Арсений Тишков - РУДОЛЬФ АБЕЛЬ ПЕРЕД АМЕРИКАНСКИМ СУДОМ
Три недели спустя в Москве, в Колонном зале Дома Союзов, начался судебный процесс по обвинению Френсиса Пауэрса в шпионаже в пользу США. В зале суда присутствовали родители Пауэрса — Оливер и Ида Пауэрс, его жена Барбара и прибывший из США их адвокат. Иностранные дипломаты и журналисты имели возможность своими ушами слышать подробные показания обвиняемого о его шпионской деятельности для ЦРУ и своими глазами видеть вещественные доказательства, подтверждающие эти показания. Все было оформлено надлежащим образом, в полном соответствии с советским уголовным и уголовно — процессуальным законодательством, и виновность Пауэрса полностью доказана.
Пауэрсу грозила смертная казнь, но советский суд ограничился сравнительно мягким приговором. Он был осужден к 10 годам лишения свободы, причем только первые три года к тюремному заключению, а остальные 7 лет к содержанию в исправительно — трудовой колонии.
В американских газетах вокруг суда над Пауэрсом началась очередная антисоветская шумиха. Писалось об «отсутствии объективности» у советского суда, о «беспринципности» адвоката, о «бесправии» обвиняемого и т. д., и т. п. Абель писал по этому поводу Доновану:
«Я не могу понять, как может кто‑либо назвать приговор Пауэрсу «очень суровым» по сравнению с тридцатью годами, которые получил я, Какими же словами можно охарактеризовать мой приговор? Сомневаюсь, смог бы судья Байерс найти подходящие определения! Иногда я задумываюсь над тем, какова была бы реакция здесь в конгрессе, в печати, по радио и по телевидению, если бы в Канзасе произошло что‑либо вроде инцидента с У-2 и в роли злодея в этой пьесе оказался бы русский летчик?»
Однако Донован при первой же встрече с Абелем тоже допустил разные злопыхательские выпады в адрес советского суда (он повторил их позднее в своей книге). Тогда Абель вновь задал ему вопрос:
— Скажите, каким был бы приговор суда США в случае появления советского летчика над городом в центре США, в обстоятельствах, аналогичных полету Пауэрса?
Донован промолчал.
Несмотря на то, что инициатива обмена исходила от американской стороны, дело тянулось страшно медленно. В Вашингтоне шли споры. Министерство юстиции и входившее в его систему Федеральное бюро расследований тянули и противились обмену в надежде на то, что Абелю надоест сидеть в тюрьме, и он расскажет им о своей деятельности в США. Руководители же Центрального разведывательного управления, по — видимому, хотели все же поскорее получить Пауэрса, чтобы знать подробности того, что же произошло 1 мая 1960 г. под Свердловском.
«Правительству требуется девять месяцев, чтобы сделать то, что вы, адвокаты, занимающиеся частной практикой, делаете за три недели», — так говорил Доновану один из его друзей, рекомендуя проявить терпение.
Учитывая перспективу обмена, американская контрразведка еще раз попыталась получить согласие Абеля на сотрудничество, прежде чем ей, возможно, пришлось бы его освободить. На этот раз Абеля шантажировали угрозой, что при его несогласии обмен может не состояться. Но, по свидетельству Донована, было непохоже, что полковник становится более сговорчивым. Он казался особенно воинственно настроенным.
Медленно шла через все цензурные инстанции переписка Абеля с семьей и переписка его семьи с Донованом. Чтобы ускорить дело, жена Абеля пыталась обращаться непосредственно к президенту, но из этого ничего не получилось.
Прошел еще год. Газеты постепенно перестали писать и об Абеле, и о Пауэрсе. Их страницы заняли новые события, новые сенсации. Только в федеральной тюрьме в Атланте все оставалось по — старому. Правда, сменился начальник тюрьмы Уилкинсон. Его назначили заместителем начальника Управления тюрем США, но на положении Абеля это никак не отразилось. Жизнь текла размеренно, строго, по раз навсегда установленному руслу.
Тем неожиданнее оказался для Рудольфа Ивановича вызов его к начальнику тюрьмы в конце декабря 1961 года, Абель к нему ни с какими просьбами не обращался и сейчас, сидя в приемной, пытался угадать, зачем он ему понадобился. О том, что произошло дальше, мы передаем в изложении самого Абеля:
«Наконец я вошел, и начальник вежливо предложил мне сесть. Он протянул мне конверт, в верхнем правом углу которого было написано: «Вскрыть в присутствии Абеля Р. И.». Я возвратил ему конверт, он его вскрыл и вынул второй; посмотрев на него, он передал его мне. На втором было написано: «После прочтения уничтожить». Я снова вернул конверт, и начальник вскрыл его. Он вынул сложенный лист бумаги, взглянул на него и передал мне.
Письмо было от Донована. Он писал, что собирается поехать в Восточный Берлин в качестве неофициального представителя правительства США для ведения переговоров об обмене, и просил меня написать письмо жене, объясняющее цель его поездки, с просьбой обеспечить ему соответствующий прием со стороны представителей советского посольства.
Я сказал начальнику, что напишу соответствующее письмо, и мы договорились, что в обеденный перерыв я ему передам свое послание. Это письмо было доставлено жене в рекордно короткое время — два — три дня против обычных тридцати дней. Вскоре я получил ответ, что жена предпринимает нужные меры.
Машина закрутилась!»{«Неделя» № 15 за 1970 г.}
Истинная цель поездки Донована в Европу хранилась в глубокой тайне. Для родных и знакомых он отправился в Лондон по делам своих клиентов — страховых компаний. По — видимому, существовали опасения, что в США найдутся силы, которые в последний момент могут сорвать или сильно осложнить осуществление решения президента Кеннеди об обмене.
Опасения же Донована о трудностях, с которыми он встретится в советском посольстве, оказались несостоятельными. Там все вопросы, связанные с обменом, он уладил в несколько дней.
И вот, наконец, наступил момент, которого Рудольфу Ивановичу Абелю пришлось ожидать почти пять лет.
— Абель, возьмите вещи. Идите вниз.
Надзиратель подождал, пока Абель собрал свой несложный тюремный багаж, и проводил его в комнату дежурного.
— Вам надо поехать в Нью — Йорк, — сказал начальник тюрьмы.
Абелю выдали костюм, отвели к парикмахеру. Папку с рисунками и математическими выкладками забрал заместитель начальника тюрьмы. Обещал прислать после просмотра.
Затем Абеля под усиленной охраной направили в Нью — Йорк, а оттуда на специальном военном самолете в Западный Берлин.
Ему не сказали о том, куда его везли. Самолет менял направление. И все же, когда Уилкинсон спросил Абеля, имеет ли он представление о цели полета, тот уверенно ответил: «На Европу» — и молча показал на окно. Уилкинсон понял, что Абель успел определить курс самолета по звездам.
В Берлине Абеля привезли в казармы оккупационных войск США и поместили на гауптвахту, откуда предварительно были удалены все арестованные. Гауптвахта помещалась в подвале здания. Там находились две железные клетки с койками. В одну из них и посадили Абеля, переодев в костюм, напоминающий пижаму. Принесли еду. Пища была дрянная, и Абель есть не стал.
Он лежал на койке и сквозь прутья клетки разглядывал двух стороживших его конвоиров.
Чего они боятся? — подумал Абель. Было совершенно ясно, что дело шло к обмену. «Удирать» было ни к чему.
— Неужели они думают, что я попытаюсь покончить самоубийством! Дураки!
И с этой мыслью Рудольф Иванович уснул и спал довольно хорошо, так как очень утомился за время пути.
Рано утром пришел Донован и рассказал, что примерно через час произойдет обмен.
— Вы не боитесь возвращаться домой? — спросил Донован.
— Конечно, нет, — последовал быстрый ответ.
Вскоре Донован и Уилкинсон поехали вперед, к месту, назначенному для обмена.
Вслед за ними вывели и Абеля из его последней тюрьмы и усадили в машину. По бокам уселись два гиганта — конвоира, ростом более двух метров и весом килограммов по 130 с лишним. Кроме них в машине находился еще один человек из числа прилетевших вместе с Абелем из США.
Когда машина уже ехала по Берлину, он повторил вопрос, который уже ранее задавал в самолете.
— Вы не опасаетесь, полковник, что вас сошлют в Сибирь?
— Зачем? — ответил Абель.
— Подумайте, еще не поздно, — продолжал американец.
Абель только усмехнулся и отвернулся от него. Около пяти лет к нему пристают с одним и тем же. Говорить что‑либо было противно. Да и не к чему.
Машина затормозила у моста. У входа большая доска оповещала на английском, немецком и русском языках: «Вы выезжаете из американской зоны».
По ту сторону Абель заметил группу людей в штатском и среди них одного своего старого товарища по работе. На середине моста Донован беседовал с советскими представителями.
Один из сопровождавших Абеля американцев подошел к ним и вскоре подал сигнал приблизиться.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)