Михаил Киселев - Виктор Борисов-Мусатов
Агава. 1897
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Правда, художник попробовал поступить в мастерскую Пюви де Шаванна, что иронично описал в письме к матери: «Я все время боялся, что к моему приезду он возьмет да помрет, ведь ему уже за семьдесят. Но он сделал хуже - женился и перед свадьбой закрыл свое ателье. По приезде сюда я разыскал квартиру этого новобрачного и явился к нему в девять утра. Я застал его в бледно-сиреневом халате и высказал ему свое желание. И он хотя и проникся чувством уважения к моему стремлению, но все-таки заявил, что уже больше учеников не имеет»[1 Цит. по: А.А. Русакова. Борисов-Мусатов, с. 40.]. Это произошло на второй год пребывания Борисова-Мусатова в Париже, после летних каникул, проведенных в Саратове. Узнав, что русский молодой художник учится у Кормона, Пюви де Шаванн посоветовал ему продолжать занятия в той же мастерской.
Что касается живописи, то в ней Борисов-Мусатов поначалу хотел освоить в полной мере принципы импрессионизма. Его заботила проблема изображения обнаженного тела в пленэре. В Саратове он в 1896-1898 годах создал целую серию обнаженных мальчиков-натурщиков на фоне зелени. В них художник увлечен передачей рефлексов на теле, их изменчивости в солнечный день. Любопытно, что первый этюд такого рода - Мальчик с собакой - был написан Борисовым-Мусатовым еще, видимо, до поездки в Париж в 1895 году, а завершил эту серию Мальчик около разбитого кувшина. По цветовому решению, по упоению солнцем, по характеру мазка, близкому к мазку французских импрессионистов, эта работа ничем не отличается от серии тех этюдов, которые Борисов-Мусатов писал в Саратове, во время летних отлучек из Парижа. Кстати, тогда же был написан и этюд Дерево (1896-1898), который по уровню мастерства обоснованно сопоставлялся с Сиренью на солнце Моне[1 О.Я. Кочик. Живописная система В.Э. Борисова-Мусатова. М., 1980, с. 54.].
Портрет сестры, Елены Эльпидифоровны Борисовой-Мусатовой. 1900. Рисунок Саратовский художественный музей
Автопортрет с сестрой. 1 898
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Создававшиеся как этюды для изучения взаимодействия натуры с солнечным светом, «мальчики» Борисова-Мусатова вместе с тем были наполнены образно. Не случайно рядом с ними вспоминаются этюды Александра Иванова. Учитывая поэтическую природу дарования Борисова-Мусатова, его стремление к возвышенному идеалу, нельзя не согласиться с утверждением, что «ранние мусатовские “мальчики” кажутся некоторой вариацией эстетического воплощения того же гармонического идеала человеческого бытия, что и Пейзажи с мальчиками Александра Иванова»[2 М.Г. Неклюдова. Традиции и новаторство в русском искусстве конца XIX - начала XX века. М„ 1991, с. 232.].
Во время летних пребываний в Саратове в 1896-1898 годах, когда прерывалась работа над рисунком в мастерской Кормона, Борисова-Мусатова буквально преследовала мысль о создании масштабной картины. Элементы картинности появились уже в портрете сестры Елены Эльпидифоровны Мусатовой (1896), которая часто позировала художнику. В этюде Девушка с агавой (1897) в классической системе импрессионизма написан фон переплетающимися узкими полосками зеленого и желтого цвета, а горшок с агавой и профиль Елены Мусатовой отмечены четкостью контура и пластической вещественностью. Правда, этюды к картине, в целом не выходящие за пределы импрессионистической системы, все же показывают некоторые попытки выйти за пределы ее. Лучший из них, безусловно, Агава (1897). Написав цветок густой красочной массой, пластично, Борисов-Мусатов выдвинул его резко вперед, срезав листья краями холста. В композиции, где предмет несколько опрокинут на зрителя, можно усмотреть и влияние Сезанна (его тоже во Франции видел русский художник). Но за цветком открывается бездонный мир, заставляющий вспомнить решение пространства в Ветке Александра Иванова. Отдельный предмет - агава - словно становится частью макрокосма. Здесь предвосхищены и последующие искания Петрова-Водкина с его идеей сферической перспективы. И это неудивительно, ведь уроженец Саратовской губернии Петров-Водкин очень высоко ценил искусство своего, в какой-то степени, земляка.
Осенний мотив. 1899
Саратовский художественный музей
В 1898 году закончилось время учебы у Кормона. Весной у Борисова-Мусатова обострилась болезнь позвоночника, он вынужден был перенести тяжелую операцию, после которой для восстановления здоровья уехал на юг Франции. Когда художник возвращался в Россию через Германию, в Мюнхене его встретил Игорь Грабарь и так рассказывал об этой встрече в автомонографии Моя жизнь: «Маленький, горбатый, с худощавым бледным лицом, светлыми волосами ежиком и небольшой бородкой, - он был трогателен, мил и сердечен. Мы все его любили, стараясь оказывать ему всяческое внимание, и только подшучивали над его ментором Кормоном. Мусатов всецело был тогда во власти импрессионистов... В то время никто из нас не мог себе представить, да и он сам не знал, во что выльется его дальнейшее искусство, скованное тогда импрессионизмом»[1 Цит. по: М. Дунаев. Указ, соч., с. 80.]. Думается, что, говоря о «скованности импрессионизмом», Грабарь был не прав: ведь и Девушка с агавой, и Агава уже предвещали скорый отход художника от чисто импрессионистической системы.
Заехав в Дрезден для осмотра Дрезденской галереи, Борисов-Мусатов из-за безденежья должен был вернуться в Саратов, хотя его влекла Москва, «красивый город удивительно. Даже таких в Европе нет»[1 Цит. по: А.А. Русакова. Борисов-Мусатов, с. 49.].
К тому же за время отсутствия Борисова-Мусатова художественная жизнь Москвы преобразилась. Символизм укрепил свои позиции в литературе. Передвижники перестали определять лицо русского изобразительного искусства. Зато в полную мощь своего дарования работали Левитан, Серов и Врубель, который не мог не потрясти воображения Борисова-Мусатова. А Левитан и Серов, кроме того, преподавали в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, вытесняя оттуда ту рутину, с которой он не мог смириться в свое время. У Серова уже учился товарищ Борисова-Мусатова Николай Ульянов и саратовские поклонники мусатовского творчества, его молодые друзья Павел Кузнецов, Петр Уткин, Кузьма Петров-Водкин. Конечно же, в Москве Борисов-Мусатов должен был узнать и о «Выставке русских и финляндских художников», которую организовал в Петербурге за несколько месяцев до его прибытия в Россию Сергей Дягилев и которая положила начало возникновению общества «Мир искусства».
Гармония. 1900
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Но надо было возвращаться в родной город. Да, там отличный музей, театр, музыкальное общество. Но товарищи по искусству оставались в столице, и острее чувствовалась пошлость быта провинции, может быть, не осознававшаяся так остро до посещения Европы. Во всяком случае, в письмах художник характеризовал саратовскую атмосферу как «грязь и скуку», «чертово болото».
Всему этому, по мысли Борисова- Мусатова, могла противостоять красота, которая в сознании художника отождествлялась исключительно с добром, чистотой, гармонией. Все демоническое, чувственно-эротическое в ней художником не воспринималось. Служение красоте - в этом видел свое призвание художник. Он устроил мастерскую во флигеле дома, который семья художника после смерти отца вынуждена была сдавать. Именно в этой мастерской, украшенной гравюрами Хокусаи и Утамаро, репродукциями Джоконды Леонардо и Женевьевы, глядящей на спящий Париж Пюви де Шаванна, Борисов- Мусатов написал Автопортрет с сестрой (1898), пытаясь создать в этой картине мир возвышенной мечты и одухотворенности. Для того чтобы противопоставить образы этой картины грубой реальности, Мусатов одел сестру в специально сшитое матерью художника платье по моде 1850-х годов. Фигуры помещены в старинный парк (здесь сказались впечатления от Слепцовки). Художник отказался от импрессионистической техники, и непосредственно увиденные краски натуры трансформируются в несколько условный сине-зеленоватый общий тон, который впоследствии будет определять колористический строй многих его произведений. Этот тон создает в картине настроение элегической печали, которую зритель читает в выражении женского лица. Девушка словно погрузилась в мир сокровенных дум и переживаний. Садово-парковый ансамбль трактован без акцентировки объемов, художник стремился подчинить все плоскости, что делает произведение похожим на панно.
Сидящая женщина. 1899 Этюд к картине Гармония
Воронежский художественный музей
Кавалер, читающий стихи. 1899 Этюд к картине Гармония
