Сюмпэй Окамото - Японская олигархия в Русско-японской войне
Недавно стало известно, что сам американский посол Гриском отправил обстоятельный отчет государственному секретарю 15 сентября 1905 года, «объясняя, что агрессия была направлена в первую очередь против полиции, во вторую — против японских правительственных чиновников и лишь по случаю — против иностранцев». Кроме того, военный секретарь Тафт, находившийся во время мятежа в Японии вместе с Алисой Рузвельт, дочерью президента, послал 17 сентября 1905 года телеграмму Рузвельту, где говорилось: «Все попытки создать впечатление, что в массе японского народа питаются чувства против иностранцев или против Америки, беспочвенны».
Дальнейшие свидетельства, опровергающие представление о бунте в Хибии как об антиамериканском, можно найти в недавней публикации «Кокурюкарабу». Там утверждается, что 6 сентября Утида Рехэй был в клубе «Мицуи», расположенном на углу площади Хибия, развлекая своими почти сверхчеловеческими познаниями в дзюдо знаменитого американца Е.Х. Гарримана и его дочь. Если бы бушевавший на улице мятеж был действительно антиамериканским, разве мог бы оябун Кокурюкай заниматься подобным? Мы принимаем за наиболее точное описание природы бунта версию, изложенную в телеграмме Грискома от 15 сентября.
Лидеры Кова Мондай Доси Рэнгокай не планировали мятежа и не участвовали в нем. Их изначальной целью было создание жесткого общественного мнения в Японии с целью ужесточить позицию Японии за столом переговоров. Если бы эта цель была достигнута, они могли бы рассчитывать хотя бы на молчаливые уступки олигархов[102]. Поддержка и поощрение правительства лидерами Рэнгокай сменились на оппозицию только тогда, когда они поняли, что скоро будет заключен мир, далеко не соответствующий их ожиданиям. Даже тогда их целью было обратить общественное мнение против мирного договора путем выступлений и собрания национального съезда, который бы выдвинул резолюцию с требованием подать петицию императору и другим ключевым фигурам правительства. В этом случае антиправительственная деятельность этих политических активистов, поддерживавших доктрину «кокутай» и требовавших жесткой внешней политики для укрепления национальной силы Японии, не перешла бы определенные пределы. Они и не мечтали о том, чтобы возглавить национальное движение, которое могло бы изменить существующую политическую структуру.
Непосредственной причиной бунта стало вмешательство полиции в массовую демонстрацию против мирного договора[103]. Если бы правительство действительно «дало бы вопросу постепенно утихнуть», как писал 2 сентября 1905 года Кацура Ямагате, мятежа, скорее всего, не произошло бы. Мнения современников почти единодушно сходятся в этом. Поэтому особенно жаль, что нам до сих пор еще предстоит найти материалы, из которых стало бы понятно, каким образом правительство пришло к решению вмешаться. После инцидента юристы, профессора и другие лица возглавили движение протеста, требовавшее, чтобы правительство приняло на себя ответственность за ошибки в управлении полицией[104]. Сам премьер-министр Кацура, казалось, был к этому готов и принудил к отставке министра внутренних дел Ёсикаву в очевидной попытке локализовать ответственность правительства за мятеж. Комиссар столичного отделения полиции также ушел в отставку.
Таким образом, бунт был вызван неразумными действиями полиции. Он был из той категории, которую Нейл Дж. Смелсер называет «взрывом ярости». В ситуации системы олигархического правления, созданной конституцией Мэйдзи, и официально пропагандируемого образа императора как отца и всегда благотворного правителя участники демонстрации против договора должны были рассматривать свой призыв к императору как крайнюю правомочную меру. Когда полиция попыталась им помешать, их разочарование внезапно достигло точки взрыва. Будучи уверенными, что дипломатические ошибки правительства уже почти уничтожили все отчаянные усилия страны как на поле боя, так и на трудовом фронте, демонстранты были убеждены, что сами они воплощают собой верность и патриотизм. Почему же полиция должна их останавливать? Следовательно, в «праведном гневе» они ответили на это вмешательство насилием. Понятно, что чиновники столичного управления полиции сильно недооценили степень народного недовольства и не приняли никаких мер предосторожности против возможных последствий полицейского вмешательства. Однако в последовавших беспорядках у толпы не было ни лидеров, ни организации, ни идеологии, ни четких целей. В основном агрессия была направлена непосредственно против вызвавшего ее объекта — полиции. Вдобавок к этому, некоторые увидели в беспорядках возможность уладить личные обиды или помародерствовать. Общественный протест против мирного договора, бывший изначальной целью демонстрации, в ходе событий был практически забыт. Было бы большой ошибкой заявлять, как это делают Иноуэ Кийши и другие «прогрессивные» историки, находящиеся, кажется, под магическим воздействием слов «массы» и «народ» (дзинмин, тайсу, минсу), что мятеж в Хибии был, при глубоком рассмотрении, «борьбой против устоев государственного строя», которую вел «народ», возглавленной ультраправыми националистами, но в итоге вышедшей за рамки целей своего «реакционного руководства».
Бунт в Хибии рассматривается некоторыми как предпосылка организованного движения городских масс и начало «тенденции масс к участию в японской политике» — тенденции, пришедшей к кульминации в виде политических движений эпохи Тайсе[105]. Действительно, политическими деятелями было успешно мобилизовано внушительное число городских жителей, а после Русско-японской войны по стране прокатилось множество городских забастовок и демонстраций. Однако сомнительно, что можно напрямую связать бунт в Хибии с политическим движением «Тайшо». Достаточно будет сказать, что природа бунта, как ее показывает настоящее исследование, дает представление о том, что он был ранним и чересчур преувеличенным случаем движения городских масс[106].
В любом случае, мы должны отметить, что глубинной причиной общественного разочарования, которое из-за вмешательства полиции вылилось в мятеж, была уверенность в том, что правительство совершило в Портсмуте дипломатическую ошибку.
Часть пятая. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Глава 9. ВОЗМОЖНОСТИ ПРОВЕДЕНИЯ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ ПРИ ОЛИГАРХИИ И ПРОБЛЕМА СОВРЕМЕННОЙ ЯПОНИИ
Как мы уже говорили, во время Русско-японской войны внешнюю политику Японии контролировала наделенная властью принимать решения олигархия. Эта небольшая группа из четырнадцати человек состояла из императора, пяти гэнро, пяти министров кабинета и трех высших военных руководителей. Группа не была монолитной. Напротив, в ней сосуществовали элементы объединения и разъединения. Единство среди ее членов усиливалось их представлениями о миссии страны, сходстве областей их происхождения, личных биографий и опыта в государственных делах, тем фактом, что их было мало, и тем, что они были защищены конституцией от давления извне. Среди факторов, разделявших их, можно назвать разницу в возрасте и точке зрения между старшими и младшими членами и возможное соперничество между гражданскими и военными, так же как и между двумя видами войск. В группе все слабее, но еще уверенно лидировали гэнро.
Народ не мог никаким образом контролировать эту группу. Назначение и устранение членов группы было исключительно прерогативой императора, и они несли ответственность только перед троном. Парламент не участвовал напрямую в проведении внешней политики и не имел власти надзирать за ним. Однако общественное мнение по поводу внешней политики было каким угодно, только не слабым или уступчивым. Его сильная националистическая окраска отражала ожидания страны и страх перед вторжением Запада, а официальное внедрение государственнической идеологии еще больше усиливало эту основную тенденцию. Общественное мнение во время Русско-японской войны создавали и возглавляли лица, которых мы назвали политическими деятелями. Среди них были журналисты, юристы, университетские профессора, не особенно удачливые партийные политики и члены националистических обществ. Они не искали должностей. Это были по большей части неинформированные, нереалистичные энтузиасты националистических идей. Страдая от недостатка прямых законных средств оказывать давление на принимающих решения лиц, политические деятели создавали громогласное общественное мнение и постоянно требовали, чтобы олигархи заняли жесткую позицию в международной политике.
СЛАБОСТЬ И СИЛА
В своем решении начать войну олигархи руководствовались не громогласным шовинистическим общественным мнением. Они приняли окончательное решение независимо, только когда сами убедились, что с Россией невозможно достичь компромисса на тех условиях, которые они считали минимально необходимыми для обеспечения национальной безопасности Японии. Перед тем как начать боевые действия, олигархи предприняли все возможные меры для обеспечения как можно большей международной поддержки в войне. Зная об ограниченности военного потенциала Японии, олигархи готовились к раннему заключению мира еще до того, как война началась. Ни победы на суше и море, ни бурное общественное мнение в стране не могли сбить их с пути реализма и осторожности. Они никогда не забывали об изначальных целях войны. Хорошо координируя военные и дипломатические действия, олигархи добились возможности установления мира и удачно заключили мирный договор на реалистичных условиях, которые поднимали Японию до уровня новой мировой державы. Короче говоря, японские олигархи, как группа лиц, принимающих решения, проявили в войне с Россией выдающиеся качества — реализм и гибкость в выработке и исполнении политики, способность добиваться хорошей координации между гражданским правительством и военными властями и способность противостоять общественному мнению.
