Олег Пленков - Культура на службе вермахта
Задачи РАД были весьма многообразны — строительство дорог, очистка лесов, прудов, осушение болот, а в войну РАД часто использовали в военном строительстве. В дальнейшем прием в высшую школу стал невозможен без отбытия полугодовой трудовой повинности: 4 месяца в РАД и 2 месяца — в рабочем лагере СА. Было объявлено, что для воспитания духа товарищества студенты первых трех курсов должны жить в общежитиях. Там царил строгий порядок: подъем в 6.30, заправка кроватей, уборка, поднятие флага, утренняя поверка и вечерняя зоря. Кандидаты же на занятие вакантных должностей преподавателей в университетах должны были проходить шестинедельные сборы, где изучались их взгляды и благонадежность{62}.
Нацистской унификации подвергся и профессорскопреподавательский состав университетов. Штрайхер, выступая в Берлинском университете, изрек: «Если мозги всех университетских профессоров положить на одну чашу весов, а мозги Гитлера на другую, как вы думаете, какая чаша перевесит?» В очевидности ответа на этот вопрос можно усомниться, если учесть, что уже в марте 1933 г. многие профессора и доценты поспешили засвидетельствовать Гитлеру свою преданность, а историк Древнего мира профессор Карштедт заявил, что университетские ученые отвергают интернациональную науку, интернациональную общность ученых и исследования ради исследований и обращаются к ценностям идеологии национал-социализма.
На самом деле, немецкие профессора не долго колебались, прежде чем поддержать нацистов. Во Фрайбургском университете знаменитый философ профессор Мартин Хайдеггер, вступая в должность ректора, убеждал коллег признать в Гитлере лидера, которому судьбой предназначено спасти Германию. В другом ректорском обращении (в Регенсбурге) профессор Гёц барон фон Пельниц объявил приход к власти нацистов «победоносным моментом» для всей Германии; в Тюбингене профессор фольклористских исследований (Volkskunde) Густав Бабермейер провозгласил: «Ныне произошло чудо, и немецкий народ воспрял!» Известный социолог и философ Ганс Фрайер открыто призвал к политизации университетов в нацистском духе, а известные ученые Пиндер и Лауэрбрух призвали к солидарности с новым режимом{63}. В Берлинском университете новый ректор (в прошлом штурмовик, по профессии — ветеринар) учредил 25 новых курсов по расовым наукам (в итоге по расовым наукам читалось 86 курсов){64}.
За беспрекословный переход на сторону нацистов университеты заплатили не только утратой позиций в научных исследованиях (и понижением морального авторитета), но и тем, что число студентов радикально сократилось: число студентов в летнем семестре 1931 г. составило 138 тыс. человек, а в 1939 г. оно сократилось до 62 тыс., а в 1943 г. — до 25 тыс. человек{65}. Также уменьшилось число профессоров, да и условия конкурса были столь тяжелы (они предполагали, среди прочего, испытательный срок в лагерях ДАФ), что — несмотря на колоссальный престиж профессии преподавателя университета в прежние времена — открылось большое количество вакансий по многие кафедрам.
К середине XIX в. немецкие университеты превратились в пристанище для ученых, преданных чистой науке — в противовес утилитарным ремеслам (Wissenschaft) и культивации целостной личности (Bildung) — в соответствии с идеалами, сформулированными Вильгельмом фон Гумбольдтом в 1809 г. Благодаря своим научным достижениям они были известны всему миру. Если в авангарде естественных наук шли такие ученые, как Юстус фон Либих (в химии), Карл Фридрих Гаусс (в математике), Вильгельм Вебер и Гельмгольц (в физике), Рудольф Вирхов и Роберт Кох (в медицине), то гуманитарии могли похвастаться такими именами, как Леопольд фон Ранке, Теодор Моммзен, Карл фон Гартман, Куно Фишер, Эдмунд Гуссерль и Эрнст Кассирер, Ульрих фон Виламовиц-Меллендорф и Эрнст Курциус, Вильгельм Вундт, Фердинанд Теннис, Георг Зиммель и Макс и Альфред Веберы{66}. Казалось бы, это наследие обязывало немецкую научную элиту к высокой степени ответственности и духовной зоркости, но искушение нацизмом она выдержать не смогла. Тому, правда, были и объективные посылки: дело в том, что немецкие профессора не могли испытывать ничего, кроме презрения, к выплачивавшей им мизерное жалование Веймарской республике, но это презрение переросло в ненависть, когда из-за инфляции, ответственность за которую профессора немедленно возложили на демократию, сократились правительственные ассигнования на высшее образование: были резко сокращены дотации на приобретение библиотеками книг и значительно уменьшился доход профессора (до войны он в семь раз превышал зарплату неквалифицированного рабочего, а потом лишь вдвое).
В годы нацизма в прежней системе оплаты труда профессорско-преподавательского состава произошли значительные перемены — 17 февраля 1939 г. вышел Закон об унификации зарплаты работников высшей школы (впервые в немецкой истории): оклад штатного профессора составлял по этому закону от 630 до 1100 рейхсмарок в месяц, а доцента — от 290 до 620 рейхсмарок (в зависимости от предмета){67}. Для сравнения — рабочий получал от 170 до 200 рейхсмарок в месяц (а автомобиль марки «опель» в середине 30-х гг. стоил около 1500 рейхсмарок). В связи с принятием Закона об унификации был изменен и порядок защиты диссертаций: теперь для защиты требовалось разрешение декана и положительная резолюция Национал-социалистического союза доцентов. Звание «приват-доцент» было заменено «государственным доцентом» (Staatsdozent). Доцентам перестали доплачивать за лекции, а если такая необходимость возникала, то часы сверх нагрузки оформляли как совместительство, что преподавателям было невыгодно.
СД передавала, что во вновь присоединенных к рейху землях (в Австрии, Богемии, Моравии и Судетах) оклады профессоров и доцентов значительно ниже норм рейха и ниже прожиточного минимума: ассистент — получал 90–170 рейхсмарок, доцент — 210, профессор — 290 рейхсмарок. Имперское министерство культуры планировало найти деньги и в ближайшее время повсеместно унифицировать зарплату (речь идет об октябре 1939 г.). Сообщалось также, что сокращения числа университетов имперское правительство не предусматривает: только вместо некоторых теологических факультетов будут созданы факультеты и кафедры религиоведения и истории церкви{68}.
Высшая школа безоговорочно поддерживала нацистов почти пять лет; первые трения начались, когда «Национал-социалистический союз доцентов», инспирированный штабом Гесса, попытался внедрить нацистские мировоззренческие постулаты и в уже существующие учебные курсы. «Неарийские» преподаватели к тому времени уже были удалены из высшей школы при почти полном одобрении «арийских» коллег. Всевозможные инструкции и запреты регламентировали любые ученые суждения и высказывания, гестапо и СД наблюдали за содержанием лекций, семинаров, ученых докладов и сообщений, издатели вынуждены были принимать к печати все нацистские публикации.
Особенно тяжелым было положение в сфере гуманитарных наук: в первый период после прихода к власти нацистов среди различных направлений в общественных науках проходила напряженная борьба за симпатии властей. В борьбе за место под солнцем из-за интриг коллег первым сошел с дистанции известный теоретик сословного государства Отмар Шпанн. Любопытна судьба одного из самых популярных философов Третьего Рейха Людвига Клягеса (1872–1956). До Первой мировой войны Клягес занимался характерологией и графологией, а в 1929–1932 гг. выпустил работу (в трех томах) «Антагонизм духа и души» (Geist ah Widersacher der Seele), которая сделала его одним из самых уважаемых немецких философов периода Веймарской республики. В честь 60-летия Клягес из рук президента Гинденбурга получил медаль Гете — высшую награду за заслуги в искусстве и науке. Клягес слыл одним из самых влиятельных критиков демократии и либерализма, провозвестником культа войны и патриотизма, противником пацифизма. Нацистам Клягес пришелся ко двору из-за своего антисемитизма — в его метафизике духа евреи олицетворяли зло: «Евреям даже страсть неведома, они испытывают лишь похоть. Всякое человеческое чувство всегда представляется им лишь гримасой, поэтому даже собственное человеческое лицо еврея — всего лишь маска. Еврей не врет, он сам является воплощением лжи. Можно с уверенностью констатировать, что еврей — это и не человек вовсе»{69}. Граничащая с манией преследования ненависть Клягеса к евреям заходила так далеко, что борьбу Германии против своих противников во Вторую мировую войну он изображал как апокалиптическое столкновение «Иуды» (войска коалиции) со всем человечеством (нацистская Германия). Нацистские идеологи часто цитировали антисемитские высказывания Клягеса, но сам высказывался о НСДАП как о сборище умственно ограниченных людей{70}. После серии публичных лекций на тему об основах характерологии, группа из 200 студентов Берлинского университета направила министру образования петицию о предоставлении Клягесу звания профессора. Этому, однако, решительно воспрепятствовал Институт политической педагогики во главе с Боймлером, который несколько лет вел войну против трактовки Клягесом наследия Ницше и Бахофена. Самого Боймлера студенты не очень-то жаловали, и на его лекции ходило мало народу. Однако он добился того, чтобы Клягесу не дали звания профессора. Боймле-ра вскоре поддержал главный партийный идеолог Розенберг, объявивший Клягеса «лжеученым» со всеми вытекающими отсюда последствиями: с 1938 г. преподавательская деятельность Клягеса в немецких университетах была запрещена (жил он в Швейцарии). Несмотря на запрет, славы у Клягеса не убавилось: в 1942 г. в партийной брошюре говорилось, что его произведения — несмотря на сложность для восприятия — пользуются среди молодежи большой популярностью, а книги победивших в интригах оппонентов покрываются слоем пыли и совершенно не востребованы в библиотеках{71}; до 1945 г. Клягеса продолжали изучать, иногда даже приглашали читать лекции. Несмотря на усиление цензуры и вынужденную экономию бумаги, в 1940–1944 гг. его книги «Основы характерологии» и «Почерк и характер» выходили всё новыми изданиями — это были самые популярные специальные монографии периода нацизма в Германии.
