Николай Лузан - Контрразведка. Тайная война
Особистам, так вскоре в войсках стали называть сотрудников военной контрразведки, приходилось на ходу наряду с мероприятиями организационного характера разворачивать работу по выявлению и ликвидации контрреволюционной и шпионской деятельности. Только за первые полгода своего существования особые отделы осуществили ряд крупных операций по защите Красной армии от подрывных акций иностранных спецслужб и сил контрреволюции.
В январе ОО ВЧК Южного фронта была выявлена и ликвидирована подпольная контрреволюционная организация «Орден романовцев», занимавшаяся вербовкой и отправкой бывших офицеров из Москвы и Петрограда на Дон к Деникину.
В мае сотрудники военной контрразведки Петроградского гарнизона, Балтфлота и ПетроЧК подавили попытку мятежников повернуть орудия кораблей и фортов Кронштадтской крепости против частей Красной армии и открыть фронт войскам Юденича.
В июле особисты вскрыли крупную шпионскую сеть в Полевом штабе республики из числа военспецов. Они работали сразу на три разведки: британскую, французскую и польскую.
Особое место в операциях военной контрразведки заняла та, начало которой положили сотрудники Особого отдела Западного фронта. Ведущая роль в ней принадлежала особоуполномоченному ОО ВЧК А. Артузову (Фраучи. — Прим. авт.) В ней, пожалуй, впервые особисты задействовали весь классический арсенал, характерный для работы зрелой спецслужбы.
Время и место действия операции — 1920 год, Западный фронт. Красная армия на территории Белоруссии и Украины вела тяжелейшие бои с белополяками. В ее тылу действовала широко разветвленная нелегальная разведывательная сеть польских спецслужб «Польская организация войсковая» (ПОВ — подпольная военная организация, созданная в годы Первой мировой войны в целях борьбы за освобождение польских территорий из-под владычества Российской империи. — Прим. авт.), направляемая 2-м отделом Генштаба (военная разведка). Ее щупальца дотянулась до Москвы и Петрограда.
Оперативная информация о деятельности польской разведки поступила в Особый отдел ВЧК весной 1920 года после задержания и допросов нескольких агентов. Из их показаний следовало, что в Москве и Петрограде в течение последних месяцев успешно действовали две резидентуры. В столице ее возглавлял некий поручик Игнатий Добржинский, более известный среди агентов под псевдонимом Сверщ (Сверчок). Судя по тем отрывочным сведениям, которыми располагали контрразведчики, ему удалось создать серьезные разведывательные позиции среди сотрудников ряда советских государственных учреждений и наладить получение важной военно-политической информации.
В условиях войны с Польшей для ОО ВЧК на тот период более ответственной задачи, чем найти и обезвредить вражеского резидента и его агентов, не существовало. На поимку не уловимого Сверчка были брошены значительные силы. Первыми на его след вышли особисты Западного фронта. В Орше в их поле зрения попала курьер московской резидентуры Мария Пиотух. Но Артузов не стал спешить с арестом, и за ней установили наружное наблюдение. Вскоре Пиотух вывела контрразведчиков на конспиративные квартиры польской разведки в Москве и на ряд ее агентов. Теперь особистам оставалось только запастись терпением и ждать, когда в квартире-ловушке «затрещит» Сверчок.
Наконец неуловимый резидент засветился в одном из адресов. Несколько суток засада терпеливо дожидалась его появления, а он, будто почувствовав грозившую опасность, затаился. Всю ночь особисты провели в ожидании, а неуловимый Сверчок так и не «затрещал». Наступило утро. Под лучами яркого летнего солнца быстро рассеялся туман, а вместе с ним растаяла и надежда на то, что резидент появится «в адресе».
За окнами конспиративной квартиры неспешно текла жизнь московского дворика. Изредка ее нарушал зычный голос: «Точу ножи, топоры и ножницы!» Уже который день, как точильщик облюбовал проходную арку и, прячась в ее тени от жгучего солнца, лениво лузгал семечки. В очередной раз его голос заставил хозяек вспомнить про ножи и ножницы. Правда, на этот раз он, то ли забыв, то ли разомлев от жары, не упомянул про топоры.
Это был сигнал. Контрразведчики проверили оружие и подтолкнули в прихожую бледного, как мел, хозяина конспиративной квартиры. Тот на негнущихся ногах доплелся до двери и в изнеможении прислонился к стене. Прошла минута, другая, и звенящую тишину нарушил условный стук. Хозяин квартиры непослушными руками повернул ключ и открыл дверь.
На пороге стоял он — резидент Сверчок. Цепким взглядом Добржинский осмотрел коридор. Холод рукояти нагана придал ему уверенности. Он шагнул в квартиру. За спиной предательски лязгнул замок. Лампочка в конце коридора печально подмигнула и погасла.
В следующее мгновение полумрак рассекла яркая полоска света и упала на лицо хозяина. Оно напоминало маску. Добржинский все понял. Отшвырнув предателя, он выхватил из кармана наган и бросился вперед. Звон разбитого оконного стекла и треск досок — это было последнее, что услышали контрразведчики. След польского резидента, казалось бы, навсегда затерялся в огромной Москве…
Но далеко уйти ему не удалось. Сработали ловушки, поставленные на других явочных квартирах.
Ксендз Гриневский, оказавшись перед выбором: служить Господу на небесах или чекистам на грешной земле, выбрал последних. 25 июня 1920 года на его квартире угодил в засаду другой агент польской резидентуры — служащий броневых частей Московского военного округа некий Гржимайло. Ему тоже, как и Добржинскому, удалось вырваться из засады. Во время погони и завязавшейся перестрелки он был убит неподалеку от Никитских ворот Кремля. При нем обнаружили любопытный документ, из которого следовало, что он являлся членом «Московского охотничьего общества». Но чекистов заинтересовало больше другое: в записях Гржимайло в числе «охотников» числился и Добржинский. Новая ниточка в поиске, в конце концов, привела их к польскому резиденту. На этот раз ему не удалось убежать. Его взяли без единого выстрела. Но праздновать успех Артузову и его подчиненным так и не пришлось.
Добржинский молчал, а большая часть его агентов все еще оставались на свободе и продолжали действовать. Идейный противник советской власти и «военная косточка», свято чтивший кодекс офицерской чести, он категорически отказывался давать показания. Интенсивные допросы и даже угрозы смертью не дали результатов. Но в контрразведке так же, как и в разведке, главное — поединок умов. И в этом Артузов оказался более искусным, чем Добржинский. Он изменил тактику допросов. Теперь они походили скорее на спор двух идейных противников. Такой подход оправдал себя. Артузов нашел путь не только к уму, но и к сердцу польского резидента.
Спустя много лет, 22 марта 1937 года, Артур Артузов так вспоминал о том поединке с Добржинским:
«Дело Сосновского» (эту фамилию Добржинский взял себе после перехода на службу в ОО ВЧК. — Прим. авт.) было немаленьким делом ВЧК. За него я получил орден. Я знаю, что Дзержинский советовался с Лениным по этому делу…
В 1920 году во время войны я поймал Сосновского, который был главным резидентом польского штаба на советской территории. Во что бы то ни стало я должен был добиться его показаний и выдачи его большой сети польских офицеров и прочих шпионов.
При арестах эти молодые польские патриоты отстреливались и не сдавались живыми (так был убит один помощник Сосновского. Его мы выследили еще до поимки Сосновского).
Сосновский был первый, кого т. Карин при аресте неожиданно схватил за руку и не дал ему возможности стрелять. От показаний Сосновского зависела судьба военной польской разведки во время войны 1920 года.
И я добился показаний. Причем помогли не угрозы (они не действовали), а сила аргументов Ленинской партии.
Дзержинский разрешил обещать Сосновскому — не стрелять идейных пилсудчиков из его людей, а выпустить в Польшу под честное слово — не заниматься больше шпионажем против нас.
На этом условии Сосновский дал свои показания. Мы сыграли на его революционном романтизме и сняли польскую сеть. Обещание было приказано выполнить. Несколько польских офицеров были выпущены после политической обработки…»
Для них, революционных романтиков, к каковым, вне всякого сомнения, относились и Артузов с Дзержинским, честное слово имело свою — и весьма высокую — цену. Дав его Добржинскому, Артур Христианович рассчитывал этим не только нейтрализовать польскую разведывательную сеть. Он смотрел гораздо дальше. В лице польского резидента Артузов увидел не просто профессионала с незаурядными способностями, но и глубоко порядочного человека. Такой, став союзником советской власти, мог принести значительную пользу в решении и тактических, и стратегических задач. При достижении этой цели Артузов, выбрал, пожалуй, единственно правильный путь. Противника, которого нельзя ни купить, ни запугать, можно сделать своим союзником лишь силой убеждения и личного обаяния.
