Леонид Млечин - Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го года
Поздно вечером 24 июня служба наблюдения и оповещения приняла собственные самолеты, сбившиеся с курса, за бомбардировщики врага. Зенитная артиллерия открыла огонь. Из Генштаба позвонили генерал-майору Михаилу Степановичу Громадину, которого в мае назначили начальником Московской зоны противовоздушной обороны:
— Нечего лупить по своим бомбардировщикам, которые возвращаются через Москву с боевого задания.
Причем зенитчики приняли разрывы собственных снарядов за куполы парашютов, то есть им показалось, что немцы еще и десант выбросили…
Такое случалось не раз. При стрельбе зенитными снарядами старого образца в воздухе образовывались белые облачка, которые в горячке боя принимали за раскрывшиеся парашюты. Немецких парашютистов боялись смертельно, хотя боевое десантирование командованием вермахта практически не использовалось. Сообщения о немецких парашютистах были порождением слепого страха.
Во время первого авианалета поступил приказ объявить воздушную тревогу. И в этот момент у работника штаба МПВО от волнения пропал голос. Вместо него тревогу объявил дежурный техник. На следующий день председатель Всесоюзного комитета по радиофикации и радиовещанию при Совнаркоме Дмитрий Алексеевич Поликарпов откомандировал в штаб противовоздушной обороны двух профессиональных дикторов. Начальник штаба МП ВО по телефону отдавал приказ, и по общегородской трансляции объявлялось:
— Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!
Потом включали сирену. После окончания налета сообщали:
— Угроза воздушного нападения миновала. Отбой!
Первый массированный налет на столицу произошел через месяц после начала войны, 21 июля. Он начался в десять вечера и продолжался пять часов. Налета ожидали. Солдат-зенитчиков покормили заранее.
Небо было очень чистым. Немецкие летчики ориентировались по железным дорогам и асфальтовым шоссе, которые отражали свет. В налете участвовало двести пятьдесят немецких бомбардировщиков. Москвичи впервые ощутили леденящее дыхание войны.
Генерал Михаил Громадин доложил Сталину:
— Десять немецких самолетов сбили истребители на подлете к городу, еще десять подбили огнем зенитной артиллерии и пулеметов.
Сталин остался доволен:
— Двадцать уничтоженных самолетов — это десять процентов от числа участвовавших в налете. Для ночного времени нормально. Надо еще иметь в виду, что значительная часть немецких бомбардировщиков получила серьезные повреждения. Мне сейчас звонил маршал Тимошенко. Сказал, что наблюдал за самолетами противника, идущими от Москвы. Некоторые из них горят и падают за линией фронта.
Опубликовали сообщение ТАСС: «В 22 часа 10 минут 21 июля немецкие самолеты в количестве более двухсот сделали попытку массированного налета на Москву. Налет надо считать провалившимся… Через заградительные отряды прорвались к Москве лишь отдельные самолеты противника. В городе возникло несколько пожаров жилых зданий… Ни один из военных объектов не пострадал…»
На следующий день Сталин подписал приказ № 0241 — первый с начала войны приказ наркома обороны с выражением благодарности:
«За проявленное мужество и умение в отражении налета вражеской авиации объявляю благодарность:
1. Ночным летчикам-истребителям Московской зоны ПВО.
2. Артиллеристам-зенитчикам, прожектористам, аэростатикам и всему личному составу службы воздушного наблюдения (ВНОС).
3. Личному составу пожарных команд и милиции г. Москвы…
Генерал-майору Громадину представить к правительственной награде наиболее отличившихся».
В ноябре Громадин возглавит ПВО страны.
Генерал-майор Даниил Журавлев информировал вождя о потерях:
— В Москве возникло несколько очагов пожара, и довольно сильных. Сгорели деревянные бараки на одной из окраин, железнодорожный эшелон с горючим, стоявший на запасных путях около Белорусского вокзала. Вражескими бомбами было разрушено несколько домов…
Начальник столичного управления НКВД Журавлев (однофамилец генерала из ПВО) сообщил наркому внутренних дел Берии реальные цифры: по предварительным данным, в ходе налета немецкой авиации на столицу пострадало семьсот девяносто два человека (убиты — сто тридцать), разрушено тридцать семь зданий, возникло больше тысячи пожаров… На площади Белорусского вокзала фугасной бомбой большой мощности была повреждена магистральная водопроводная труба. Вода затопила вестибюль станции метро «Белорусская», проникла в машинный зал эскалаторов, прорвалась в торец станции, но ее откачали. Бомба пробила туннель на перегоне между станциями «Смоленская» и «Арбатская», одновременно разрушилась магистраль городского водопровода, и вода хлынула в метро. Людей успели вывести.
«Это один налет, — вспоминал командующий авиацией Московского военного округа полковник Николай Александрович Сбытое, — а всего их было сто двадцать два. Простое перемножение этих цифр легко покажет, что Москва стала могилой тысяч и тысяч погибших мирных жителей».
Но следующей ночью последовал новый налет — сто восемьдесят немецких самолетов. Сбили четыре. Появление бомбардировщиков в небе столицы означало, что части вермахта неудержимо приближаются к Москве.
Выяснилось, что больше половины оборонявших столицу советских истребителей устарели, вооружены только пулеметами. Плохо работала радиосвязь. Мало кто из летчиков имел опыт ночных полетов. Мобилизовали опытных летчиков-испытателей, сформировали из них две отдельные эскадрильи ночных истребителей. В первом же бою Марк Лазаревич Галлай (будущий Герой Советского Союза и наставник отряда космонавтов) сбил немецкий бомбардировщик.
«В одну из ночей самолеты прорвались, — вспоминала москвичка. — Это было настолько ужасно, что я даже почти ничего не помню. И ужасны не сами разрывы бомб, а сознание того, что «они прорвались»… У людей появилось какое-то новое выражение лиц. Какая-то жестокость и в то же время отчаяние во взгляде.
С этой ночи началось. Каждый вечер, приблизительно часов в семь, поднимались в небо аэростаты, напоминающие покачивающихся заснувших рыб. В районе десяти часов, когда серость окутывала землю, раздавалась воздушная тревога.
По улицам бежали люди, спешащие укрыться в убежища. По небу метались лучи прожекторов, выискивая врага. Воздух заполнял лопающийся звук зениток, страшные разрывы падающих бомб и душераздирающий вой пожарных машин…»
Спасения от налетов искали в метро, где ночью укрывалось двести—триста тысяч москвичей. Еще в июне мобилизовали молодежь на подготовку бомбоубежищ.
«Две или три ночи подряд, — вспоминал экономист Леонид Исидорович Лопатников, в ту пору вчерашний школьник, — чистили мы туннели метро. Это была нелегкая работа: грязь там не выскребали, наверное, со времен строительства. Мы приводили туннели в порядок, потом к нам подвозили деревянные щиты, которые мы укладывали по обе стороны рельсов. Во время воздушных тревог на них лежали тысячи людей, спасаясь от бомбежек.
Ночью ходить по городу без пропуска было невозможно. Поэтому, окончив работу около площади Революции, мы должны были ждать утра в вестибюле. Чтобы сэкономить время, я вместе с одной симпатичной девушкой однажды прошел весь путь до площади Маяковского по туннелю».
Не ожидая сигнала воздушной тревоги, люди заранее с вещами собирались у вестибюлей. Постоянные бомбежки изматывали.
Самыми опасными точками считались вентиляционные киоски. Там выставлялись посты, чтобы предупредить пожары вблизи воздухозаборников. В туннелях находились железнодорожные электростанции — на случай, если электроэнергия перестанет поступать из города. Но они не понадобились.
5 сентября 1941 года сотрудники ЦК комсомола отправили секретарям ЦК партии Андрееву и Щербакову записку:
«Женщины с грудными детьми и больными (коклюш, грипп, корь и др.) размещаются в вагонах поездов. Женщины с детьми до двухлетнего возраста, как правило, размещаются на станционных платформах прямо на мраморном холодном полу. Остальные женщины с детьми размещаются в туннелях…
В туннелях сыро, температура 10—12 градусов. Дезинфекция нар и скамеек не производится, в результате на станциях «Парк культуры и отдыха», «Красные ворота» появились вши, клопы, тараканы. Вентиляция на станциях «Смоленская», «Арбат», «Коминтерн» неудовлетворительная, воздух тяжелый и спертый… Уборных на станциях и туннелях недостаточно. Многие уборные находятся в антисанитарном состоянии. Нет питьевой кипяченой воды. В медицинских пунктах нет акушеров, хотя ежедневно в метро имеют место 8—10 случаев родов…»
В метро навели порядок, условия стали лучше. В сорок первом году во время воздушных налетов на станциях столичного метро родилось двести семнадцать детей. Множество москвичей пытались там укрыться во время бомбежек, но далеко не всех пускали.
