Валерий Замулин - Засекреченная Курская битва. Неизвестные документы свидетельствуют
В то же время нельзя не отметить, что боевые действия 13 и 14 июля в полосе 1 — й ТА и 6-й гв. А носили напряженный характер и были для нас очень трудными. В этот период их войска понесли существенные потери. Ряд старших командиров допускал ошибки, медлительность при принятии решений и нерасторопность в сложных условиях, а часть соединений — нестойкость. Обо всем этом на основе обнаруженных в ЦАМО РФ документов было рассказано выше. Эти проблемы руководство Воронежского фронта прекрасно знало, но старалось не замечать и сглаживало острые углы в донесениях наверх. Вместе с тем ожесточенные атаки 48-го тк в течение двух суток и вытеснение войск фронта из излучины Пены после контрудара 12 июля никак не вписывались в теорию, выстроенную Н. Ф. Ватутиным и Н. С. Хрущёвым о том, что в результате его проведения основная вражеская группировка была окончательно обескровлена и перешла к обороне. Вот что сообщало руководство фронта в итоговом докладе на имя И. В. Сталина от 24 июня 1943 г.:
«…13.07.43 г. противник производил уже слабые атаки на прохоровском, обоянском и ивнянском направлениях, а 14.07.1943 г. перешел здесь к обороне и продолжал проявлять активность лишь против Крючёнкина».
Думаю, комментировать это враньё нет необходимости. Замечу лишь, что подобными оценками был закрыт советским историкам путь для изучения хода боевых действий на участках соединений 1-й ТА в этот период оборонительной операции.
Они не позволили не только четко выстроить события Курской битвы, всесторонне и объективно оценить принимавшиеся командованием фронта решения, их влияние на ход операции, но и вклад всех соединений и объединений в разгром противника. По сути, все происходившее после 12 июля на южном фасе Курской дуги было вычеркнуто из нашей истории.
Для командования Воронежского фронта успех войск И. М. Чистякова и М. Е. Катукова был очень важен, но операция ещё не закончилась. Ситуация в полосе 69-й А достигла пикового напряжения. Н. Ф. Ватутин стремился всеми имеющимися силами и средствами удержать рубеж 48-го ск. Вечером он вызвал в штаб фронта командующего 6-й гв. А, рассчитывая вновь поставить все ту же задачу: бить, бить и еще раз бить по флангу обоянской группировки противника. Не давать немцам и малейшей возможности для перегруппировки и усиления прохоровского и корочанского направлений.
Иван Михайлович понимал положение командующего, но у него был свой резон. На этот момент в армии числилось восемь стрелковых дивизий, но из них лишь пять — 71-я гв., 184-я, 219-я, 204-я и 309-я сд еще имели возможность вести активную оборону. Остальные три — 51 — я гв., 67-я гв. и 90-я гв. сд были обескровлены. Если продолжить контрудар, как требовал Н. Ф. Ватутин, за два-три дня и оставшиеся пять соединений можно добить. А какими силами в таком случае удерживать оборону? И неизвестно как долго ещё способен противник продолжать наступление. Разговор для обоих генералов был непростой.
И. М. Чистяков вспоминал:
«… К исходу 14 июля армейские разведчики доложили, что противник спешно сосредоточивает танки и пехоту в районе Березовки, Верхопенье, Луханино.
Оценив создавшуюся обстановку, мы сделали вывод, что следует временно прекратить наступление и закрепиться на достигнутом рубеже, хорошо подготовиться, чтобы принять противника на себя, обескровить и измотать его. Об этом я собирался доложить командующему фронтом Н. Ф. Ватутину.
Ехал я к нему в настроении не очень радостном. Я понимал, что командующему фронтом не захочется приостанавливать наступление. Он знал, что мы могли наступать, силы у нас были. Однако это наступление потребовало бы больших жертв, о чем я доложил командующему фронтом.
Н. Ф. Ватутин с вниманием выслушал меня. Потом долго молчал, ходил по комнате. Я знал, что это означает недовольство. Так прошло четверть часа. Для меня это были довольно тяжелые минуты. Потом я услышал, как Н. Ф. Ватутин глубоко вздохнул и сказал усталым голосом:
— Хорошо. Согласен с тобой. Но имей в виду, товарищ Чистяков, если эта группировка, которою противник собрал против тебя, где-то у вас прорвет оборону, хорошего от меня не ждите… — Потом снова молча походил по комнате и добавил:
— Ладно. Временно разрешаю перейти к обороне, но это не недели и даже не дни, а часы. Все-таки готовьте войска для наступления.
Н. Ф. Ватутин довольно сухо попрощался со мной, чем еще больше испортил мне настроение. Но что мне оставалось делать? Тогда мне казалось, что я поступаю правильно. Противник продиктовал нам такое решение, и на рожон лезть не хотелось…
Приехал я в штаб, передал приказ начальнику штаба генералу В. А. Пеньковскому, тот — командирам корпусов, и мы стали усиленно готовиться к обороне.
Однако дальше дело пошло хуже. Противник по неизвестным для нас причинам на всем участке нашей армии не рискнул продолжать наступление. Повсюду была тишина…
К исходу 15 июля мы убедились, что противник окончательно перешел к обороне. Вечером 15 июля у меня состоялся такой разговор с Н. Ф. Ватутиным.
— Ну, что делает противник? — спросил он у меня.
— Переходит к обороне…
— Но ты же докладывал, что он хочет наступать?!
— Наверно, решил, как и мы, измотать нас.
— Видишь, как получилось. Наверное, не наверное, а полдня потерял. Не давай ему зарыться в землю, наступай поскорее…
Почему же все-таки не пошел на нас противник? Видимо, узнал, что у нас собраны тут сильные части, почувствовал угрозу окружения своей группировки в районе Яковлева, которая вклинилась на тридцать — тридцать пять километров, достигнув этого ценой огромных жертв в живой силе и технике. Противнику, понятно, очень хотелось расширить этот клин, но не было у него больше резервов»[679].
Нельзя сказать, что в течение всего дня 15 июля по всему фронту стояла тишина. Части «Великой Германии» и 3-й тд переходили в контратаки из Верхопенья, Долгого, Красного Узлива, на позиции войск И. М. Чистякова, проводя боевую разведку с целью установки стыков и флангов частей, оборонявшихся перед селом Новенькое (северо-западнее ур. Толстое). Но это была скорее демонстрация активности, чем его реальная попытка наступать.
Во второй половине дня в штаб 1-й ТА поступил приказ командующего фронтом о выводе всех трех ее «родных» корпусов на комплектование и передаче обороняемых участков 6-й гв. А. Одновременно ей переподчинялся 5-й гв. Стк. Приказ командарма № 0089 гласил:
«6-му тк с 483-м иптап, 1461-м сап занимаемый боевой участок в районе: ур. Плотовая, выс. 240.2, выс. 247.0, Новенькое сдать частям 10-го тк и быть готовым в ночь на 16.07.43 г. сосредоточиться в районе выс. 244.0, выс. 243.3, выс. 236.4 /иск./ южная окраина Ивня, ур. Доброво.
По выходе в район сосредоточения занять оборону по рубеж высот 241. 1,240.8,243.8,236.4, имея боевое охранение и танковые запасы на рубеже: выс. 199.9, выс. 250.0, южная окраина Круглик, подготовить направления для контрударов в западном, южном и восточном направлениях.
Сдачу участков частям 6-й гв. А и 5-й гв. А оформить атаками с приложением схем минированных полей.
В районах сосредоточения немедленно приступить к приведению материальной части и личного состава в порядок. Начало выхода с боевых участков в районы сосредоточения по моему дополнительному распоряжению»[680].
В ходе Курской битвы впервые за два года войны советское командование использовало эшелонированно крупные танковые соединения — отдельные танковые корпуса и объединения — танковую армию однородного состава для удержания оборонительной полосы в глубину на широком фронте. Опыт боев показал, что это решение было правильным и дальновидным. На Воронежском фронте бронетанковые соединения сыграли решающую роль при удержании противника в системе трех армейских оборонительных рубежей. Их ввод в сражения существенно повысил оперативную устойчивость обороны, прежде всего на танкоопасных направлениях.
«Именно в сражении на Курской дуге советские танковые армии, — писал М. Е. Катуков, — показали, что они способны решать крупные оперативно-стратегические задачи как в обороне, так и в наступлении»[681].
Вместе с тем в силу ряда объективных, а также и субъективных обстоятельств, о которых упоминалось выше, заложенный в них потенциал в полной мере не был использован. Опыт летних боев 1943 г. на Огненной дуге позволил, прежде всего офицерам и генералам, составившим костяк танковых армий однородного состава, не только оценить широкие возможности новых оперативных объединений — большую ударную мощь, высокую подвижность, боевую самостоятельность, но и учесть их слабые места и ошибки, допущенные при применении.
Стало ясно, что принципиальная схема формирования армий оказалась правильной, но требует корректировки в части увеличения численности бригад, усиления армии артиллерийскими (особенно САУ) и понтонно-мостовыми средствами, а также передачи дополнительных танковых соединений в резерв командарма.
