал: «В период моей деятельности в “Т-3” (условное наименование III отдела), примерно до смерти фельдмаршала Гинденбурга (август 1934), в “Т-3” почти не поступало материалов из Абвера. По сообщениям подполковника Марчиньского, имелся приказ ОКВ, запрещающий ведение шпионажа против Советского Союза, дабы не помешать сотрудничеству с СССР.
Лишь после смерти Гинденбурга спрос на разведывательном рынке стал медленно расти. Эта “конъюнктура” была следствием развития антисоветской пропаганды со стороны партии. К нам стали поступать более часто сведения Абвера о Советском Союзе. Они были почти на 100 % негодны для использования, являлись фальшивками и совершенно очевидной “фабрикацией”. Было видно, что авторы этих “материалов” не имели понятия о советской действительности. Нами они, соответственно, квалифицировались как “чепуха”, “абсурд”, “что нам делать с этим дерьмом?” — и возвращались обратно в Абвер»[150].
Запомним эти нелицеприятные для Абвера оценки в связи с работой на советскую разведку будущего ее «агента» майора Вера.
Руководство Разведывательного управления, ответственное за координацию военно-технического сотрудничества Рейхсвера и РККА, прекрасно отдавало себе отчет в характере деятельности московского аппарата германской военной разведки, но вынуждено было мириться с таким положением.
Еще в декабре 1928 года Берзин писал в своем докладе: «Нет сомнения, что все немецкие предприятия, кроме прямой своей задачи, имеют также и задачу экономической, политической и военной информации (шпионажа). За это говорит хотя бы то, что наблюдающим за всеми предприятиями состоит такой махровый разведчик германского штаба, как Нидермайер. С этой стороны предприятия нам наносят определенный вред.
Но этот шпионаж, по всем данным, не направлен по линии добычи собирания (так в тексте. — Авт.) секретных документов, а ведется путем личного наблюдения, разговоров и устных информаций. Такой шпионаж менее опасен, чем тайный, ибо не дает конкретных документальных данных, а ограничивается лишь фиксированием виденного. Немцы имеют на территории нашего союза более чем достаточно людей, при помощи которых они могут организовать прекрасную тайную разведку, вследствие чего удаление с нашей территории немецких предприятий в смысле уничтожения немецкого шпионажа дает чрезвычайно мало»[151].
Еще до того, как Берзин предложил Артузову использовать в своих интересах зондаж немцев к установлению контактов с советской разведкой, легальный резидент ИНО в Берлине Берман в конце октября 1932 года запрашивал свой Центр: «Выясните у Дидушка, кто из военных знает Протце и не связались ли они с ним? Не свяжутся ли впредь? Можно ли связаться с Протце по записке от Франца (Дидушка)?» Эти вопросы Бермана однозначно указывают на то, что агентурный характер отношений Дидушка с Протце не был тайной для советской внешней разведки[152].
В ответном письме Лубянка возражала против установления с Абвером такого рода отношений, которые использовались военными коллегами (на почве обмена информацией), но не исключала самой возможности выхода на Протце. Ситуация резко изменилась к январю 1933 года. В ясных формулировках последовал категорический запрет. Какие события такому решению предшествовали? В нашем распоряжении находятся только отрывочные сведения в их последовательности. Мы лишь попробуем, в силу возможностей, их реконструировать, оговорив, что развернутое описание проблематики «военного заговора» в СССР будет представлено ниже.
В 1932 году советская внешняя разведка начала активно использовать оперативные возможности вновь завербованного агента.
В прошлом высокопоставленный сотрудник разведки НСДАП барон Курт фон Поссанер, получивший в учетах ИНО ОГПУ криптоним «А-270», через свою связь в Абвере начал получать первичную информацию о существовании в командовании Красной армии «обширного заговора», ставящего целью осуществление военного переворота в СССР. Одним из его участников был назван некий «генерал Тургуев», идентифицированный позже как маршал Тухачевский.
Советские разведчики приняли решение об углубленном изучении субисточника Поссанера, включая возможность прямого выхода на него. Этим человеком был референт Абвера по авиации майор запаса Адольф Хайровский, ранее работавший в интересах австрийской разведывательной службы. Получив такой острый сигнал, резидент ИНО в Берлине Борис Берман через своего подчиненного нелегала Шнеерсона начал от Поссанера требовать конкретики: кто знает, от кого известно, при каких обстоятельствах была получена информация и т. д. Постепенно стала вырисовываться не совсем приглядная для советских военных представителей картина.
В частности, по информации Хайровского выходило, что советский военный атташе в Берлине Зюсь-Яковенко поддерживает подозрительно близкие отношения с неким Бергом, на квартире которого обсуждались достаточно щекотливые вопросы, якобы относящиеся к существованию в СССР «военной партии», ставящей целью осуществление переворота и отстранение от власти Сталина. Хайровский, получивший на Лубянке псевдоним «Сюрприз» («А-333»), сообщил, что Герман Васильевич фон ден Берг, работая представителем крупных фирм «Отто Вольф» и «Крупп», являлся одновременно экспертом германской военной разведки по Советскому Союзу. Информация «Сюрприза» о причастности Берга к Абверу была подтверждена аналогичными сообщениями агентов берлинской резидентуры «А-13» и «А-208»[153].
