Сергей Ченнык - Вторжение
Массовое применение достижения немецкой фармакологии, особенно после другого революционного изобретения медицины — шприца Александра Вуда[85] положило началу тому, что в 1877 г., после анализа последствий первых опытов применения наркосодержащих обезболивающих средств в Крыму, во время Гражданской войны в США и особенно после франко-прусской войны, появился термин «морфинизм».{135}
Крымская война представляет собой огромное поле для военных исследований. В ней столько противоречий, что неудивительно существование огромного количества разночтений и путаных изложений по, казалось бы, совершенно ясным фактам. У этой войны удивительная философия. При всем ее размахе она не привела к решающим результатам ни на полях сражений, ни в политике. Война имела последствия не только в военном деле как таковом, но и в организации быта. С ней связывают появление сигарет, которые английские офицеры научились делать, переняв опыт турок, набивавших табаком бумажные гильзы. Эта, казалось, незначительная деталь имела большое значение, так как позволяла солдату или офицеру быстро перекурить, что было затруднительно с традиционной трубкой. С этого времени производство сигарет было поставлено на поток. Популярность их в Европе возросла многократно.{136}К теме сигарет и Крымской войны в Англии вернулись в 1914–1918 гг., когда солдатам, отправлявшимся воевать с немцами, выдавали сигареты, на пачках которых изображались награды времени кампании на востоке: Крест Виктории, Крымская и Балтийская медали.
С военно-политической точки зрения Крымская война являлась в определенном смысле вооруженным разрешением исторического противостояния России и Европы. Возможно, никогда до нее русско-европейские противоречия не обнаруживались столь очевидно. В Крымской войне нашли преломление наиболее актуальные проблемы внешней стратегии России, не утратившие своего значения и в настоящее время. С другой стороны, она обнаружила характерные внутренние противоречия развития России.
Зачем же нам нужно занимать свое время изучением Крымской войны? Для чего мы вновь начинаем копаться в ее хитросплетениях, трагедиях, реках крови и грудах разорванных человеческих тел? Неужели нет ничего боле привлекательного, чем описание кусков мозга вперемешку с лохмотьями обгорелого и окровавленного обмундирования, висящего на виноградных лозах вдоль берега Альмы? Кому это вообще сейчас интересно?
Увы, но это нужно. То, что для одних трагедия, горе, ужас, для других — работа, за которую они получают жалование от своей страны. Так вот, 20 сентября 1854 г. для почти 100 тысяч генералов, офицеров и солдат четырех стран был рабочий день. Десятки командиров решали задачу, и от их правильности зависели судьбы сотен и тысяч подчиненных. Нам теперь остается только анализировать, изучать и обобщать их опыт, чтобы в будущем не повторять ошибки.
Современные способы изучения военного искусства крайне разнообразны; главнейшие из них — личный боевой опыт, изучение опыта других, т. е. то, что мы и называем военной историей. Как писал К. Клаузевиц, изучая войны или кампании, важно исследовать именно искусство, т.е. «умение военных гениев и выдающихся талантов действовать на деле, а не их знание, которого, быть может, у них и не было, и не какое-либо учение, которому они, быть может, и не следовали, ибо их творчество, их вдохновение, их мастерские приемы далеко не всегда являлись следствием только знания, но были инстинктивным проявлением их таланта и гения». Клаузевиц подчеркивал, что в истории военного искусства следует анализировать главным образом практическую деятельность, т.е. боевой опыт. Такую науку он называл «историей военного искусства».
Уже десятки лет нет в живых носителей практического опыта этой войны, но мы вновь и вновь пытаемся понять планы этих людей и их реализацию: решение тактических задач, маневрирование. Тот личный боевой опыт, который мы обнаруживаем в сохранившихся источниках и документах, имеет в значительной степени случайный характер и уже поэтому не может быть использован как основа для выводов. Только в изучении военной истории, выражающемся не в одном ознакомлении с фактами и событиями прошлого, а в тщательной оценке причин успехов и поражений мы можем принести пользу для времени настоящего. Недаром Наполеон I в ряду других методологий подготовки военного человека ставил на первое место изучение военной истории.
Новый этап российской модернизации во многом обусловливался моральным потрясением, вызванным поражением в конфликте. По мнению блестящего знатока военного искусства немецкого ученого Франца Меринга,[86] «…Россия после Севастополя, Австрия — после Кёниггреца[87] доказали тот факт, что тяжелые поражения страны могут вызвать внутренние реформы…».{137}
Таким образом, опыт изучения Крымской войны имеет большой потенциал для современного военного строительства, выработки стратегической доктрины, определения дипломатического курса.
ПРЕЛЮДИЯ К БИТВЕ: ПЕРЕХОД В КРЫМ, ПОДГОТОВКА И ВЫСАДКА ДЕСАНТА
«Война — это состояние неопределенности».
Карл фон КлаузевицГДЕ ВЫСАЖИВАТЬСЯ, ИЛИ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ГЛАВНОМ
«Если ты знаешь силу врага и свою собственную, ты можешь не бояться и сотни сражений. Если ты знаешь свою силу, но не знаешь силу врага, то на каждую твою победу будет приходиться по одному поражению. Если ты не знаешь ни свою силу ни вражескую, ты тупица, обреченный постоянно проигрывать войны».
Сунь Цзы, китайский стратег и мыслитель.Стратегия: сокрушение с добиванием
Начиная военную кампанию против России, Англия и Франция, помня неудачный опыт Наполеона Бонапарта в борьбе с русской армией,[88] сделали ставку на ведение войны по привычному для них образу локальных колониальных кампаний в Азии и Африке. В этих операциях приходилось действовать на территории стран с непривычным климатом, слабой инфраструктурой и огромными пространствами, серьезно затруднявшими продвижение в глубь материка. Характерными чертами такой войны были захват прибрежной территории с последующим созданием там одной или нескольких баз, необходимых для обеспечения дальнейших действий. Это по сути классика любой десантной операции вторжения, которая актуальна и в настоящее время. Потому тратить время на обсуждение уникальности замысла операции вторжения в пределы Российской империи мы не будем — подобные действия проводились и ранее, с разной степенью успеха. То, что задумали союзники, полностью соответствовало бытовавшей теории «ограниченной войны» Карла Клаузевица. Обязательным условием такой войны была реальная для противника угроза вторжения.
«В такой войне …наступательные операции должны быть пропорциональны имеющейся в виду цели. Первая акция, естественно, захват территорий, о которых идет речь… затем можно продолжать наступление, в зависимости от обстоятельств и имеющихся сил, чтобы получить желаемую территориальную уступку, угрожая врагу на его земле». В этом, по сути, заключается и доктрина «ограниченной войны» Клаузевица: сначала территориальная стадия, во время которой осуществляется попытка захватить географический объект, затем стадия принуждения, в процессе которой оказывается общее давление на противника, имеющее целью заставить его принять завязанную неблагоприятную ситуацию.
Королева Виктория, принц Альберт и их дети. Худ. Франц Ксавьер Винтерхальтер (Franz Xaver Winterhalter), 1846 г. Королевская коллекция. Букингемский дворец. Лондон.Но вот масштабы и методы планируемой кампании действительно не имели равных в истории. И если генерал Н. Обручев относит операцию союзных войск 1854 г. с разряду уникальных, то в этом случае это имеет отношение к ее размаху. За весь XIX век это был «…один лишь пример абсолютного обладания морем».{138}
Подобная война обязательным условием ведения предполагала наличие сильного флота, которым обе европейские державы обладали в достаточном количестве. Во Франции военно-морской флот и сухопутные силы были качественно сбалансированы, в Англии, наоборот, армия традиционно была изгоем по сравнению с элитой — военными моряками. В этом не было ничего необычного и определялось политикой и военными доктринами владычицы морей.
Морским десантным операциям всегда отводилось видное место в военной стратегии такой крупной морской державы, как Великобритания, островное положение которой, а также наличие глобальных интересов и колоний, требующих защиты, предопределяли важность для нее осуществления интервенции с моря. Неоспоримое господство этой державы на море в XV1II–XIX веках позволяло ей беспрепятственно предпринимать имперские военные экспедиции в различные страны мира».{139}
