Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу
Д'Анджело объяснил, что его направила в Москву Итальянская коммунистическая партия. Ее руководство призывало активистов изучать жизнь в Советском Союзе. Д'Анджело работал в итальянской редакции Московского радио, официальной международной радиовещательной компании Советского Союза, которая тогда размещалась в двух зданиях за Пушкинской площадью в центре Москвы. До приезда в Советский Союз Д'Анджело служил управляющим «Либрериа Ринашита», книжным магазином Итальянской коммунистической партии в Риме. Д'Анджело считался признанным активистом из семьи антифашистов. В ИКП он вступил в 1944 году, но некоторым его итальянским товарищам казалось, что он слишком «книжный» и далек от жизни. Они надеялись, что работа в Москве будет способствовать его развитию. ИКП устроила Д'Анджело двухгодичную командировку в столицу Советского Союза. В Москву он приехал в марте 1956 года.
Д'Анджело бегло говорил по-русски и лишь иногда вынужден был просить Владимирского объяснить то или иное слово. Итальянец признался Пастернаку, что, помимо работы на радио, выступает еще и агентом издателя Фельтринелли. Фельтринелли, по словам Д'Анджело, не только настоящий коммунист, он еще и очень богат, молодой мультимиллионер, наследник династии итальянских промышленников, который стал «левым» в годы войны. С недавних пор Фельтринелли занялся книгоизданием. Особенно его интересуют новинки современной советской литературы. Д'Анджело сказал, что недавно услышал о «Докторе Живаго», и роман показался ему идеальной книгой для нового издательства Фельтринелли.
Пастернак перебил итальянца взмахом руки и сказал, что в СССР его книгу ни за что не напечатают, так как она не вписывается в рамки официальной культуры.
Д'Анджело возразил, что о скором выходе романа в свет уже объявлено официально. Кроме того, после смерти Сталина в Советском Союзе наступило заметное потепление, получившее название «оттепель» — по названию романа Ильи Эренбурга. Казалось, что, по мере того как подвергаются сомнению старые догмы, литературные горизонты расширяются. Начали выходить книги, авторы которых, пусть и робко, критиковали систему, размышляли о недавнем прошлом. Появились главные герои, похожие на обычных людей, с достоинствами и недостатками. Наконец итальянец приступил к главному. Он попросил Пастернака отдать ему рукопись «Доктора Живаго» с тем, чтобы передать ее Фельтринелли на перевод. Естественно, Фельтринелли дождется выхода книги в Советском Союзе и лишь потом издаст роман на итальянском языке. Д'Анджело уверял Пастернака, что Фельтринелли можно доверять, поскольку он — верный член коммунистической партии. Все эти доводы казались пылкому Д'Анджело разумными, хотя он и волновался за судьбу рукописи и должен был оправдать жалованье, получаемое от Фельтринелли.
Д'Анджело не понимал, как рискует Пастернак, отдавая рукопись в руки иностранца. Пастернак же прекрасно сознавал, что не одобренная свыше публикация произведения, которое еще не вышло в Советском Союзе, приведет к обвинениям в измене и самым серьезным последствиям для самого писателя и его близких. В письме сестрам в Англию в декабре 1948 года он просил не печатать первые главы романа, которые он им послал: «Публикация за границей приведет к самым катастрофическим[11] для меня, можно сказать, роковым последствиям».
Пильняка, бывшего соседа Пастернака по Переделкину (калитка между их участками никогда не запиралась[12]), расстреляли в апреле 1938 года. Пильняк скептически относился к советской власти, поднимал в своем творчестве такие темы, как инцест, и называл распоряжения Сталина и Горького в связи с литературой кастрацией искусства. Судьбу Пильняка вполне можно было предсказать еще в 1929 году, когда его обвинили в организации издания за границей короткого романа «Красное дерево», предпринятого антисоветскими элементами. Действие романа разворачивается после революции в провинциальном городке; в числе героев есть сочувственно обрисованный сторонник Троцкого — заклятого врага Сталина. Пильняка подвергли публичному шельмованию в прессе. «Для меня законченное литературное произведение подобно оружию[13]», — писал Владимир Маяковский, дерзкий и воинственный большевистский поэт, делая обзор творчества Пильняка. Маяковский без всякого стеснения признавался в том, что не читал «Красное дерево». Он считал, что литературное произведение не может быть выше классовой борьбы, что бы ни думал Пильняк. Передача же «Красного дерева» в белую прессу, по мнению Маяковского, усиливала арсенал врагов. «В сегодняшние дни густеющих туч это равно фронтовой измене». Пильняк пытался вернуть себе расположение партии, подобострастно отзываясь о величии Сталина, но спастись ему не удалось. Его уже объявили изменником родины. Тогда уже начался Большой террор. Пильняк все время жил в страхе. Он понимал, что арест неминуем. Страну охватили широкомасштабные чистки среди партийцев, руководителей и военных. Террор не миновал и представителей интеллигенции, и целые этнические группы. В 1936–1939 годах сотни тысяч человек расстреляли или приговорили к лагерным срокам. Среди жертв были сотни писателей. Пастернак вспоминал, как Пильняк[14] постоянно выглядывал из окна. Знакомые, с которыми он случайно встречался на улице, откровенно удивлялись, узнав, что он еще на свободе. «Это и правда вы[15]?» — спрашивали они. За ним пришли 28 октября 1937 года. У него дома были Пастернак с женой; отмечали день рождения трехлетнего сына Пильняка, которого тоже звали Борисом. Вечером к дому подъехала машина, из которой вышли несколько человек в форме. Один из приехавших очень вежливо пригласил Пильняка «ненадолго» поехать с ними по срочному делу.
Его обвинили в принадлежности к «антисоветской троцкистской террористической организации», которая готовила убийство Сталина, а также в шпионаже в пользу Японии; в Японии и Китае Пильняк побывал в 1927 году и написал о своем путешествии книгу «Корни японского солнца». Кроме того, в 1931 году он, с разрешения властей, провел полгода в Соединенных Штатах; он пересек всю страну в «форде» и недолго работал сценаристом на голливудской студии «Метро-Голдвин-Майер». В книге «О'кей! Американский роман» Пильняк довольно сурово осуждал американский образ жизни.
Пильняк «признался» во всем, но в последнем слове попросил «бумагу»[16], на которой он «напишет что-то полезное для советских людей». Судебное заседание продолжалось 15 минут, с 5:45 до 6 вечера 20 апреля 1938 года. Военная коллегия Верховного суда признала Пильняка виновным и приговорила к «высшей мере наказания». На следующий день, выражаясь зловещим языком того времени, приговор «привел в исполнение начальник 1-й особой секции 12-го отдела». Жена Пильняка провела 12 лет в лагере, а его сына вырастила бабушка, жившая в Грузии. Все произведения Пильняка[17] были изъяты из библиотек и книжных магазинов и уничтожены. В 1938–1939 годах, по данным Главлита, уничтожили 24138799 экземпляров «политически вредных» трудов и статей[18], «не обладающих совершенно никакой ценностью для советских читателей».
После ареста Пильняка и других писателей Пастернаки, как и многие обитатели Переделкина, жили в страхе. «Все это было ужасно[19], — вспоминала жена Пастернака Зинаида Николаевна, которая в то время была беременна их первым сыном, — и с минуты на минуту я ждала, что возьмут и Борю».
Даже после смерти Сталина ни один советский писатель не мог и помыслить о публикации за границей. Все прекрасно помнили о судьбе Пильняка. А начиная с 1929 года никто не нарушал неписаное, но железное правило, по которому издание за рубежом, не санкционированное свыше, было запрещено.
Слушая Пастернака, Д'Анджело вдруг понял, что его собеседник отвлекся. Чуковский, еще один сосед Пастернака по Переделкину, считал, что у того «своего рода сомнамбулизм»[20] — «он слушает, но не слышит», пребывая в мире собственных мыслей и подсчетов. Пастернак обладал непоколебимой уверенностью в своей гениальности и в нужности своего творчества. Он считал, что его произведения должно прочесть как можно больше людей. Он не сомневался в том, что «Доктор Живаго» — кульминация всей его жизни, самое сокровенное выражение его видения мира; роман, по его мнению, превосходил все написанные им за долгие годы стихи. Он называл роман «мое последнее счастье и безумие»[21].
Действие романа, одновременно эпического и автобиографического, вращается вокруг главного героя, врача и поэта Юрия Живаго, его искусства, его Любовей и потерь после революции 1917 года. После смерти родителей Живаго попадает в обеспеченную московскую интеллигентную семью. В благородном и просвещенном окружении он раскрывает в себе таланты к поэзии и врачеванию. Он оканчивает медицинский институт и женится на Тоне, дочери своих приемных родителей. Во время Первой мировой войны, служа в полевом госпитале на юге России, он встречает медсестру Лару Антипову и влюбляется в нее.
