Михаил Терентьев - Россия и Англия в Средней Азии
Ужь не говоря о вопиющих беззакониях таких людей как Гастингс, не говоря о вероломной, клятвопреступной и безчестной политике многих губернаторов Индии, не говоря о свирепости, с какою англичане подавляют народные востания, довольно уже одного безотрадного финансового положения страны, чтобы вызвать общее недовольство и ропот.
Народ развивается, не смотря на безучастие англичан, а может быть и благодаря этому безучастию. В Калькутте уже в 1851 году было до 40 туземных типографий. Газета «Индийское Солнце» издается на языках: персидском, индусском, английском, урдусском и бенгальском. С развитым народом, конечно, легче управляться, но только при условии справедливости и человечности, а ни в том, ни в другом англичане не грешны!
Читателю ясно теперь почему так кричит и стонет английская пресса, а за нею и дипломатия, каждый раз, когда тот или другой туркестанский губернатор соскучится сидеть сложа руки!
Возвратимся теперь к Шир-Али хану. Когда л. Майо сообщил авганскому эмиру о полном согласии, существующем между Англией и Россией относительно образа действий в Средней Азии и, что поэтому Авганистан должен удерживаться от враждебных России мероприятий, — кабульский эмир ответил, что он не только не имеет намерений действовать противно русским интересам, но даже не будет давать в своих владениях убежища лицам неприязненным России.
Сэр Буканан, при свидании с Государем Императором в Бадене, доложил содержание письма лорда Майо к Шир-Али-хану и выразил надежду, что влияние России обеспечит для кабульского эмира такое же поведение и со стороны его соседей. Его Величество соизволил отозваться, что насколько будет от Него зависеть — надежда эта будет осуществлена.
Прибытие в наши пределы племянника и политического противника кабульского эмира, Абдуррахман-хана послужило генерал-губернатору поводом завязать с кабульским эмиром непосредственные сношения и выяснить ему нашу точку зрения на политическое положение его государства.
По получении этого письма, Шир-Али снесся с ост-индским вице-королем и, по соглашению с ним, приказал пограничным сердарям не вмешиваться в дела соседей. Копия с письма была сообщена, нашим министерством иностранных дел, британскому кабинету, который и поручил своему послу в С.-Петербурге выразить Императорскому правительству признательность за высказанную, вполне дружественную, расположенность России относительно Англии.
Таким образом вопрос об Авганистане был закончен.
Что касается до Кашгарии, то доводы Дугласа Форсейта, которому поручено было вести переговоры с министерством иностранных дел, не привели ни к какому результату. Мы не только отказались признать нейтралитета этого владения, но отказались даже признать его независимым, так как дружеские отношения к Китаю обязывают нас к такому образу действий. Сверх того, недостаточная прочность правительства Якуб-бека в стране, подверженной периодическим переворотам, и возможность покорения ее вновь китайцами, заставляют нас быть осторожными в деле такой важности.
Единственным результатом переговоров Форсейта с нашим правительством было уверение, что если б, впоследствии времени, России пришлось, вопреки ее желанию, занять все бухарское ханство или часть его — она не предпримет никаких завоеваний в направлении Авганистана, а Англия, с своей стороны, не допустит авганского владетеля тревожить своих северных соседей.
Непосредственные сношения туркестанского генерал-губернатора с Авганистаном, так верно выразившие общее направление нашей политики в Азии, повели к тому, что по делам, носящим чисто местный характер, генерал-губернатору предоставлено право сноситься непосредственно даже и с ост-индским вице-королем.
Потерпев неудачу в деле признания нейтралитета Авганистана и Кашгара, англичане занялись упрочением своих отношений к Кашгару и подчинением его своему влиянию, на что Якуб-бек едва не поддался с первого раза, в виду материальных выгод ему обещанных, но в 1872 г., обменявшись с нами посольствами он, казалось, предпочел русское покровительство — английским деньгам. Нам казалось также, что недалеко, конечно, время, когда Кашгар примкнет к числу вассальных нам владений.
Предложенный английским правительством нейтральный пояс имел целию предохранить нас от непосредственного сближения, как будто сближение и столкновение — одно и тоже! Странно конечно, принимать меры против сближения народов. Понятно поэтому, что стремление Англии перепоясаться нейтральным поясом имело единственною целью обеспечить свою колонию от русского нашествия.. В этом случае интересы наши идут, конечно, в разрез с английскими.
На материке Европы еще столько нерешенных вопросов, и столько требующих перерешения, что в видах нашего правительства должно быть неизбежно стремление расположить к себе Англию и заручиться ее голосом на европейских конгресах. Опыт указал, что достичь этого мы можем только при условии ближайшего соседства: чем дальше мы от английских владений, тем труднее для нас соглашение. Довольно будет указать на перемену английской политики по вопросу о Польше, когда в Лондоне узнали о прибытии в Нью-Йорк русской эскадры, предназначенной для крейсерства у берегов Австралии и весьма ловко проскользнувшей незамеченною через Скагеррак, Категат, и Немецкое море, вокруг северной оконечности Британского острова.
Выгодное положение, занятое нами с тех пор в Средней Азии (взятие Аулие-ата, Туркестана, Чемкента, Ташкента, Ходжента, Ура-тюбе, Джизака, Самарканда, Каты-Кургана и Кульджи), отчасти же и перемены, происшедшие в системе европейских государств, благодаря франко-прусской войне — сделали то, что когда наше правительство подняло вопрос о парижском трактате, то отмена некоторых, наиболее важных для Англии статей его (о черноморском флоте) не встретила с ее стороны никакого сопротивления.
Английская дипломатия как и английская пресса убедились наконец, что мы не гонимся в Азии за бездельными завоеваниями (доказательства: взятие Карши и Шахрисябза и передача их эмиру бухарскому), но что в случае нужды мы ни перед кем и ни перед чем не остановимся, обеспеченные заранее относительно успеха, как на военном поприще, так и на дипломатическом. Это убеждение повело к изменению тона английской дипломатии и прессы, которые сочли за лучшее не высказывать излишней тревоги и заботливости о наших успехах. Нам тотчас показалось, что спокойные отношения к Англии не нарушатся даже и в случае занятия нами всех при-амударьинских ханств, но в этом мы горько ошиблись.
Как только наши приготовления к походу против Хивы перестали быть тайной — английская пресса забила набат. Самые резкие, самые неприличные по тону статьи запестрели в газетах. «Мы должны остановить Россию, должны указать ей ее место», говорилось в одном журнале. «Наша уступчивость и сдержанность плохо понимаются Россией и мы предпишем ей границы, далее которых она не должна идти», говорилось в другом. «Азия должна принадлежать одной Англии, как представительнице права, цивилизации, торговли и мира. Она должна положить предел дальнейшему распространению державы, вносящей только начала разрушения и грабежа, и преследующей исключительно завоевательные цели», говорилось в третьем. Никогда Англия не выказывала столько тревоги и страха. Можно было бы подумать, что дело идет о высадке на Британские острова!
Хивинский хан, видя что ему не позволяют никаких сношений с русским правительством помимо туркест. ген. губернатора и не желая уступить, не только уже из одного упрямства, но и потому что зашел слишком далеко, — послал, наконец, посольства в Константинополь и Калькутту. Англичане воспользовались случаем вмешаться в дело и возобновили свои домогательства относительно признания нашим правительством нейтралитета Авганистана, с присоединением сюда еще Бадахшана и Вакхана, лежащих у берегов Аму-дарьи (депеша лорда Гренвилля от 5 окт. 1872 г.).
Цель ясная: авганцы примкнут к реке, и тогда англичане, значит, могут завести здесь свои фактории и пароходство — флаг Авганистана, совершенно законно, прикроет английскую предприимчивость...
Для многих в России вопрос о каком-то там Вакхане, кажется такими пустяками, что о них-бы и говорить то много не стоило-бы. Географические познания многих, рассуждающих об азиятских делах, не идут далее того, что Туркестанская и Дагестанская области не одно и то же. Не мудрено поэтому, что какой-нибудь доморощенный политик несколько не интересуется Вакханом и даже не знает на каком берегу реки искать эту область.
Наше министерство смотрело на этот вопрос чрезвычайно серьезно и не легко уступило домогательствам Англии.
Князь Горчаков возразил, (депеша от 7 декабря), что бадахшанская провинция, с зависящими от нее землями, не присоединена формально к владениям Шир-Али и потому не составляет законным образом, части Авганского государства, а следовательно и нейтралитет на эту провинцию распространен быть не может. Лорд Гренвиль отвечал (депеша от 12 янв. 1873), что Бадахшан завоеван эмиром Шир-Али, что предводители разных племен формально заявили ему свою покорность и что если он дал им особого правителя, а не взял управление в свои руки, то это во-первых его дело, а во-вторых установлено только в виде опыта на один год. Что касается до опасения, что признание Бадахшана подвластным кабульскому эмиру может поощрить его к дальнейшим замыслам на счет соседних стран, то «правительство ее величества королевы не преминет поставить на вид эмиру, в самых сильных выражениях, те выгоды, которые доставляет ему признание Великобританией и Россией тех границ, которых он требует и истекающего из этого для него обязательства воздерживаться от всяких нападений». Кроме обмена депешами велись еще в Лондоне и непосредственные переговоры между Сент-Джемским кабинетом и генер. адъют. графом Шуваловым, специально посланным для того из С.-Петербурга.
