Огюст Роден - Беседы об искусстве (сборник)
Те: колода игральных карт. Короли, дамы, валеты. Какая досада, что великие сюжеты отныне излагаются и передаются средствами низкой промышленности! Церковь дошла до того, что стала воспроизводить идолов, которым поклонялись первобытные племена.
Похоже, что некоторые витражи вдохновляются японским искусством, – они манерны; другие китайским – эти суровы.
Я вынужден опять вернуться к повреждениям и реставрациям.
Художнику нечего беспокоиться о повреждениях; как правило, они ничего не умаляют, напротив, добавляют.
По крайней мере они никогда не мешают.
Разброд вносят именно починки. Повреждение всегда дело случая; однако случай очень артистичен. Но если бы кто-то захотел нарочно сломать и подчистить, это было бы отвратительно. Так что не на иконоборцев я сетую, а на реставраторов.
Взгляните на мантский фонтан в ренессансном стиле. Три века мальчишки увечили его: а он все еще был прекрасен. Он отреставрирован «на буржуазный лад» – теперь это всего лишь штукатурная подделка, годная для выставки или для сада, стилизованная под камень. Исчез рельеф, пропало впечатление.
При ремонте с церквей сдирают их стиль. Их капители становятся рыхлыми и тяжеловесными. Они перенимают черты мэрий, муниципальных построек. Весь их вид – и в целом, и в частностях – убог, уныл.
Плоды недужной Франции, опустошенной заботами о корысти, той Франции школ и течений, где только говорят и разучились работать.
Прекрасный убор былых времен падает, старинная маска разорвана, словно прекрасный покров. Уже и не знаешь…
Зло исходит из школ в искусстве, из музеев. Незачем отправляться на поиски знания в музеи; они лишь для нашего удовольствия. Если вы хотите по-настоящему чему-то научиться, работайте наедине с природой, пристальнее всматривайтесь в нее невооруженным глазом. Потом можете идти в музеи, вы будете там у себя дома. Те же, что начинают с музеев, останутся вечными копиистами, начетниками, уничтожающими всякий дух, потому что, лишенные собственной инициативы, они не способны к пониманию.
Знаете ли вы, что такое оригинальное в понимании наших современников? Это значит отдельное. Не Древние породили столь варварскую концепцию. Их удержало то, что было святого у этих народов. Они видели в искусстве равновесие сил, позаимствованных у природы, то есть у разума более высокого, нежели наш собственный.
Повиноваться этому разуму, вместо того чтобы поправлять его с помощью искусственных расчетов, значит слиться с его непогрешимыми силами, которые художник использует, не понимая их; это значит проникнуть в тайну природы. Будем простыми, как Древние. Чем проще мы будем, тем полнее, ибо простота означает единение с истиной.
Изучение натуры, как его понимают в современных школах, есть изучение лицевой стороны, то есть иллюзии. Сам вид человека, как и его ум, опровергает это заблуждение. Лицевая сторона есть совокупность различных профилей. Зрительный план каждого из этих профилей прост. Но чтобы достичь этой простоты, требуется долгая и терпеливая предметная практика.
Впрочем, жизнь предстает перед нами в оболганном нами же виде. Мы разучились понимать эту живую картину радостного величия. Мы проходим, не видя ее. Наше несчастье проистекает из того, что мы, словно всезнайки, хотим подправить Природу. Наше противостояние ей выдает наше же бессилие.
Однако какое наслаждение и подспорье эта щедрая природа для того, кто умеет смотреть на нее и восхищаться! Восхищаться – это жить в Боге, познать небо – то небо, которое всегда дурно описывали, потому что искали его слишком далеко; а оно здесь, подобно счастью, совсем рядом с нами! Что угодно напомнит вам о его реальном присутствии, лишь бы вы сами были понятливы и чувствительны. Начните с изучения какого-нибудь растения, первого попавшегося, и вскоре вы забудете и о ребяческой корысти, и о мелочном честолюбии.
Мы довольно часто говорим, что погода плоха: что мы знаем об этом?
Еще раз: надо научиться судить о целом. Чтобы понять, вооружитесь терпением и для начала восхищайтесь. Восхитительно все, даже то, что ранит нас. Бунт против природы – напрасная трата сил; он вытекает из невежества и ведет к страданию.
Ах! Какая плохая погода, не правда ли? Мрачная, хмурая; небо, подобно грозному морю, нависает и готово обрушиться – как это прекрасно!
В первую очередь убедим себя, что природа прекрасна во всем, и тогда, вооруженные этим принципом, мы увидим, как сами возвышаемся, открывая для себя величие поражающего взгляд зрелища. Но, как и все завоевания, это стоит некоторого усилия, на которое мы уже не способны.
Почему столько дряблости, столько слабости в том, что мы все еще именуем вкусом – нашим вкусом? Потому что мы живем в эпоху, озабоченную более материальным, нежели духовным, когда вкус в искусстве отменен. Гнушаются уделить ему реальные силы. Как, по-вашему, наши пресловутые художники, не давшие себе труда изучать натуру при дневном свете, смогут, хватаясь за реставрацию готических памятников, отнестись с уважением к этим великолепным образчикам жизни? Они не способны ни понять, ни сравнить; они слишком торопятся.
Чтобы чему-то научиться, надо идти вперед медленно, оставив этот суетный век, и заранее смириться с тем, что не сколотишь состояния.
Нам уже некогда учиться. Нет больше учеников. Мастер, сам познавший пользу ученичества, не подготовил себе смену. Вековая цепочка порвана. Работать! Есть ли еще кто-нибудь, кто работает? Да, есть… – Но чего ради, если, как говорят, труд ни к чему не ведет?
• Ошибаетесь! Во-первых, труд ведет к счастью. Даже больше того: он, быть может, ведет к лицезрению Бога сквозь Его покровы. – И труд убивает в труженике зависть. Человек, который знает цену труду, возвышается над низкими страстями, рукоплещет успехам своих собратьев, признателен гению, который продолжает жить в своих произведениях и многочисленных последователях. – Труд – это вечное обновление. Он сближает нас с животными, нашими истинными братьями, с деревьями, со всеми растениями, как с самыми скромными, так и с самыми пышными. Как прекрасны бобовые – словно возлюбленные! А разве салат или сельдерей уступают в красоте «декоративным» растениям – лживо названным так с претензией на исключительность? Цветок картофеля достоин принцесс; взгляните, как он украшает платья времен Людовика XVI: что может быть изящнее?
Будем же восхищаться всем и не пойдем искать красоту слишком далеко. Чтобы вызвать восторг, хватит и вида из нашего окна… Выгляните из него. Посмотрите также на ваших родителей, ваших друзей. Восхититесь трогательной красотой этих дорогих лиц, где проглядывают души, молчаливо жертвующие собой. Увидьте ваших друзей так, как Рембрандт видел своих: ведь вокруг этого великого человека были одни только живые шедевры. Это потому, что его добродетелью был труд. Какое чудотворное орудие постижения! Только от вас зависит, научитесь ли вы обращаться с ним.
Человек несчастен, потому что старается обойти закон труда, потому что хочет, подобно мальчишкам и честолюбцам, играть, добиваясь первенства. Тем самым он предает собственный разум, который не нуждается в утехах тщеславия. Его естественная цель – истина; его естественная деятельность – усилие ради достижения этой истины в сокровенном мире, ради понимания его устройства. И лучезарный итог его усилий – счастье. Счастье, словно бегущий конь, не отстает от пытливого ума. Но надо всегда стремиться вглубь: когда я говорю, что в человеческом теле столько разнообразной красоты, столько величия, я предполагаю как очевидную истину, что душа, заключенная в этом шедевре, сама является его венцом, его основой. Выявим душу в теле.
Мне не ведомы ни Индия, ни Китай… Но я люблю французскую деревню. И могу говорить об этом с нескрываемой нежностью…
Как они прихотливы, наши французские дали! У них чуть однообразная ширь, как у доброты, которая вдохновляет ум и составляет радость каждого проявления жизни. Жизнь в деревне размеренна; у нее свой ритм. Там – корни народа, там – гений, там – наивное добро, там – мудрая неспешность, и даже дурное там становится хорошим благодаря окружению. Мысли обращаются, так сказать, к земле и от этого здоровеют. Крестьянин не торопится; у него поступь веков.
Надо уметь возвращаться по своим следам. Нетерпеливые с этим никогда не согласятся: им уж лучше все начать заново! Бедняги! Они обречены на неисправимое невежество, ибо терпение – первое условие любой плодотворной учебы.
Несчастья так хорошо учат нас этому необходимому терпению! И поэтому несчастье – наш благодетель. Это единственная серьезная школа, которая нам остается. И сейчас она широко открыта для нас. Мы попались в западню нашего собственного тщеславия, наших смехотворных амбиций. Но в этой хорошей школе мы узнаем истинную цену вещей и все то, чего не знают книги. Так что противовес сработал из-за наших собственных ошибок и без нашего ведома.
