Питер Хухтхаузен - Военно-морской шпионаж. История противостояния
В своей деятельности атташе руководствовались перечнем запросов, которые отправлялись из Вашингтона атташе, находившимся за границей. Наиболее значимым приоритетом как для сухопутных, так и для военно-морских атташе в то время являлся поиск свидетельств прогресса СССР в области атомной энергии для разработки ядерного оружия. Среди высших приоритетов разведки также значились достижения СССР по управляемым ракетам и строительству подводных лодок. В сентябре 1948 г. офис военно-морской разведки выпустил «Инструкцию по сбору информации по подводным лодкам», в которой подчеркивалась необходимость «определить факт строительства подводной лодки и ход выполнения программы строительства без реального наблюдения за работами на лодке па верфи, к примеру, отмечая производство компонентов, их перевозку и поставку». Особое внимание атташе следовало обратить на реконструкцию туннелей и мостов, что могло свидетельствовать о планах массового производства подводных лодок и намерении перевозить готовые секции лодок наземным транспортом в некую отдаленную точку для сборки.
Для контр-адмирала Стивенса советская пресса являлась «единственным источником, из которого его аппарат мог получать регулярный поток информации о тех областях деятельности, о которых в завуалированной форме открыто и свободно оповещалась российская публика». Из прошлого опыта Стивенс усвоил, что «терпеливый сбор мелких деталей формирует, в конце концов, некий шаблон, который становится виден внимательному офицеру разведки, а масса открытого и доступного материала в России предоставляет множество подобных деталей». Атташе Стивенс также считал, что объем материала из открытых источников «настолько велик», а «людей с подходящей подготовкой и знанием русского языка для обработки материала в Вашингтоне» было «так мало», что сотрудникам его аппарата в Москве приходилось реферировать информацию из прессы, а не просто накапливать ее.
Публикация сообщений о присуждении «Сталинских премий за выдающиеся работы в области искусства и науки» порой являлась хорошей подсказкой относительно степени советских успехов в научных исследованиях. Подготовленному наблюдателю было нетрудно связать три премии с советскими работами по разработке атомной бомбы: два старших научных работника Радийного института отмечены наградами за «их работу, относящуюся к самонаведенному расщеплению урана», а другая награда отмечала работу по «сверхбыстрому фотографированию и его применению в исследовании процессов взрыва и удара».
ОБЩЕНИЕ С СОВЕТСКИМ ВМФ
Парады, официальные визиты и частные вечеринки всегда представляли определенный интерес с точки зрения разведки, и поэтому разные государства стремились использовать открывающиеся на этих мероприятиях возможности в пользу своих военных и военно-морских атташе. С советской стороны приглашения на подобные мероприятия были сведены до минимума. В 1947 г. сотрудники аппарата американского военно-морского атташе жаловались, что начиная со Дня Победы в мае 1945 г. их не пригласили ни на одно общественное мероприятие. Их советские коллеги в Вашингтоне в тот же период присутствовали на параде ВМС в Нью-Йорке (октябрь 1945 г.), учениях десантных сил в Карибском море (май 1946 г.) и многих других мероприятиях. Все вопросы, которые возникали у американских атташе, решались через отдел внешних сношений Министерства обороны, поэтому иностранные атташе не могли напрямую обратиться в ВМФ, что делало общение с советскими офицерами почти невозможным. На частные вечеринки атташе не приглашались, и Мэйплз «ни разу не слышал о том, чтобы кто-то из высокопоставленных политических чиновников или офицеров ВМФ пригласил иностранцев на частную вечеринку».
Отсутствие приглашений на общественные мероприятия и трудности американских военно-морских атташе в получении печатных материалов, издаваемых советским флотом, заставили Вашингтон принять в конце концов ответные меры. Двенадцатого мая 1947 г. начальник военно-морской разведки Т.Б. Инглис проинформировал находившегося в Москве Мэйплза о своей новой позиции относительно советского ВМФ: «Информация для вас: в то время как обычной практикой офиса военно-морской разведки является обеспечение военно-морских атташе различных стран в Вашингтоне его информационными выпусками, справками по составу команд кораблей и различными списками личного состава, названная практика ныне не распространяется на персонал военно-морского атташата СССР. Указанный персонал также не будет приглашаться в ознакомительные поездки, например, в академию ВМС или на военно-морские базы или корабли. Начальник военно-морской разведки исключил персонал советских военных атташатов из числа гостей, приглашаемых на частные социальные мероприятия типа коктейль или ужин в его резиденции... Этот персонал не будет получать приглашений
на подобные мероприятия до тех пор, пока вы не проинформируете меня о том, что наши представители в России получают подобные приглашения, или до вашей рекомендации (по какой-то причине) о более сердечном общении». Однако отношения между двумя сверхдержавами никогда не были разорваны до конца. Инглис был готов сообщить контр-адмиралу Е. Глинкову[8], вновь назначенному советскому военно-морскому атташе, что в любое время, когда у советского адмирала появится предложение о взаимном обмене, он, Инглис, с удовольствием изучит его. Инглис намеревался принять контр-адмирала Глинкова пятого мая и собирался продолжить передачу СССР материалов по гидрографии, если конференция международного гидрографического бюро, которая проводилась в Монако, получит согласие СССР на сотрудничество.
Отмечая, что СССР ввел новые наказания за шпионаж, адмирал Мэйплз достаточно пессимистично смотрел в будущее: «В связи с опубликованием указов о наказании за разглашение государственных секретов кажется весьма маловероятным, что будут какие-то послабления на сегодняшние ограничения по поездкам и командировкам самого военно-морского атташе или его сотрудников». Эта ситуация подсказала Госдепартаменту просить генерала Б. Смита, американского посла в Москве, поднять вопрос в соответствующих советских инстанциях. Смит не считал, что США должны продолжать «созерцать ситуацию без принятия контрмер». Как явный результат его усилий, начальник военно-морской разведки с удовлетворением узнал, что военно-морской атташе в Москве приглашен на воздушный парад Красной Армии, что стало «первым приглашением подобного рода за многие месяцы». Инглис рассчитывал, что могут последовать и «другие приглашения, продуктивные с точки зрения разведки». Позднее он проинформировал Стивенса о своем намерении пригласить «советский военно-морской персонал в Вашингтоне на аналогичный показ американской военно-морской авиации».
Мариус Пелтьер, военно-морской атташе Франции, оказался в схожей ситуации. Однажды рядом со своей гостиницей он случайно встретил своего знакомого по работе в Союзной комиссии в Берлине.
Советский офицер-моряк выглядел сконфуженным, и вопросы Пелтьера уходили в никуда:
— Чем ты сейчас занимаешься?
— Не знаю, я жду приказа.
— А ты где сейчас? Здесь, в Москве? — Да.
— Хотелось бы поболтать с тобой. Мы можем поужинать вместе?
— Естественно, но я очень занят и не могу сказать, когда.
— Позвони мне в гостиницу.
— Конечно, но, извини, у меня сейчас срочная встреча. Я тебе позвоню.
Он убежал и не позвонил.
В течение нескольких месяцев Пелтъер безуспешно напрашивался на аудиенцию к главнокомандующему советским флотом. Однажды у него раздался телефонный звонок: «Говорит капитан-лейтенант Н. из отдела внешних сношений. Главнокомандующий советским ВМФ сегодня вас примет. Вы готовы?» Застигнутый врасплох Пелтьер собрался и стал поджидать сопровождающих. Международная напряженность усиливалась, и Пелтьер задавался вопросом, что хочет ему сказать адмирал Кузнецов.
После того как советский адмирал поделился приятными воспоминаниями о своем прошлом визите в Париж, он кратко изложил свою концепцию международных отношений: «Вы, как и я, офицер; мы связаны долгом; если мне дадут приказ нанести удар но противнику, я ударю по нему со всей силы, и вновь ударю, кто бы он ни был; вы понимаете? Сейчас, пока у меня нет приказа нанести удар, мы друзья», и адмирал закончил встречу сердечным рукопожатием.
Вскоре после этой встречи Пелтьер заменил убывающего военного атташе Франции и занял его пост главы военной миссии. Предшественник Пелтьера до этого обращался к советским властям с жалобой на отсутствие возможностей для встреч с советскими офицерами, за исключением сотрудников отдела внешних сношений. Практически сразу после жалобы убывающий военный атташе и Пелтьер получили приглашение в гостиницу «Метрополь», где они встретили двух советских генералов и капитана первого ранга. Старший из генералов был прямолинеен, остер на язык и остроумен. Пелтьер сказал, что полная правда часто бывает лучшим оружием и что генерал является блестящим философом. «Я материалист; и поэтому я свободен, — заявил генерал. — Вы ничего не доказали, — парировал Пелтьер. — История докажет, что мы правы, — генерал поставил точку в разговоре». Из этого общения Пелтьер сделал вывод о том, что советская военная школа обеспечивает единообразие мыслей не только по предметам стратегии и тактики, но и в вопросах философии.
