Сэмюэль Гоудсмит - Миссия "Алсос"
Захват трех профессоров-физиков. Из альбома Джемса Сарбера «Война между мужчинами и женщинами». Рисунок Дж. Сарбера. «Нью-Йоркер». (Мужчина, женщина и собаки. Харкурт Брэйч).
Но у нас все еще недоставало Гейзенберга — нашего главного «объекта» среди немецких физиков. За несколько дней до захвата нами Эхингена он уехал на велосипеде к своей семье в Баварию, на территорию, находившуюся еще в руках у немцев. Перед отъездом он дал строгие указания запрятать все относящиеся к делу материалы и держать в тайне их местонахождение. Но его предупреждения и указания были напрасными: все, что было зарыто так тщательно — две тонны урана, две тонны тяжелой воды и десять тонн графита, — мы обнаружили, как подтвердил впоследствии в своем интервью агентству «Ассошиэйтед Пресс» Гейзенберг.
В найденных документах мы нашли некоторую нужную для нас техническую информацию. Но у меня оставалось чувство, что здесь было не все, часть документов отсутствовала. Казалось маловероятным, чтобы Гейзенберг спрятал только уран и не укрыл важные результаты своих исследований. Чем больше я об этом думал, тем больше убеждался в том, что некоторых важных документов не хватает.
Наконец, мне удалось пронюхать, что исчезнувшие документы запечатаны в большой бидон и опу щены в выгребную яму дворовой уборной одного из домиков, где жили физики. Я вызвал лейтенанта с солдатом и приказал немцу показать дорогу.
«Действуйте по указаниям этого немца, — сказал я лейтенанту. — Это очень важное задание. Смотрите не испачкайте руки!» Офицер был очень заинтересован своей миссией и, не зная, что его ожидает, сказал, что он высоко оценивает мое доверие. Однако он отомстил мне, и последним пришлось смеяться ему: он положил эту отвратительно пахнувшую находку прямо под моим открытым окном. Таким образом, не кому‑нибудь, а именно мне пришлось беспокоиться о чистоте своих рук, когда я открывал бидон.
Как я и предполагал, в бидоне находились основные доклады о немецких изысканиях, связанных с урановым котлом.
Между тем и наши солдаты сделали прекрасное открытие. Они нашли запас изысканных вин, принадлежащий, по — видимому, семье фон Вейцзекера. Конечно, этот запас немедленно был конфискован и через две недели в Гейдельберге израсходован на праздновании Дня победы.
В начале июня оставленные нами в Эхингене немецкие физики попытались со специальным посыльным переправить письмо о происшедшем из французской зоны через американскую в британскую зону, где находились директора Общества кайзера Вильгельма. В те дни немцам проще было передвигаться, чем должностным лицам союзных армий, которым необходимо было иметь всевозможные пропуска и официальные предписания, чтобы перейти из одной зоны оккупации в другую. Письмо, конечно, было перехвачено миссией Алсос. Привожу здесь несколько выдержек из‑за содержащегося в них не замеченного авторами столь характерного для немцев юмора. Рекомендую читателю обратить особое внимание на порядок, в котором перечислены потери Института.
«…Эхинген был оккупирован французскими и марокканскими отрядами в 17 часов 22 апреля
1945 года… В день оккупации около восьми часов тридцати минут появились четыре американских танка вместе с многочисленными автомашинами отряда «Т» шестого армейского корпуса под военным командованием полковника Паша и научным руководством профессора Гоудсмита. Все лаборатории… были заняты и обысканы, а присутствовавшие там сотрудники подверглись допросу…
Вывоз аппаратуры в Эхингене ограничился главным образом тем, что относится к урановой проблеме, а именно двумя установками для разделения изотопов доктора Багге и доктора Коршинга. Кроме того, были взяты в качестве сувениров все институтские резиновые штампы. Тягостными были потеря одной тысячи марок из институтского сейфа и пяти тысяч марок из сейфа фирмы «Гротц», контора которой была оккупирована американцами. В добавление к аппаратуре и материалам профессор фон Лауэ, профессор фон Вейцзекер, доктор Виртц, доктор Багге, доктор Коршинг и профессор Ган, вынуждены были сопровождать американцев в неизвестном направлении и на неизвестное время», После жалоб на многочисленные французские комиссии, посещавшие это место после нас, и на своих немецких коллег, раскрывших французам некоторые «урановые секреты», в письме заявлялось: «…Мы все еще надеемся, что институту такого класса, как наш, следует покровительствовать. Он. может принести славу Франции и всему миру», Хотя «Баварский бастион», в котором фанатики-нацисты намеревались сделать «последнюю остановку», был все еще не в наших руках, полковник Паш решил любым способом захватить Гейзенберга. Нам было известно, что он находится в маленьком городишке Урфельд, южнее Мюнхена, и полковник, взяв с собой шесть человек, направился туда через горы, избегая укрепленных районов, окружавших Мюнхен. Добравшись без помех до Урфельда, он быстро нашел того, кого искал.
Слух о том, что в городке находится американский полковник, быстро распространился, и вскоре к Пашу и его людям явились два высокопоставленных офицера войск СС. Они желали сдаться американцам вместе со своей сотней отрядов, укрывшихся в соседних горах. Они, конечно, были уверены, что у полковника под командой должно быть не меньше полка. Полковник Паш, посмотрев на карту, приказал им привести их людей к указанным местам и в указанное время на следующее утро. Затем он приказал своим офицерам охранять все дороги и принять сдачу. К несчастью, один лейтенант, видимо уставший и потерявший способность быть внимательным, внезапно ляпнул в присутствии понимавших по — английски офицеров СС: «Но, полковник, ведь нас же всего семь человек!»… Через час миссия Алсос поспешно ретировалась в безопасное место и не возвращалась в Урфельд до тех пор, пока наша армия действительно не заняла его.
Через несколько дней пал Мюнхен. Здесь Карл Бауман с несколькими офицерами и солдатами разыскал Вальтера Герлаха, возглавлявшего ядерные исследования и вообще все исследовательские работы в области физики за последние годы. Нашли они и Дибнера, а также уран, забранный гестаповцами из тюрингенской лаборатории, и привезли немало интересных документов.
Я только что вернулся в Гейдельберг, когда' туда же привезли Гейзенберга. Я сердечно приветствовал своего старого друга и бывшего коллегу. Исключительно под влиянием минуты я сказал:
— Не желаете ли вы ехать в Америку работать с нами?
Но он был еще слишком полон сознания своей значительности и чрезвычайной важности выполняемой им работы, чему, собственно, и приписывал свое интернирование.
— Нет, я не хочу уезжать, — сказал он, — Германия нуждается во мне.
Он часто говорил подобные вещи и раньше, но сейчас, может быть, он был и прав при условии, однако, что его контакт с нацистами не слишком изменил его. Он уже потерял доверие некоторых своих коллег — антинацистов.
— Если американские коллеги желают узнать что-нибудь об урановой проблеме, — продолжал он, — я буду рад показать им результаты наших исследований, если они приедут в нашу лабораторию.
Досадно и смешно было слушать эти слова. В то время мне уже было определенно известно, насколько больше мы знали и понимали в той проблеме, которую он имел в виду. Но я не имел права говорить ему о наших достижениях, а поэтому не противоречил, а ограничился благодарностью и оставил его пребывать в безмятежной уверенности, что они далеко опередили нас.
Я много лет знал Гейзенберга. Еще летом 1925 года он был у меня в Голландии. Несколько раз он бывал в Соединенных Штатах Америки и проводил летний отпуск вместе со мной в Мичиганском университете. В свой последний визит туда перед самой войной, в июле 1939 года, он гостил у меня.
Гейзенберга и сейчас считают величайшим немецким физиком — теоретиком и одним из величайших в мире. Его вклады в современную физику не уступают по значению тому, что сделал Эйнштейн.
Гейзенберг открыто боролся против нацистских крайностей. Ему даже удалось опубликовать в гитлеровской газете «Дас шварце корп» статью, где он защищал эйнштейновскую теорию относительности. За это он подвергся жестоким нападкам нацистов, особенно одного физика крайне нацистского направления, Иоганнеса Штарка. В передовой статье той же газеты он разнес Гейзенберга и других физиков-теоретнков, назвав их «белыми евреями». Штарк, как и Ленард, стал нацистом еще задолго до прихода Гитлера к власти. В 1919 году он получил Нобелевскую премию. Но его последующая работа в области физики была настолько плоха, что далее нацисты поняли это, но, учитывая его преданность, сделали его президентом Бюро стандартов; однако и там он продержался недолго.
Гейзенбергу много раз предлагали переехать в Соединенные Штаты Америки, но он был настолько убежден в значительности своей роли в Германии, что постоянно отказывался эмигрировать. Он всегда был убежден, что Германия нуждается в великом руководстве и что он мог бы быть одним из великих лидеров: «Придет день, — говорил он, — гитлеровский режим рухнет, и это будет момент, когда люди, подобные мне, смогут вмешаться».
