Валерий Замулин - Курский излом
«7–8 июля 1943 г. в период отхода частей 67‑й гв. сд заместитель командира по тылу гв. подполковник Сандлер и начальник ВТС дивизии гв. майор Правдюк проявили бездеятельность и растерянность, не приняли мер к эвакуации горючего. В результате противнику оставлено 2150 кг.
В это же время по вине гв. подполковника Сандлера, начальника ПФС гв. лейтенанта Каплун и начальника ПХП гв. лейтенанта а/с Назаренко оставлено противнику 2797 кг печеного хлеба и 4892 кг муки.
Гв. подполковник Сандлер вместо личного руководства тылами частей дивизии самоустранился от руководства, оторвался от своих частей и своими действиями способствовал панике»{624}.
А вот вторая выдержка — из распоряжения командира 28‑й оиптабр 6‑й гв. А майора Косачева своему заместителю по тылу:
«Подтверждаю вторично, отданное мной 7.7.43 г., распоряжение о сборе всего брошенного тыловыми подразделениями имущества в районе 1‑й Ивановский Выселок, свх Комсомолец и в других местах. [670]
Прекратить царящую у вас анархию. Из Камышевки, без моего ведома, никуда не переезжать. О переброске брошенных 40 бочках ГСМ и боеприпасов у свх Комсомолец доложить мне сегодня к исходу дня.
Займитесь тылами полков, окажите им всестороннюю помощь. Примите совместно с майором Пироговым все меры к восстановлению и ремонту автотранспорта»{625}.
Учитывая состояние 6‑й гв. А, не случайно ответственность за удержание обороны руководство фронта возложило на войска 1‑й ТА. Но танковая армия изначально не была рассчитана на оборону самостоятельного участка, тем более столь протяженного. Для укрепления рубежей ее корпусам катастрофически недоставало пехоты и артиллерии, особенно гаубичной. Кстати, нехватка тяжелых орудий была одной из главных бед Воронежского фронта. Основная часть 122‑мм и 152‑мм гаубиц находилась в 6‑й гв. А. Перед началом операции Н. Ф. Ватутин передал ей две тяжелые пушечные бригады по два полка в каждой и отдельный пушечный артполк. В общей сложности к 64 122‑мм гаубицам семи стрелковых дивизий армия получила дополнительно 102 гаубицы. Теперь, в условиях, когда ее стрелковые дивизии потеряли значительную часть личного состава и вооружения, прежде всего танкового и минометов, этот артиллерийский каркас играл важную роль в удержании их обороны.
Тяжелые орудия позволяли: во–первых, не допускать к боевым порядкам оборонявшихся атакующую пехоту (даже на БТРах) и танки противника, открывая так называемый заградительный огонь, во–вторых, уничтожать узлы сопротивления, склады боеприпасов и ГСМ, вести контрбатарейную подготовку, то есть наносить удары по огневым позициям его артиллерии, и, в-третьих, гаубицы были незаменимы при срыве попыток врага форсировать водные преграды и создать плацдарм. 1‑й ТА гаубичных и пушечных частей не полагалось, поэтому к началу боевых действий их у нее и не было. Штат танковой армии не был рассчитан на то, что она будет выполнять функции общевойсковой и в силу этого возникнет крайняя нужда в тяжелой артиллерии. Командование в вышестоящих штабах рассчитывало, что при вводе в бой ее бригады поддержит артиллерия общевойсковой армии и фронта. Хотя в ходе формирования армий однородного состава ряд командармов указывали на эту проблему, отмечая, что без гаубиц бороться с мощными узлами ПТО врага танкистам просто нечем, но их, практиков, как часто это бывало, в высоких инстанциях не слушали и не услышали. [671]
В ходе уже начавшейся наступательной операции помочь армии командование фронта не могло ничем, ресурса тяжелой артиллерии у него просто не было, а передать часть полков из 6‑й гв. А — это значило лишить И. М. Чистякова последнего важного рычага влияния на оперативную обстановку.
Н. Ф. Ватутин понимал, что М. Е. Катукову немедленно необходимо усиление, но резервов, то есть войск, не задействованных в обороне, у него пока тоже не было. Последнее стрелковое соединение, 35‑й гв. ск генерал–лейтенанта С. Г. Горячева, он уже ввел в бой 7 июля. Предполагая, что такая ситуация может возникнуть в ближайшее время, командующий фронтом еще 6 июля отдал приказ о переброске ряда танковых и артиллерийских частей и соединений 38‑й А в полосу 40‑й А. Оба командарма были предупреждены, что эти части и соединения могут быть переброшены как для усиления стыка левого фланга 40‑й А с 6 гв. А, так и непосредственно для отражения ударов противника в полосе 6‑й гв. А или 1‑й ТА. С той же целью, самостоятельно, подтягивал на свой левый фланг артиллерию с танками и генерал К. С. Москаленко. 86‑ю тбр с 12‑м иптап он перебросил в район Кобылевка, Меловое, 59‑й отп — Сумская, Кобылевка, а 1689‑й иптап (сап) оседлал дорогу западнее Смирнова. Немедленно, после прорыва врага на прохоровское направление, передать все эти силы в состав 6‑й гв. А или 1‑й ТА Н. Ф. Ватутин не решился. Была опасность ввода в бой противником существенных резервов против 40‑й А. Лишь вечером 6 июля и в ночь на 7 июля часть из них начали выделять 1‑й ТА, а на рассвете М. Е. Катуков уже получил две бригады — 192‑ю и 180‑ю отбр — и даже одну ввел в бой. В дальнейшем этот источник пополнения войск (38‑я и 40‑я А) станет одним из основных для усиления обояньского направления.
По распоряжению Ставки в состав фронта уже двигались несколько армий и корпусов, но под рукой пока было единственное свежее соединение — 10‑й тк генерал–лейтенанта В. Г. Буркова, прибывший из 5‑й гв. А Степного военного округа{626}. С 17.00 до 19.00 7 июля он почти в полном составе подошел в район ст. Прохоровка. Н. Ф. Ватутин сосредоточил его на слабоукрепленном участке: (иск.) Васильевка — х. (иск.) Сторожевое. Здесь, кроме 285‑го сп и одного дивизиона 622‑го ап 183‑й сд генерал–майора A. C. Костицина из 69‑й А, войск больше не было.
В ходе первых двух суток боев начали проявляться негативные моменты и в соединениях 1‑й ТА в части управления войсками, дисциплины, стойкости как отдельных бойцов и командиров, [672] так и целых подразделений и частей. Особенно эти проблемы обострятся в 31‑м тк в последующие несколько дней. А пока нарекания вызвал лишь его штаб артиллерии:
«Временно исполняющий обязанности командующего артиллерией 31‑го тк майор Хромченко со своим штабом в течение 7.7.43 был в неизвестных направлениях, и при всем желании узнать, что делает корпус, было невозможно, — указывал командующий артиллерией 1‑й ТА. — Представление донесений запаздывает, и они не являются документами, отражающими действия артчастей и их состояние. Командиры штабов относятся к донесениям не как к боевым документам, а как чисто чиновничьему отчету. Опыт трехдневных боев заставляет сделать вывод… что необходимо добиваться во всех случаях и в любой обстановке взаимодействия, огневой связи и взаимной, информации»{627}.
Остро встал вопрос с управлением огневыми средствами в бригадах. Дело в том, что штат в 1‑й ТА всех бригад — и танковых, и механизированных, и мотострелковых — был до конца не продуман, т. к. в танковых соединениях вообще отсутствовал старший артиллерийский начальник. Это существенно осложняло координацию действий штатных истребительно–противотанковой и минометной батарей, а также нередко придаваемых артиллерийских средств усиления. В ходе боя с танками, который, как правило, характеризовался высокой динамикой, даже комбригу было очень сложно оперативно сконцентрировать огонь всех артсредств на определенный участок. Похожие проблемы возникали у командиров мехбр и мсбр. В этих соединениях хоть и были командующие артиллерией, но в единственном числе, без минимального аппарата (даже писаря не было!), необходимых средств связи и автотранспорта.
Те же проблемы с централизованным управлением артиллерией были и на уровне корпуса, но они усугублялись еще и тем, что в иптапах не было средств радиосвязи. Командиры этих полков, как могли, выходили из положения. Наиболее расторопные офицеры после удачного боя старались собирать трофейные. Так, к примеру, 138‑й гв. ап был укомплектован на 80 % немецкими радиостанциями, но в большинстве иптап, даже армейских (к примеру, в 538‑м иптап 1‑й ТА), их не было. Поэтому при развертывании полка, а это 1200–1500 км по фронту, управлять им в бою командиру было очень сложно в силу систематических порывов кабеля из–за обстрела и бомбежки, а связаться вышестоящему штабу с полком — почти [673] невозможно. Особенно если иптап только прибыл в полосу армии и с ходу вступил в бой.
Не прошла без проблем и переброска в полосу 1‑й ТА новых соединений из 38‑й и 40‑й А. Стали поступать данные о боестолкновениях между своими частями, в частности в полосе 6‑го тк. Причем последствия их были тяжелые: подбитые танки и гибель людей. К сожалению, наладить настоящее взаимодействие между родами войск Воронежского фронта в ходе этой операции и переломить тенденцию, начавшуюся 7 июля, так и не удалось. Негативные моменты продолжали нарастать с каждым днем.
Серьезные нарекания поступали от командования армий на действия авиации. Штабы наземных частей жаловались на то, что днем над полем боя господствовала вражеская авиация, невозможно быстро вызвать самолеты прикрытия или договориться о нанесении бомбовых ударов в определенный район. Информация, прежде чем попасть непосредственно командиру авиачасти, которой предстояло выполнять задачу, проходила через несколько инстанций. От стрелкового или танкового корпуса она попадала в штаб армии, затем фронта и снова в штаб воздушной армии, авиакорпуса, терялось много драгоценного времени. Летчики опаздывали, мало того, плохо ориентируясь в наземной обстановке, наносили удары по своим войскам. Генерал–майор С. М. Кривошеин в докладе перед командным составом армии позже отмечал:
