Коллектив авторов - Большая война России: Социальный порядок, публичная коммуникация и насилие на рубеже царской и советской эпох
Российский интерес к Галиции объяснялся не только географическим расположением этой провинции на границе с царской империей и военно-тактическими соображениями. Притязания царской России на эту провинцию Габсбургской империи имели давнюю предысторию, которая сыграла свою роль непосредственно в развязывании войны{29}. Ввиду того, что и Россия, и Австрия высоко оценивали религиозное, национальное, экономическое и военное значение Галиции, между двумя державами издавна шел подспудный спор о государственной принадлежности этого региона. Националистически и панславистски настроенные круги в Российской империи рассматривали эту землю как последнее звено в собирании русских земель, начавшемся в XIV веке. Как в Российской, так и в Габсбургской империи украинское население подозревали в ненадежности: считалось, что галицийских рутенов обхаживает Россия или же, напротив, что за них взялись австрийцы, которые их полонизируют или латинизируют. Кроме того, стоит учесть возраставшее экономическое значение региона. Начиная с 1880-х годов Восточная Галиция по мере своего развития превратилась в крупный нефтегазоносный бассейн и стала вызывать интерес с экономической точки зрения, хотя о военно-экономическом значении региона речь пока не шла{30}. В военных кругах Австрии Галицию, в свою очередь, долгое время рассматривали в качестве буферной зоны и плацдарма в грядущем военном конфликте с царской империей. В этих сценариях провинция, расположенная к северу от Карпат, призвана была защитить земли, находящиеся к югу от горной цепи. Такая позиция не только отражала низкий статус, который придавали в Вене этой крупнейшей австрийской провинции. Она также сказалась на степени лояльности провинциальных жителей к старому имперскому центру и на их готовности поверить обещаниям российских оккупационных властей.
На степень лояльности жителей Галиции существенным образом влияла их этническая принадлежность, ибо российские оккупационные власти воспринимали, оценивали и обращались с подданными в недавно захваченных землях, следуя своим собственным этническим критериям. Смотря по тому, к какой крупной этнической группе они были причислены, жители региона связывали с вторжением царской армии различные ожидания. Таким образом, на бытовом уровне значение этнической принадлежности заметно возросло. Хуже всего пришлось евреям, которые не сумели бежать в другие имперские земли перед вторжением российской армии. Тысячи из них были депортированы во внутренние провинции царской империи или пострадали от репрессий{31}. В отличие от них украинцев или рутенов считали русскими. Поэтому политика оккупационных властей была направлена на то, чтобы в долгосрочной перспективе интегрировать эти группы в русскую нацию или же в российское общество{32}.
В историографии отношения захватчиков с польским населением и реакция последнего на действия российских властей остаются неисследованными. И все же эта тема представляет интерес по двум причинам. Во-первых, ввиду того, что по отношению к полякам Россия не могла разыграть карту православного или великорусского братства. Конечно, можно было использовать панславистскую риторику, однако в польском обществе она не вызывала большого энтузиазма. С другой стороны, ориентация на Россию и идея объединения бывших польских земель в автономную область под патронатом царя, а также прямой отказ от немецкого и австрийского владычества стали для многих жителей Галиции реальной и значимой политической альтернативой. В какой мере это отразилось на польском вопросе, с учетом реального положения дел на оккупированных землях и возросшего влияния царской империи, можно проследить на примере оккупированной Галиции. Кроме того, изучение отклика поляков на оккупацию имеет научное значение хотя бы потому, что управленческая элита в провинции накануне войны формировалась по преимуществу из поляков{33}.[4]
Опираясь на не изученные до сих пор архивные материалы, на публицистику тех лет и на мемуары, предлагаемая статья исследует поведение проживавших в Галиции поляков и разнообразные оттенки их позиции по отношению к российским оккупантам. Также следует рассмотреть стратегии оккупационных властей и их восприятие польским населением Галиции. Какую политику проводили царские военные власти в отношении поляков, декларируя на словах славянскую солидарность и освобождение?{34} Каким образом они стремились заручиться доверием различных социальных слоев и политических групп польскоговорящего населения Галиции? В связи с этим встает вопрос: как относились к захватчикам различные группы населения? По каким причинам некоторые поляки выбрали путь сотрудничества с русскими? Что удержало других от сотрудничества с новыми господами? Какие можно сделать из этого выводы о связи польского общества с австрийским государством?
Хотя речь будет все время идти о «поляках», это ничуть не отменяет всевозможные противоречия между самоопределением и внешней классификацией по национальному, этническому и религиозному принципу. Очевидно, что границы с другими группами, прежде всего с украинцами и евреями, далеко не всегда были четкими и нередко размывались. Сложность этой проблематики трудно переоценить, и ей уже были посвящены обстоятельные исследования{35}. Поэтому поляками я в дальнейшем именую тех участников событий, которые сами называли себя таковыми, а также считали себя вправе говорить от лица других «поляков».
Российская оккупационная политика
Как и евреев и большинство рутенов, украинцев, галицийских поляков страшили приближение российской армии и бесчинства казаческих полков. Уже к концу августа 1914 года первоначальная вера в политическую и военную мощь Австро-Венгерской монархии сменилась паникой и отчаянием{36}. Во время наступления в конце лета и осенью 1914 года оставшиеся на своей земле жители Галиции в массовом порядке скупали иконы с изображением Богоматери, чтобы при необходимости доказать солдатам царской армии, что они — не евреи и не немцы-протестанты. Нередко в надежде на то, что царские солдаты более гуманно отнесутся к «братьям-славянам» и католикам, люди выставляли образа в окнах или носили иконки в форме медальона{37}. В унылом, подавленном настроении, со страхом, но и с долей любопытства население взирало на прибывавшие в Галицию части царской армии. В частности, новостное агентство императорского и королевского Генерального штаба констатировало, что «русских во Львове встречают дружественно, одни из страха, другие оттого, что симпатизируют им. Большинство жителей настроено лояльно, впрочем, многие сочувствуют русским (говорят, что и среди чиновников)»{38}.[5]
Хотя исход войны еще не был предрешен, российские власти, заняв Галицию, сразу же приступили к осуществлению своих планов по присоединению к России этого многонационального и пестрого в религиозном отношении региона. Георгий Бобринский, которого царь назначил генерал-губернатором Галиции, уже 13 сентября 1914 года объявил, что восточную часть Галиции, Буковину и рутенские области в Карпатах следует считать исконно русскими землями, вследствие чего они должны будут войти в состав России. На встрече с представителями города Львова 23 сентября он повторил это заявление и добавил, что в западных районах Галиции сохранится польская автономия. Помимо этого, Бобринский объявил о придании в ближайшее время русскому языку статуса государственного и о скором переходе этих земель под юрисдикцию российского права{39}. Сам российский царь, обращаясь к жителям с балкона во время своего визита во Львов 22 апреля 1915 года, провозгласил, что «нет больше Галиции, а есть Великая Россия, простирающаяся до Карпат»{40}.[6]
Осенью 1914 года в Галиции и Буковине была введена новая система управления, при которой Львов, Тарнополь и Черновцы стали резиденциями губернаторов{41}. Также чиновники царской администрации намеревались создать еще одну губернию с центром в Пшемысле. Отныне высшие должности в губерниях и округах заняли царские чиновники. Полицию также сформировали ведомства царской России, во Львове это случилось уже в начале декабря. На заседания земельных парламентов Галиции и органов самоуправления, в частности городских, муниципальных или имперских советов, а также на деятельность каких-либо партий, союзов или фондов был наложен запрет. Также воспрещалось проводить публичные собрания любого толка{42}.
Оккупационная политика сопровождалась мерами по русификации Галиции. Все учебные заведения, включая Лембергский университет и Технический университет Львова, были закрыты. Лишь в декабре 1914 года Бобринский объявил, что школы могут возобновить работу с середины января. Однако план занятий жестко регламентировался: не менее 5 часов в неделю отводилось на уроки русского языка. На уроках истории, географии и польского языка можно было пользоваться лишь учебниками, разрешенными в России. Для учителей российская администрация организовала курсы русского языка. Кроме того, планировалось отправить в Галицию частным образом нескольких директоров школ из царской империи. Сходная ситуация сложилась и в судопроизводстве, где также насаждался русский язык, хотя из прагматических соображений чаще допускалось применение польского и украинского языков{43}.
