Сергей Ченнык - Вторжение
Страх огня русской артиллерии на берегу Каламитского залива не оставлял в покое французов до тех пор, пока последний из их солдат не оказался на берегу.{1079}
Для английских военных теоретиков подобная пассивность так и осталась непонятой: «Войска были высажены с трехдневной провизиею в сумках, но без палаток и какого бы то ни было лагерного снабжения. Таким образом, эта храбрая армия была оставлена на неприятельском берегу на два дня и две ночи без запаса воды, за исключением падавшей с неба, только с половиной ее артиллерии, без укрытия и в соседстве сильного неприятеля». Страшно подумать, каков бы мог быть результат, если бы вся русская сила от Альмы двинулась на англичан ночью, когда защита их огнем с судов не могла бы оказаться действительной. Оглядываясь назад, ясно видим, как велик был тогда риск и как он был напрасен; если бы начальство имело какие-либо понятия об основаниях искусства ведения морской войны, то вряд ли возможно допустить, что английская армия была когда-нибудь поставлена в такое опасное положение».{1080}
Английские офицеры были счастливы и удивлены, не встретив противодействие операции на берегу. А бояться им действительно было чего. Подполковник Калторп подтверждает мнение французского офицера о том, что даже если корабельная артиллерия могла оказать содействие высадившимся войскам, действия со стороны Меншикова создали бы экспедиционным силам большие трудности.{1081} Генерал Джон Эдью вообще считал, что союзникам крупно повезло: «…Нам всегда казалось необъяснимым, как Меншиков мог позволить беспрепятственно провести столь трудную операцию…».{1082} Для него удивительно, что даже тогда, когда союзники были заняты тяжелой работой на берегу, русскими не были предприняты никакие попытки хотя бы затруднить выгрузку.
О том же написал Сент-Арно военному министру: «…Высадка прошла в прекрасных условиях, без всякого присутствия неприятеля».{1083} Адъютант маршала лейтенант Поль де Молен с удивлением и радостью констатировал, что на всем протяжении высадки «…ни один русский солдат не пытался нам противодействовать».{1084}
Одна из книг по истории английского флота тоже называет переброску союзных войск в Крым упущенной возможностью русским нанести им поражение. Переброска из Варны в Крыма двадцати четырех тысяч англичан, двадцати двух тысяч французов и восьми тысяч турок была первой задачей, возложенной на флот. На британский флот приблизительно десяти парусных линейных кораблей и нескольких пароходов возлагалась безопасность этой армады. Поскольку в действительности французские военные суда использовались как транспорты и были настолько забиты войсками и имуществом, что были не способны оказывать какое-либо сопротивление. Российский флот имел в это время находившиеся в Севастополе четырнадцать прекрасных линейных кораблей и четыре фрегата. Имел их, но не смел появиться и дать сражение, хотя они, возможно, смогли бы нанести опустошение конвою, сделав невозможным вторжение на российскую территорию. Но возможность не была использована, армия была высажена на пустынном берегу Каламитского залива…».{1085}
Хорошо, это всё говорят или неприятельские солдаты и офицеры, или иностранные военные историки. А что считали отечественные специалисты? Русские военные исследователи второй половины XIX в. трактуют пассивность Меншикова и всего командования русской армией как стратегическую ошибку. Один из выдающихся русских военных теоретиков генерал Н. Сухотин, комментируя работу генерала Леера «Стратегия», почти прямым текстом, но не называя имен, камня на камне не оставляет от стратегии Меншикова в Крыму в сентябре 1854 г.
«Заключим наш отчет указанием автора на основную ошибку нашей стратегии в 1854 году в минуту производства десанта в Крыму: русская стратегия, располагая 1 250 000 штыков, в точке неприятельского десанта имела 39 000 — 1/30 часть всех сил. Такое ошибочное распределение сил было искуплено блистательной обороной Севастополя, но не исправлено, заметим от себя. «Так тяжко обошлась тактике наша стратегия в эту кампанию!», — восклицает автор; так тяжко, скажем мы, обошлась массе ошибка единиц.{1086}
Удивительная у нас ситуация: все наши враги в один голос говорят, только провидение спасло нас от русской артиллерии в первые как минимум два-три дня после начала высадки. Если внимательно читать не только теоретиков, но и тех, кто оказался на русском берегу в эти сентябрьские дни, они единодушны: русские могли просто прийти вечером или ночью, повытаскивать нас из нор, построить в колонны и гнать под конвоем в лагеря для военнопленных. Хотя это и касалось только англичан, но не будем забывать — они составляли половину неприятельской экспедиции.
Говоря о тактике и стратегии при отражении десанта, можем согласиться с мнением одного из выдающихся русских военных теоретиков второй половины XIX в. Н. Обручева, утверждавшего, что при смешанных морских экспедициях стратегическая инициатива всегда находится на стороне наступающего, но вот тактическая — на стороне обороняющегося. Даже если последний не имеет данных о точном месте высадки, он в состоянии оказать сопротивление на любом из участков своего побережья, даже если для этого ему приходится распылять свои войска.{1087}
Еще раз вспомним высадку союзных войск в Нормандии в июле 1944 г. Тогда несмотря на тщательнейшую разведку высочайший уровень планирования и дезинформации немцев им пришлось встретить на берегу такое сопротивление, что на некоторых участках сам успех операции был под сомнением.
И, наоборот, в сентябре 1854 г. русский главнокомандующий совершенно немотивированно допустил противника на землю своего Отечества, которое должен был защищать всеми имевшимися, притом немалыми силами.
«Высадка союзников силой всего 50000 человек, при миллионной у нас армии и сильном флоте казалась безумным предприятием. Главнокомандующий князь Ментиков, моряк по профессии, тем не менее допустил произвести беспрепятственно 1 и 2 сентября высадку у Евпатории, хотя располагал 60 вымпелами, в числе их и небольшим числом паровых судов. Если наш флот не мог уверенно рассчитывать на победу над союзным флотом, то в наших силах было расстроить план союзников, ворвавшись в их транспортные колонны».{1088}
Знаете, я много пытался найти хоть одно из выдающихся имен русской военной теории, кто оправдывал бы действия Меншикова в эти дни. Ни один из них не делает это. Беру смелость сделать свой вывод: если бы атака с моря была поддержана действиями армии с суши, то кто знает, чем и как могла закончиться Крымская кампания… Хотя, может, она и не началась бы тогда совсем. Прогнозы — конечно, дело неблагодарное.
Но все было не так. Главнокомандующий предпочел дать союзникам возможность беспрепятственно выгрузиться на территорию России. Сопротивление первых дней ограничилось частными акциями казаков, уничтожавшими все, что могло быть полезным неприятелю, вторгшемуся на крымскую землю. Волею судьбы казачий полковник Тацин оказался единственным, кто, ведя свою малую войну, пытался в течение первых нескольких дней начавшейся кампании хоть как-то наносить врагу вред. Удивительно, но многие из тех, кто пишет о Крымской кампании, об Альминском сражении упоминают его лишь номинально. На деле этот труженик войны заслуживает все-таки большего.
Действия (точнее, отсутствие действий) генерал-адмирала Меншикова в дни, когда, даже по мнению самих союзников, они были не просто уязвимы, а почти беззащитны, похоронили перспективы военного успеха в грядущей военной кампании. Еще до первого орудийного выстрела судьба Севастополя была предрешена.
Генерал Богданович совершенно прав, что «…тот, кто допускает собраться вблизи такой грозе, ничего не предприняв для ее рассеяния в самом начале, ставит себя сам в невыгодное положение и признает себя бессильным в глазах туземцев). Ежели даже допустим, что невозможно было не позволить неприятелю произвести высадку, то по крайней мере нет сомнения в том, что мы имели средства затруднить ее, выиграть время и усилить позицию на Альме, устроив ложементы для стрелков и вырубив на правом берегу сады и виноградники, впоследствии облегчившие наступление союзников».
Богданович не одинок: «…Высадка нисколько не была затруднена, хотя место ее было в 20-ти верстах от Альмы, где уже находилась часть наших войск. Воспрепятствовать высадке может быть было и возможно, но князь Меншиков обязан был употребить все средства для затруднения этой сложной и трудной операции. Разведку русские проводили слабо, а потому и не знали о положении продрогших, измокших и голодных союзников в ночь после высадки. Нападение на них в эту ночь, вероятно, было бы небезуспешным».{1089}
Хотя нельзя не сказать, что были и имевшие другое мнение, но их явное меньшинство.
