Александр Широкорад - Падение Порт-Артура
Мы же опять обратимся к дневнику царя. Запись 9 января: «В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых» [24. С. 246].
Пардон! А что произошло бы в случае подхода рабочих к Зимнему дворцу? Ну, вышел бы второразрядный чиновник и объявил бы, что царь-батюшка уехал в другой город (он действительно проживал не в Петербурге, а в Царском Селе), принял бы петицию и заявил бы, что-де царь на неделе приедет и во всем разберется. Далее рабочим не оставалось ничего иного, как тихо или с пением «Боже, царя храни…» разойтись. Предположим фантастический вариант — несколько десятков экстремистов кинулись бы громить дворец. Вот тогда против этой кучки людей и следовало применить оружие. И в этом случае все русское общество и европейская пресса единодушно поддержали бы действия властей.
У царя и охранки был и другой очень простой путь предотвратить шествие рабочих 9 января. Кто такой Георгий Га-пон? Студентом третьего курса Духовной академии Гапона пригласили служить священником и законоучителем в Ольгинском доме для бедных общества Синего Креста, но вскоре изгнали за «высокомерие, распущенность и нечистое ведение денежных дел». Оставшегося без гроша попика осенью 1902 г. пригласили на Фонтанку, 16, в Департамент полиции, где его принял начальник Особого отдела полковник Зубатов.
Гапон получил место священника при петербургской пересыльной тюрьме. Кроме того, 100 руб. в месяц ему регулярно выплачивал Департамент полиции. С ведома своего начальства Гапоном создается «Собрание русских фабрично-заводских рабочих». Позже высшие чины полиции оправдывались, что-де Гапон перед 9 января вышел из повиновения и организовал это шествие в инициативном порядке. Предположим, что это так. Но что делают разведки и контрразведки всего мира, когда агент выходит из повиновения? Правильно. Убирают его. Достаточно было передать расписки Гапона и прочую документацию «творческой интеллигенции» или рабочим, чтобы труп попа оказался в Неве или в Мойке, а день 9 января в Петербурге ничем бы не отличался от воскресенья, скажем, 16 и 23 января.
И коммунисты, и монархисты предпочитают замалчивать факт сопровождения колонн манифестантов на первом этапе шествия конными полицейскими. Ну прямо как в самых демократических странах — полиция охраняла разрешенную демонстрацию. Позже (Эти полицейские попали под пули солдат-гвардейцев и были по крайней мере раненые.
Так что события 9 января были не следствием патологической жестокости Николая II, а следствием бардака, заведенного им в управлении Российской империей. Каждое ведомство вело свою политику в своих собственных интересах. Спецслужбы полностью вышли из-под контроля и царя, и министра внутренних дел. По приказу агента полиции Евно Азефа были убиты министр внутренних дел Плеве и великий князь Сергей Александрович; родной дядя царя. Позже другой агент полиции, Мордка Багров, застрелил премьер-министра Столыпина. Еще один полицейский агент, А.Е. Казанцев, дважды пытался убить бывшего премьер-министра Витте. 29 января 1907 г. не сработали две бомбы, опущенные в дымоход дома Витте, а 27 мая 1907 г. Казанцев был убит рабочими, которых он вовлек в организацию второго покушения на Витте. В общем, полицейский хвост стал вертеть собакой.
Любопытно, что никто из историков не обратил внимания на военно-технический аспект событий 9 января. В каких конкретно рабочих стреляли наши доблестные гвардейцы? Большинство рабочих было с Путиловского завода, и непосредственным поводом для шествия было ущемление прав рабочих администрацией оного завода. Кроме того, в шествии приняли участие рабочие Петербургского Металлического, Обуховского и других оборонных заводов.
Между работой тыла в годы Великой Отечественной и русско-японской войн есть огромная разница. В первом случае на оборону работала вся страна, а во втором — десяток петербургских заводов и несколько отдельных заводов в других районах страны (один в Туле, один в Перми и т.д.). Как уже говорилось, финансовое положение России к февралю 1904 г. было прекрасным. С началом войны русские военные агенты носились по всему миру и кидали буквально налево и направо миллионы золотом. Сколько, к примеру, получил известный авантюрист «французскоподданный» Базиль Захаров за пушки Вик-керса и снаряды к ним, которые так и не попали в Маньчжурскую армию? Для «оказания помощи Порт-Артуру» какие-то умники купили в Германии тридцать шесть 8,8-см пушек с 25 тыс. снарядов к ним и двадцать 10-мм пулеметов, а для перевозки этого оружия приобрели пароход «Ангальт». За все было уплачено 2,5 млн. руб. Всю войну сей пароход простоял на Филиппинах. И таких эпизодов можно привести не один десяток.
Казалось бы, при таких тратах на войну не грех удвоить, а лучше утроить жалованье рабочим на десятке оборонных заводов и организовать там трехсменную работу[79]. Но Николай II был хозяином «скотского хутора» и считал, что соседям-хуторянам надо за все платить, а его собственная «скотина» должна работать «за так». Мало того, реальная зарплата рабочих упала на 60–70% в связи с вызванным войной подорожанием продовольствия.
В результате беспорядков 9 января и последовавших затем забастовок рабочих был поставлен крест на многих военных заказах. Так, например, мощные 122-мм полевые гаубицы обр. 1904 г. Путиловский завод планировал сдать в марте — апреле 1905 г., а из-за забастовок и к 1 января 1906 г. не сдал ни одной гаубицы.
Не обратили внимания наши историки и на еще один вроде бы малозначительный факт. Расстрел рабочих 9 января вела не полиция, а гвардейские полки. И уже через несколько часов после стрельбы толпа на Невском начала вытаскивать из саней и колясок проезжавших офицеров и нещадно бить их. Причем били не рабочие, а респектабельно одетые люди. В конце мая богатая публика освистала в театре великого князя Алексея Александровича: «Пошел вон, князь Цусимский!» А при появлении на сцене его метрессы Балетты публика кричала: «На твоих бриллиантах кровь наших матросов» и ряд выражений, не подлежащих публикации.
Поражение в войне и участие офицерства в расправах над собственным населением вызвали жгучую ненависть к «золотопогонникам». Определенную лепту внесло и наглое поведение гвардейских офицеров. Спору нет, и при предыдущих императорах гвардейцы не давали прохода женщинам и безнаказанно оскорбляли мужчин даже из высших слоев общества. Но Николай II стал открыто поддерживать беспредел. Вот, к примеру, в дорогой петербургский ресторан «Медведь», где ужинали богатые студенты, вошел офицер Окунев и потребовал, чтобы все встали и выпили за здоровье Николая II. Все встали, но студент Лядов был сильно пьян и спал, опустив голову на стол. Окунев достал наган и в упор расстрелял студента. Студент сей не только не был революционером, а оказался любимым племянником известного композитора А.К. Лядова, который к тому же был профессором Петербургской консерватории и Придворной певческой капеллы. А.К. Лядов потребовал суда над убийцей, но Николай II велел закрыть это дело.
Другой офицер соблазнил молоденькую актрису. Нравы тогда были совсем иные, нежели сейчас, и актриса предложила офицеру на выбор или венчаться, или оставить ее навсегда в покое. Господин офицер выбрал третий вариант: достал браунинг и разрядил обойму в девушку. И на сей раз император приказал не давать ход уголовному делу.
Поэтому не надо удивляться, что в революционные годы граждане с удовольствием распевали частушки: «Офицерика-голубчика прикокошили вчера в Губчека». Сейчас модно ругать ВЧК — ОГПУ — НКВД, но риторический вопрос: сколько «голубчиков» прикокошили матросы в Кронштадте в феврале — марте 1917-го, когда все вожди большевиков имели алиби в Женеве, Нью-Йорке, «во глубине сибирских руд» и т.д.? Сколько «голубчиков» убили петлюровцы, финны, кавказцы, махновцы и др.?
Ненависть к «золотопогонникам» была столь велика, что советское руководство решило ввести погоны лишь после Сталинградской битвы. А истоки этой великой ненависти восходят ко времени русско-японской войны.
Глава 38.
Россия и Европа (1904–1905)
Япония не смогла бы вести войну, не опираясь на финансовую поддержку английского и американского капитала. Английские банки еще до войны финансировали Японию и ее военную подготовку. На нью-йоркский денежный рынок Японии до войны пробраться не удавалось, несмотря на поддержку президента Соединенных Штатов и еще более авторитетную в данном случае поддержку банкиров лондонского Сити. Руководящие круги Уолл-стрит отказывались доверять Японии свои деньги или выдвигали ростовщические требования — уплату огромного процента и др.
Но вскоре после начала войны против России настроение в Нью-Йорке изменилось. В апреле 1904 г. еврейский банкир Шифф и крупный банкирский дом «Кун, Леб и компания» вместе с синдикатом английских банков, включая Гонконг-Шанхайский, предоставили Японии заем на сумму 50 млн. долл. из высокого процента (6% годовых); половина займа размещалась в Англии, половина — в США. Недоверие к японскому кредиту было все же столь велико, что банкиры потребовали точного определения конкретного источника доходов японского правительства, который даст возможность исправно погашать платежи по займу. В качестве такого источника в контракте были указаны доходы таможен.
