Дэвид Лэнг - Древний Кавказ. От доисторических поселений Анатолии до христианских царств раннего Средневековья
С середины 2-го тыс. до н. э. или немного позже, возможно с третьего периода северокавказского бронзового века, в горах Осетии начала развиваться дигорская культура. На краю степей, расположенных севернее, находилась провинция североосетинских культур. Дигорская культура процветала на территории, чье богатство, несомненно, зависело от металлургии и соответствующих торговых связей. Район слишком гористый для пахотного земледелия. Более вероятной представляется скотоводческая экономика. Однако может ли явное отсутствие земледельческих инструментов, таких как серпы, считаться аргументом в поддержку теории скотоводческой экономики – другой вопрос[249]. Бронзовые топоры, кинжалы, ножи, наконечники копий и стрел – таковы находки из могильников Фаскау и Верхняя Рутха – оба в бассейне верхнего Терека. А Верхняя Рутха к тому же расположена в районе Дигора, на родине дигорской культуры. Это оружие аналогично артефактам, относящимся к поздней талышской культуре 2, для которой датировка Шеффера – 1450–1350 гг. до н. э. почти не требует корректировки[250]. Точное значение этой связи, возникшей, видимо, посредством распространения торговли через степи, находившиеся к северу от Кавказа, еще предстоит установить. Она облегчала контакты между регионом Кубани – Терека и западным побережьем Каспийского моря. Бронзовые наконечники стрел из Агха-Эвлара в Талыше включают крылатый тип, обладающий некоторым сходством в кремневыми артефактами из Верхней Рутхи. Топоры из могильника Фаскау имеют длинные отверстия и лезвия. Также есть булавы сферической овоидной или грушевидной формы, у некоторых из них полусферические выступы. Такой тип встречается даже на севере – в Мариуполе. Подобные выступы есть у некоторых топоров из Фаскау и других мест. И в Фаскау, и в Верхней Рутхе встречаются продолговатые треугольные кремневые наконечники. Можно предположить, что металл был еще слишком ценным, чтобы его могли расходовать для изготовления метательных снарядов, повторное использование которых маловероятно. В этих двух могильниках также обнаружены броши, такие как в Италии, и кинжалы – как в Венгрии, датированные 1200–1100 гг. до н. э.
Дигорская культура была непосредственной предшественницей кобанской, находившейся в таком большом «долгу» перед давней колхидской культурой, что ее часто называют кобано-колхидской. Упомянутые выше параллели с Европой делают начало кобанской культуры в XI в. до н. э. вполне вероятным. Украшенные бронзовые топоры из Фаскау могли быть прототипами кобанской «промышленности». Топор из Пицунды, если он правильно отнесен к XIV в. до н. э., может быть очень ранним прототипом общего стиля бронзовых топоров, ассоциирующихся с кобанской культурой и имевшихся также в Колхиде[251]. Но этот топор едва ли является достаточным свидетельством производства предшествовавшего этой распространенной отрасли. Люди, оставившие свой след в культурной летописи Кавказа в виде своеобразных бронзовых топоров, хоронили своих усопших в подземных галереях с нишами. Аналогичные захоронения характерны для Кубанского бассейна во второй половине 2-го тыс. до н. э. Подобное сходство может обозначать этническую связь между двумя регионами, с точки зрения археологии вовсе не являющуюся невозможной, поскольку кобанская культура была в некотором роде средством связи между Колхидой, другими регионами, расположенными южнее Кавказа, и северными степями. Наличие ярких мотивов бронзовой «промышленности» доказывает, что на нее особое влияние оказал так называемый звериный стиль, и уже не так важно, каковы были отношения между оседлым народом и скифскими или киммерийскими кочевниками. Кобанские топоры более продолговаты, чем их предшественники, имеют скругленные и нередко асимметричные режущие кромки, топорища с вогнутыми сторонами и шестигранным сечением, двояковыпуклые отверстия и обратные стороны с шипами. Эти топоры, как и культура, которую они представляют, датированы периодом между XIII–XI вв. до н. э., а если принять во внимание свидетельства дигорских могильников, более вероятной является поздняя дата – вплоть до начала 1-го тыс. до н. э. Примерами расширявшихся контактов Кавказа в то время являются кинжалы ассирийского и луристанского типов, найденные вместе с кобанским материалом. Возможно, они попали туда при посредстве урартов[252].
Далее мы будем использовать терминологию, введенную Дайсоном для последовательных периодов железного века в Северо-Западном Иране, согласно которой период I начался около 1350 г. до н. э., хотя ее нельзя считать одной системой, применимой ко всей горной зоне – от Кавказа до Верхнего Евфрата[253]. Эта терминология основана в первую очередь на керамических свидетельствах, хотя ссылка на железо вызывает некоторые вопросы относительно раннего использования железа на Ближнем Востоке.
Распространение железа в последние столетия 2-го тыс. до н. э. вызывает скептическое отношение к монополии на этот металл, якобы принадлежавшей в это время хеттам. Известно, что царство Митанни было пионером в обработке железа. Понимание используемых технических процессов и оставленных ими следов является принципиально важным для правильной трактовки имеющейся информации[254]. Одна теория заключается в том, что распространение железа произошло при посредстве странствовавших кузнецов, например халибов и других групп, переходивших из одного города в другой. Но следует помнить, что было множество кузнецов, работавших с бронзой, за которыми стояли многовековые традиции. Поэтому для первых попыток работы с новым металлом вполне могли использоваться методы, привычные для бронзы. Практические преимущества железа определенно не были очевидны на протяжении длительного времени, и оно использовалось мало. Формы, привычные в бронзе, изначально применяли и в отношении нового металла. Выдающимся произведением раннего периода его обработки является кинжал с железным лезвием из гробницы Тутанхамона. Считается, но не доказано, что это подарок хеттского царя Суппилулиумы I[255]. Настоящий железный век начался только с широким распространением инструментов и оружия высокого качества, превосходившего те, что раньше делались из меди. Такая перемена на Ближнем Востоке едва ли могла произойти раньше X–IX вв. до н. э., хотя народы моря, напавшие на Египет во время правления Рамзеса III, имели железные мечи. Более того, филистимляне, образовавшие самую крупную группу народов моря, по свидетельству Ветхого Завета, имели большой опыт в обработке железа[256]. Это умение они, вероятнее всего, привезли с собой с родины. Пока железо производилось с использованием тигелей, подходивших для бронзы, преимущества нового металла оставались несущественными. Появление домниц и шахтных печей сделало возможным производство стали. Тогда и начался истинный железный век. Его наступление было мирным и произошло после длительного и широкого знакомства с обработкой железа старыми методами.
Горная зона Восточной Анатолии и Северо-Западного Ирана богата железорудными месторождениями. Несомненная важность земель, которые позже оказались под властью Урарту, для ранней истории железной металлургии, хотя сама по себе не была адекватным объяснением подъема этого государства, все же не позволяла на основании нехватки материальных свидетельств сделать вывод о возврате к варварству[257]. Другой регион, возможно решающий для железной металлургии, протянулся от Тавра в северную часть Сирии и включил Киззуватну – главный источник железа для хеттов в имперский период. Если принять происхождение греческого слова khalyps («сталь») от Halab/Aleppo, то это будет еще одним доводом в пользу значимости данного региона[258]. Но все же, рассуждая о значении железа во 2-м тыс. до н. э., нельзя забывать о сравнительной отсталости Египта. Сведений о начале обработки железа в Закавказье прискорбно мало. Лишь несколько железных украшений примерно XIII в. до н. э. ученые обнаружили в культурной провинции Гянджа – Карабах. В скифский период использование железа медленно распространилось в северные степи и бассейн Кубани. Железные кинжалы характерны для позднего периода кобанской и колхидской культур. Правдивость более позднего свидетельства обработки железа, описанного в «Аргонавтике», где сказано, что аргонавты встретились с обрабатывавшими железо халибами на берегу Черного моря – между Синопом и Трабзоном, не стоит переоценивать. С учетом всех неопределенностей, окружающих вопрос о начале обработки железа, один факт не подлежит сомнению: ко времени появления крупных урартских городов железные инструменты и оружие уже производились в больших количествах. Это подтвердили раскопки в Топраккале и Кармир-Блуре. В Каялидере были найдены многочисленные железные наконечники для стрел и только один – бронзовый, причем другого вида. Сопоставимы наконечники для стрел из урартской цитадели Хафтаван-Тепе[259].
