Сергей Базанов - Великая война: как погибала Русская армия
В связи с событиями в Шамхоре ВРК Кавказской армии командировал в Тифлис и Елизаветполь (Гянджа) своих представителей с требованием немедленного прекращения разоружения воинских эшелонов. Армейским ревкомом были также приняты дополнительные меры по охране пути следования воинских частей{549}.
В течение января — февраля 1918 г. подавляющая часть Кавказской армии отошла на Северный Кавказ и в Причерноморье, где и была в марте 1918 г. демобилизована. Большевикам Кавказского фронта так и не удалось взять в свои руки власть в Тифлисе, где под прикрытием Закавказского комиссариата продолжало функционировать не признавшее советской власти фронтовое командование. Более того, с уходом основных сил Кавказской армии в Россию Закавказским комиссариатом в конце января был издан приказ об аресте С.Г. Шаумяна и других руководителей большевиков, а в феврале закрыты все большевистские газеты{550}.
Таким образом, в борьбе за власть на дальних фронтах к политическим противникам большевиков — эсерам, меньшевикам и командованию — добавились украинские эсеры, а на Кавказском фронте — грузинские меньшевики, армянские дашнаки, азербайджанские мусаватисты. Солдаты Юго-Западного, Румынского и Кавказского фронтов в значительно меньшей степени были большевизированы по сравнению с Северным и Западным. Об этом красноречиво говорят результаты выборов в Учредительное собрание, состоявшихся в действующей армии в самый разгар борьбы за власть — в ноябре 1917 г. Так, на Северном и Западном фронтах большевики набрали 56% и 67% голосов соответственно, на Юго-Западном фронте — только 31% голосов, а на Румынском и Кавказском фронтах и того меньше — 15% и 18% голосов соответственно{551}.
И если на Юго-Западном фронте большевикам после упорной борьбы со своими политическими противниками удалось только в начале января 1918 г. установить формальный контроль над уже фактически развалившимся фронтом, то на Румынском и Кавказском фронтах благодаря наличию еще более сильного национального фактора, командование смогло сохранить свои позиции до полной ликвидации действующей армии. Подавляющее большинство солдат этих фронтов, так же как на Северном и Западном, не желало вступать в противоборство на стороне тех или других политических сил, а стремилось во что бы то ни стало быстрее разойтись по домам.
Глава 4.
ПРЕТВОРЕНИЕ В ЖИЗНЬ СОВЕТСКИХ ДЕКРЕТОВ НА ФРОНТЕ.
ДЕКРЕТ О МИРЕ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ДЕЙСТВУЮЩЕЙ АРМИИ
История борьбы за власть на фронте не была бы полной без освещения деятельности армейских большевиков по реализации первых советских декретов (о мире, о земле, о демократизации и демобилизации) и противодействия им со стороны политических противников. Претворение в жизнь этих декретов шло одновременно с борьбой за власть, являясь одной из важнейших составляющих этой борьбы и зачастую оказывая решающее влияние на ее исход. И если, как было показано в предыдущих главах, солдаты в своей массе уклонялись от участия в борьбе за власть, придерживаясь нейтралитета, то в деле реализации первых советских декретов они проявили исключительную заинтересованность. Особенно рельефно она проявилась в отношении первого декрета новой власти — о мире.
Принятый на II Всероссийском съезде советов 26 октября декрет о мире стал известен на фронте на следующий день, 27 октября. Он был встречен солдатами, как известно, с большим одобрением. Поведение солдат-фронтовиков в послеоктябрьский период убеждает, что главным для них было неудержимое желание мира, по понятным причинам проявлявшееся в действующей армии еще сильней, чем в тылу. Военный министр Временного правительства генерал-майор А.И. Верховский весьма удачно сравнил лозунг мира с волшебной лампой Аладдина: у кого она в руках, тому и служат духи{552}. Именно поэтому фронт отказал в поддержке Временному правительству и нейтрально в целом отнесся к октябрьским событиям в Петрограде.
Однако мирный «козырь» советского правительства вскоре оказался под угрозой, так как после обнародования декрета о мире события разворачивались не по ленинской программе, а вопреки ей. В.И. Ленин обещал народу, что мирные предложения большевиков найдут у воюющих народов «горячий отклик» и союзники России «должны будут ответить»{553} на инициативу Совнаркома. Однако члены Антанты не отвечали на его обращение и советские мирные предложения повисли в воздухе. Более того: 9 ноября в Петрограде совещание союзных послов приняло решение о рекомендации своим правительствам не отвечать на советскую ноту, ибо Совет народных комиссаров создан силой и не признан народом России{554}.
Советское правительство после двух недель безрезультатного ожидания отклика союзников оказалось в чрезвычайно сложном положении. Солдатская масса требовала мира, и на этом же настаивало все крестьянство. В действующей армии солдаты уже стали обвинять большевиков в обмане и затягивании дела мира, так как ждали от новой власти немедленного прекращения войны. Об этом говорили не только сводки командования о настроении в армии, но, что наиболее важно, многочисленные письма солдат{555}.
Наконец 7 ноября Совнарком решил вступить в сепаратные переговоры с противником, поручив это дело временно исполняющему должность Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанту Н.Н. Духонину. Рано утром 8 ноября он получил распоряжение советского правительства, подписанное Лениным, немедленно начать предварительные переговоры. Как известно, Духонин открыто отказался от этой миссии, за что был 9 ноября решением советского правительства отстранен от должности, но оставлен исполнять обязанности до прибытия нового Верховного главнокомандующего — назначенного на эту должность прапорщика большевика Н.В. Крыленко. В тот же день Духонин направил всем главнокомандующим армиями фронтов телеграмму с обоснованием своего отказа выполнить распоряжение Совнаркома. Главнокомандующие армиями трех из пяти фронтов (Юго-Западного, Румынского и Кавказского) поддержали его действия{556}.
Одновременно с распоряжением о смещении Духонина Ленин обратился в радиограмме непосредственно к солдатам с призывом: «Солдаты! Дело мира в ваших руках… Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет народных комиссаров дает вам права на это»{557}. Следует подчеркнуть, что привлечение солдатской массы к этому не свойственному ей делу сильно подорвало и так уже едва державшуюся дисциплину на фронте. К тому же любое локальное перемирие отдельных частей и соединений создавало брешь в единой линии фронта и делало невозможной оборону на позициях армий в целом.
Высший генералитет рассчитывал на падение советского правительства в случае отказа немцев вести с большевиками переговоры о сепаратном перемирии. 14 ноября в разговоре по прямому проводу со Ставкой Верховного главнокомандующего генерал-квартирмейстер Западного фронта генерал-лейтенант Н.В. Соллогуб высказывал мнение, что разрешить сложную ситуацию, связанную с заключением перемирия, может «только время и немец, который откажется заключить перемирие». Кроме того, генерал особо подчеркивал: он сам и его сослуживцы не сомневаются, что отрицательный ответ немцев на вступление в переговоры о перемирии «дискредитирует Крыленко»{558}. Однако, как показали дальнейшие события, Соллогуб и другие представители генералитета глубоко ошибались.
Северный фронт. Армии Северного фронта, как уже отмечалось, из-за близости к Петрограду были наиболее большевизированы и подвержены воздействию антивоенной агитации. Однако, как было показано ранее, в Октябрьские дни большевики здесь действовали исключительно осторожно во избежание вооруженного столкновения на этом участке — потенциального вмешательства войск Северного фронта в петроградские события. В политической позиции солдатских масс Северного фронта самым определенным было неприятие милитаристской политики Временного правительства. Исследуя их настроения, американский историк А.К. Уайлдман предположил, что, приветствуя советскую власть, простые люди, одетые в серые шинели, отождествляли ее с миром. Большевиков они признавали как победителей, но при этом не проявляли ненависти к партиям эсеров и меньшевиков, чьи фракционные разногласия осознавали с трудом. При таком мировоззрении любые сторонники немедленного мира могли быть избраны так же легко, как и большевики{559}.
Эта мысль не так уж нова для зарубежной историографии. Она всегда исходила из необходимости различать большевизм идейный, партийный и большевизм стихийный, особенно солдатский, обусловленный духом разрушения существующего общественного порядка. Признания такого рода можно найти и у большевиков, руководивших партийной работой в армии. Например, по словам Н.И. Подвойского, возглавлявшего в 1917 г. Всероссийское бюро военных организаций при ЦК РСДРП(б), «в ту пору (октябрь) редкий солдат уже не был большевиком, разумеется относясь с полной несознательностью к самому большевизму как учению, он просто был большевиком по настроению»{560}.
