Владимир Шигин - Страсти по адмиралу Кетлинскому
Несмотря на разоблачение Виндинга, старший лейтенант Петерсен продолжал настойчиво добиваться разрешения произвести повторный обыск у нижних чинов. В конце концов Иванов уступил настояниям Петерсена и разрешил проведение повторного обыска
Результаты этого обыска полностью подтвердили слова Виндинга и оправдали худшие опасения старшего лейтенанта Петерсена. В ходе него было найдено не только несколько нелегальных изданий, но и три револьвера. Один из револьверов был найден в тюках сменного рабочего платья. Хозяев револьверов, понятное дело, установить так и не удалось. Во время обыска никаких волнений, неудовольствий или тревожного настроения в команде не отмечалось. Наоборот, матросы, зная о возбуждении дела, чувствовали себя достаточно подавленно.
Историк В. Тарасов в монографии «Борьба с интервентами на Мурмане» (1948 г.) писал об этом эпизоде следующее: «В середине 1916 года вся команда по приказу капитана 1-го ранга Иванова была подвергнута поголовному обыску. При обыске были найдены несколько револьверов и список членов революционного кружка в составе 65 человек во главе с кочегаром Самохиным. Члены революционной организации были арестованы».
Первоначально следствие вел Петерсен, а затем оно было поручено специально прибывшему из Петербурга в Париж по приказу морского министра военно-морскому следователю, подполковнику военно-морского судебного ведомства Найденову.
Ознакомившись с предварительным следствием и другими материалами, Найденов сделал заключение, что, по его «глубокому убеждению, основанному на данных дела, явного восстания или подготовки к восстанию на корабле не было». Показания Виндинга-Гарина Найденов расценил как провокаторские, а его самого — как авантюриста, который провокацией на крейсере «Аскольд» хотел добиться своего поступления на службу во французскую полицию. Однако в выводах акта дознания подполковник Найденов все же отметил, что «в деле имеются некоторые признаки (?!) подготовления к открытому восстанию на корабле». Характеристика, данная Виндингу Найденовым, весьма любопытна, хотя, возможно, далеко не исчерпывающа.
Что касается Виндинга, то все его поведение, а также настойчивое желание обратить внимание командования корабля на распущенность команды никак не говорят за то, что он являлся германским агентом. Вражеский агент как раз, действовал бы совсем наоборот. Скорее всего, Виндинг все же был сыщиком-любителем, решившим из патриотических чувств, на свой страх и риск помочь командованию крейсера в наведении порядка. За эту версию говорит и то, что советские историки почему-то ненавидели Виндинга какой-то особой, лютой злобой, непременно называя его в своих научных трудах не иначе как «врагом революции» и «провокатором».
Что касается командира крейсера, то он был весьма раздражен тем, что оказался обманутым Виндингом и попался на его уловку. Однако определенные выводы Иванов все же сделал.
После заключения следователя Найденова он послал повторный доклад морскому министру. В этом докладе Иванов 6-й отметил, «что настоящее дело создано и вдохновлено Виндингом, которому, как недавно прибывшему из России, нетрудно было войти в доверие нижних чинов «Аскольда», оторванных долгое время от родины, когда они, попадая на чужой берег, вследствие незнания языка охотно идут навстречу всякому земляку или даже знающему родной язык, но что свидетельство его, Виндинта, по делу не имеет никакой доказательной силы, а показания матроса 2-й статьи Ряполова и еще двух-трех нижних чинов, несомненно, были отголоском разговора на корабле нижних чинов по делу, созданному Виндингом, а также, принимая во внимание пребывание крейсера в водах Франции, где при существующей свободе печати произошла бы нежелательная огласка и вероятно пачкание русского имени, я не признал возможным нижних чинов, скомпрометированных в этом деле, предать суду, и этих нижних чинов я решил списать с корабля, о чем телеграфно и ходатайствую…»
В списке заподозренных, имевшемся у командира крейсера, числилось 69 человек, но Иванов счел возможным ходатайствовать о списании всего 23 человек. Опытные матросы были на вес золота, и командир не желал лишаться хороших специалистов.
Из хроники событий: «Командир «Аскольда», рассмотрев представленное следователем дело и заключение, пришел к выводу, что свидетельство Виндинг-Гарина бездоказательно, а показания матроса Рябополова и других были отголоском разговоров по делу, созданному самим Виндинг-Гариным. Учитывая, что при существующей во Франции свободе печати могла произойти нежелательная огласка, Иванов решил замешанных в этом деле матросов суду не предавать, а списать с корабля. Об этом он сообщил команде. Иванов отобрал 28 человек наиболее нежелательных на корабле, замеченных в общении с политэмигрантами, сборе денег на нелегальную литературу и ее хранении. 9 августа их выслали в Россию на фронт».
Из воспоминаний инженер-механика крейсера «Аскольд» В.Л. Бжезинского: «Командир крейсера никого под суд не отдал, но решил списать с корабля в Архангельск 28 человек, на что получил согласие морскою министра. В начале списка были помещены 21 политический, а семь последних списывались за дисциплинарные провинности. Этот этап списанных был отправлен в Россию 11 августа 1916 года. В перечень политических входили скомпрометировавшие себя перепиской, сношениями с лицами и партиями революционного направления, а также нелегальной литературой, причем Потемкин, Самохин, Цветницкий и Новопольский отмечались как сочувствующие социалистам-революционерам Итак, дело о заговоре с целью захвата крейсера и убийства офицеров не вышло. Команду основательно потрепали обысками и допросами, но не сломали духа протеста и возмущения. Взаимоотношения с начальством на корабле ухудшились».
К рассказу В.Л. Бжезинского о событиях на «Аскольде» в Тулоне надо подходить критически. Дело в том, что сам мичман-механик прибыл на крейсер уже в Мурманске в 1917 году и с первого дня службы кинулся в омут революционных дел, по сути, так и не успев стать полноценным корабельным офицером. Отсюда и его откровенно антиофицерская позиция относительно ситуации на «Аскольде» в Тулоне.
По мнению старшего механика Петерсена и старшего офицера Быстроумова, для приведения команды в повиновение были необходимы более сильные средства, чем запугивание списанием в Россию. Что касается капитана 1-го ранга Иванова, то он доверился во всем своим помощникам
Далее данные по действиям командования корабля в воспоминаниях матросов и официальных отчетах командира диаметрально расходятся. Если в бумагах Иванова говорится исключительно о мероприятиях по наведению уставного порядка на корабле, то матросы-аскольдовцы пишут о некой офицерской провокации против них. Якобы по заданию Бысгроумова доверенное лицо Петерсена — машинный содержатель Борисов — взял пару винтовок, снял с них стволы и снес на берег. Пропажа винтовок могла быть истолкована как заготовка оружия для восстания, однако «случайно» комендор Ткаченко вскрыл эту новую провокацию, и «дело» вновь сорвалось. В рассказы матросов верится с трудом, так как у офицеров корабля для подобных действий не было ни малейшей мотивации. Разумеется, что никто и никогда никаких доказательств о «провокационной деятельности офицеров корабля» впоследствии так и не смог привести.
Аскольдовец матрос С. Сидоров впоследствии вспоминал: «Арест на «Аскольде» матросов вызвал возмущение французских рабочих. Французские рабочие, ремонтирующие «Аскольд», подняли шум. Дело грозило перекинуться на тулонские военные заводы». Воспоминание весьма любопытное. Казалось бы, какое дело французским рабочим до того, что происходит на русском крейсере, где командир наводит порядок и отправляет на родину недисциплинированных матросов? На мой взгляд, возмущение рабочих не было стихийным и за ним стояли какие-то силы. Кто-то пока очень осторожно, но весьма основательно плел свою паутину вокруг «Аскольда» и его команды.
Впрочем, офицеры корабля также добавляли масла в огонь и своим поведением, и своим отношением к матросам. По словам корабельного священника Антонова, отношения между командой и офицерами начали портиться в Тулоне приблизительно с конца июня 1916 года. Поводом к этому послужила разница в условиях жизни офицеров и команды. Пока все дрались с неприятелем, все были в одинаковых условиях и никаких недоразумений не возникало. Едва же крейсер оказался в тыловом Тулоне, все сразу же изменилось. Так, командир, офицеры Быстроумов, Терентьев и Петерсен, а после женитьбы во Франции — лейтенанты Шульгин, Ландсберг и Корнилов имели квартиры на берегу. Вслед за офицерами потянулись с корабля и сверхсрочники — кондукторы и даже фельдфебели также нашли себе женщин на берегу. Берег, а тем более берег французский манил множеством соблазнов, и устоять перед ними было трудно. При этом команда, как и прежде, жила на полуразобранном корабле, располагая минимальными финансовыми средствами. Разумеется, матросов также увольняли на берег, причем довольно часто, но им тоже хотелось большего, да и стесненность в финансах не позволяла гулять на всю катушку. Этою оказалось вполне достаточно, чтобы еще вчера дружный боевой коллектив превратился в ничто. Так постепенно начали возникать пропасть и глубокая, плохо скрываемая ненависть команды к офицерам.
