Максим Оськин - Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне
Гораздо же чаще конница старалась уйти «за пехоту» и держаться в тылах, нежели позволить собственным пехотинцам получить немного передышки в непрерывных боях. А ведь именно конные удары наиболее чувствительны для пехоты в маневренных боях. Причина такого поведения — соответствующая постановка взаимодействия пехоты и кавалерии на предвоенных маневрах, о чем еще будет идти речь. Так, М. Мураховский писал, что ознакомление войск во взаимодействии конницы с пехотой на маневрах играет большую роль, «ибо самую дисциплинированную пехоту волнует одно появление конницы вблизи района ее действий. И один раздавшийся откуда-либо крик «Кавалерия!» вселяет панику в самые крепкие части. Спокойная и выдержанная пехотная часть, находящаяся до конца в руках своих начальников, недоступна для самой энергичной конницы, но зато, дрогнув хоть на момент, она становится легкой и лакомой добычей для последней»[20].
Еще в 1910 году бывший главнокомандующий Маньчжурской армии ген. А.Н. Куропаткин, основываясь на опыте русско-японской войны 1904 — 1905 гг., указывал: «Главная реформа в коннице должна, по моему мнению, заключаться не во внешних преобразованиях, а в перемене воспитания. Пока конница не будет воспитана в мысли, что она должна сражаться так же упорно, как и пехота, расходы на конницу не окупятся. Если пехота, теряя двадцать пять процентов, еще совершенно свободно продолжает бой, если пехота, потеряв даже свыше половины своего состава, все еще держится на занятых ею позициях или повторяет атаки, то необходимо, чтобы тот же масштаб был применен и к коннице. Мы слишком берегли конницу в бою и слишком мало вне боя. Целые полки при первых близких разрывах шрапнели уже отводились назад, не потеряв еще ни одного человека»[21]. Практика войны показала, что чрезмерность потерь, даже в требуемых случаях, — это не для кавалерии. Причем этот подход являлся наиболее характерным для действий против немцев — то есть самого сильного противника. Деятельность кавалерии в Варшавско-Ивангородской наступательной, Лодзинской оборонительной, Августовской оборонительной операциях маневренного периода войны это ярко подтверждает. Неумело действовала кавалерия и в Восточно-Прусской наступательной и Виленско-Свенцянской оборонительной операциях, где задействовались по численности целые конные армии. А в позиционный период (кампания 1916 года) конница вообще ничего не смогла сделать.
Какая же именно подготовка клалась в основу воспитания русской кавалерии перед войной? Понятно, что в идеале такая подготовка должна охватывать все те сферы, что необходимы для боевой деятельности. К примеру, в пехоте делался упор на стрелковую подготовку, что позволяет утверждать приоритет русского кадрового стрелка перед всеми прочими армиями (возможно, на равном уровне стал только солдат немногочисленной британской армии). Соответственно, маневрирование пехотными массами уже проводилось с затруднением, что с удовлетворением отмечалось перед войной германскими разведчиками — «тяжеловесность маневрирования и управления» русскими войсками.
Точно так же обстояли дела и в артиллерии. Стрельба русских батарей и отдельных орудий в русской артиллерии были доведены до совершенства. Превосходная подготовка личного состава — как офицерского, так и солдатского — позволила русской артиллерии, уступавшей австро-германцам и в количестве орудий вообще, и в тяжелой артиллерии — в огромной степени, сравнительно успешно противостоять противнику всю войну. Если австро-германцы брали огневой мощью тяжелых гаубиц, то русские — ювелирной стрельбой с закрытых позиций. Зато в управлении массированным огнем нескольких батарей русские командиры уступали немцам. Все это разбирается в соответствующих частях нашей работы.
Таким образом, как можно видеть, подготовка родов войск русской военной машины осуществлялась поодиночке — без взаимодействия друг с другом на поле боя. Другим важнейшим упущением предвоенной подготовки стал факт превосходного обучения отдельного бойца на фоне неумения управлять большой массой этих самых бойцов. Иными словами, начиная со штаб-офицерского уровня, русские войска уже начинали уступать противнику. Конечно, были и исключения, но все-таки правилом являлся именно данный тезис — чем выше был уровень управления, тем все больше и больше русская сторона отставала от подготовки неприятеля.
Все эти выводы в полной мере относятся и к кавалерии. Тем более что уже в XIX веке стало ясно, что кавалерия постепенно сходит на нет в качестве самостоятельного рода войск. Советский ученый пишет: «…изменилась роль кавалерии. Она потеряла значение самостоятельной ударной силы и все более приобретала роль вспомогательного рода войск, обеспечивающего глубокую разведку и ведущего бой как в конном, так и в пешем строю. В связи с этим и в кавалерии [как и в пехоте] также обозначалась тенденция к унификации»[22]. Наверное, было бы странно, если бы один из родов войск готовился не так, как прочие. Правда, большая зависимость рода войск от воли высокопоставленного лица, заправлявшего им (например, генерал-фельдцейхмейстером артиллерии был великий князь Сергей Михайлович, также оказавший определяющую роль на развитие и подготовку русской артиллерии перед Первой мировой войной), вполне могла привести к иным методам обучения войск.
Однако этого не произошло. И проведение маневров в довоенный период отчетливо выявляет тенденцию, о которой мы говорили, — лучшая в Европе подготовка войск на низшем уровне (солдатский и обер-офицерский уровень) и худшая — на уровне высшем (со штаб-офицерского уровня). Это относится, конечно, к общевойсковым маневрам, где каждый род войск действовал как бы сам по себе, без осознанного понимания того простого факта, что в бою все рода войск будут драться бок и бок и, следовательно, они должны уметь сражаться таким образом. Но условия маневров готовились так, что победившей стороной считался не тот общевойсковой командир, кто сумел организовать победу, а тот, кто в максимальной степени использовал сильные стороны каждого рода войск по отдельности. Участник войны, гвардеец, вспоминал: «…дело с тактической подготовкой нашей кавалерии вообще обстояло несколько хуже, нежели в пехоте, ибо с конницей у нас весьма часто занимались меньше, чем следовало бы […] невольно досадуешь на то, сколько времени и труда тратили мы на освоение техники встречных лобовых конных атак, производимых всегда в сомкнутом развернутом строю, когда с пиками наперевес вихрем налетали друг на друга целые кавалерийские бригады и даже дивизии, сшибаясь друг с другом врукопашную. Разомкнутым строем атаковывали лишь пехоту. Такие картинные бои конницы были уместны, быть может, столетие назад, но при современной технике и вооружении вряд ли можно было ожидать практического применения подобной тактики в условиях настоящей большой войны. А между тем ни одно наше учение на военном поле, ни одни маневры никогда не обходились без подобных атак, коими традиционно завершались всякие маневры, будь то бригадные, дивизионные или даже корпусные»[23].
Таким образом, если пехота училась, в первую голову, вести огневой бой с пехотой противника, а артиллерия — контрбатарейной борьбе, то конница готовилась прежде всего к конному бою с кавалерией противника. Приведем громадную цитату из В. Рогвольда, который в своих работах, посвященных его личному опыту войны, усиленно исследовал именно этот вопрос — предвоенную подготовку русской кавалерии. В отношении обучения конных частей В. Рогвольд пишет: «Здесь прежде всего готовились к поединку с неприятельской кавалерией, который представлялся, как столкновение конных масс исключительно в конном строю. Все было направлено к тому, чтобы иметь на своей стороне всевозможные выгоды в таком столкновении, которое большей частью представляли себе как встречный бой». Выгоды:
быстрота развертывания походных колонн;
искусство выстраивания в оптимальный боевой порядок полков, бригад и дивизий;
умение менять направление и фронт в боевом порядке;
темпы и четкость спешивания войск и их посадки на коней;
соблюдение строгого порядка в частях;
соблюдение молчания вплоть до столкновения.
«В отношении движения и маневрирования больших масс конницы дошли до виртуозности: было обычным явлением, что кавалерийская дивизия двигалась и перестраивалась на полевом галопе по знаку шашкой своего начальника… В итоге русская кавалерия представляла страшное оружие на случай конных столкновений, но при условии действовать в сомкнутых порядках, в зрительной связи между частями. Как только зрительная связь нарушалась, отдельные начальники, не приученные действовать самостоятельно и согласованно для достижения указанной общей цели, терялись, не проявляли должной инициативы или задавались своими целями, ждали приказаний, бездействовали или старались восстановить зрительную связь в зависимости от характера данного лица. Обучение не приучало к поддержанию связи между частями, не давало необходимых навыков и привычек ни старшим начальникам, ни подчиненным; это было очень просто при зрительной связи и нормальных боевых порядках и совершенно не удавалось, как только боевой порядок расчленялся на самостоятельные группы, действующие на больших расстояниях друг от друга»[24].
