Марга Минко - Стеклянный мост
Я обернулась, решив, что она имеет в виду какую-то из книг, но в руке у нее была фаянсовая кошечка.
— Хочешь, возьми ее себе, — предложила я. — Мы теперь здесь все равно надолго не останемся.
— С удовольствием, — сказала она. — Жаль, если ты бросишь все эти красивые вещицы на произвол судьбы.
— Правда, — кивнула я. — Возьми еще что-нибудь.
Она обошла комнату, взяла вазочку, деревянную кружку, старинную медную шкатулочку и еще несколько мелких вещиц.
— О, — вдруг воскликнула она, — какая сумочка!
Она положила все, что было у нее в руках, на столик и взяла кожаную сумочку, висевшую на спинке стула. Осмотрела ее со всех сторон, открыла и выложила содержимое на скатерть.
— Вот, — сказала она, — сюда я все и уложу. Очаровательная сумочка.
— Это сумка моей сестры. Она сама ее сделала.
— Она умела так здорово мастерить из кожи? — удивилась девушка.
— Да, и сделала из кожи много разных вещей. Очень красивых.
— Я сохраню ее для тебя, — сказала она.
— Хорошо, — ответила я.
— Иногда я буду ею пользоваться, ладно?
— Хорошо, — сказала я, — пользуйся, пожалуйста.
Держа в руках ракетку, сумочку и другие вещи, она остановилась и обвела взглядом мою комнату, как будто забыла еще что-то.
— Этот изразец… — начала она.
Я сняла со стены декоративный изразец и положила его сверху на остальные вещи.
— Я открою тебе дверь, — предложила я.
— Лучше бы я взяла с собой портфель, — засмеялась она.
— Но ты ведь не знала, что придется нести так много вещей. Ты же только за ракеткой пришла?
— Конечно. Замечательно, что я могу поиграть твоей. Это хорошая ракетка, да? Я хотела попросить у тебя только ракетку. Все равно она проваляется в шкафу, а играть ею пока некому.
Я сошла вместе с ней по лестнице и приоткрыла наружную дверь.
— Так пройдешь? — спросила я.
— О да, — ответила она, но почему-то остановилась. — Может, выглянешь на улицу? Сейчас надо в оба смотреть… если они увидят, что я выхожу из вашего дома… кто знает… еще без вины виноватой окажешься.
Я накинула на пижаму пальто и посмотрела вправо и влево по улице.
— Не видно никого.
— Ну, пока, — сказала соседка.
Она быстро выпорхнула из нашего палисадника и вбежала в свой сад. На руке ее болталась сумочка. Из нее торчал хвостик фаянсовой кошечки.
Возвращение домой
— Знаешь, что я сделаю? — сказала я брату как-то после обеда. — Я поеду в Амстердам.
— Как же ты попадешь туда сейчас? — спросила его жена. — По-моему, это просто безрассудство.
— Хватит с меня этого маскарада, — ответила я. — Хочу наконец одеться по-человечески.
— Понятно, — согласился Дав. — Может, тебе сейчас действительно лучше быть в Амстердаме. Наверно, и нам стоит отправиться туда.
— А как ты это сделаешь? — спросила меня Лотта.
— Отпорю звезду с пальто и сяду в поезд. Очень просто.
— Только бы не было строгого контроля, — сказал Дав.
— Буду осторожна, — ответила я. — В любом случае поеду.
Мне хотелось навестить родителей. Они писали, что хорошо устроились. Сняли меблированные комнаты в большом доме с садом на Сарфатистраат. "Мы встретили здесь многих наших знакомых, — писал отец. — И живем все в одном квартале".
Хотя они писали, что им живется неплохо, я понимала, было бы легче, если бы рядом с ними жил кто-нибудь из детей. Тем более что они все больше и больше беспокоились о Бетти, от которой давно не было писем.
Выйду, когда стемнеет. Я волновалась, как маленькая девочка, которой впервые разрешили путешествовать самостоятельно. И волновалась не только потому, что вот-вот увижу своих родителей, но и потому, что осмелилась поступать так, словно все осталось как до войны. По дороге к станции мне на каждом углу чудился полицейский, проверяющий документы. В тускло освещенном зале ожидания мне казалось, что все смотрят на меня с подозрением. В поезде я села в уголок, рядом с женщиной, которая укачивала ребенка. Мужчина напротив меня курил трубку и глядел в окно. Там ничего не было видно. Мы ехали в полной темноте, и постепенно мои страхи забылись. Я даже начала находить в поездке какое-то удовольствие. И даже начала мурлыкать в ритме вагонных колес. Вспомнилось, как мы с Бетти, когда были маленькими, часто проводили каникулы в Амстердаме. В поезде лучшей забавой для нас было сочинять незатейливые стишки в такт перестуку вагонных колес. "В-ам-стер-дам-и-рот-тер-дам-с-бу-тер-бро-дом-едем-к-вам". Бывало, километр за километром отчеканивали такие строчки.
В Амстердаме было темно и сыро. На улицах еще довольно много прохожих. Точно призраки, они молча скользили по широким тротуарам площади Дамрак. Никто на меня не смотрел. Никто меня не преследовал.
Найти дом на Сарфатистраат оказалось не так просто. Под деревьями было почти совсем темно. Чтобы разглядеть номера домов, приходилось подниматься на ступеньки подъездов. Наконец я отыскала нужный адрес. Дом находился немного в глубине. Держа палец на кнопке звонка, я еще подумала, хорошо ли звонить так вот сразу, без предупреждения. Всполошишь весь дом. Попробовала было посвистеть, но меня, видимо, никто не слышал. Делать нечего, придется позвонить. Я осторожно три раза нажала на кнопку. Как только в коридоре послышались шаги, я крикнула свое имя в прорезь почтового ящика.
— Это ты? — удивился отец. Приоткрыл дверь и впустил меня.
— Приехала навестить вас, — весело сказала я.
— Девочка моя, — воскликнула мама, — как ты только решилась на это?
— А что тут особенного?
Убедившись, что не случилось ничего страшного, остальные жильцы тоже пришли посмотреть на меня.
— Неужели ты приехала поездом? — спросил один.
— И никто не спросил удостоверения личности? — поинтересовался другой.
— Билет купила прямо в кассе?
Точно какую-то достопримечательность, они внимательно рассматривали то место на моем пальто, где раньше была пришита звезда.
— Кое-где еще остались желтые нитки, — сказал кто-то.
— Звезду сейчас же надо пришить обратно, — сказала мама.
— В вагоне много было народу? — спросил отец.
Они расспрашивали меня так подробно, словно я проделала невесть какой долгий путь, словно я приехала из-за границы.
— Ты, наверно, проголодалась, — сказала мама.
Она вышла и вскоре вернулась с бутербродами.
Есть мне совсем не хотелось, но, чтобы не расстраивать ее, я взяла бутерброд. А все присутствующие стояли вокруг и смотрели на меня с таким радостным удовлетворением, что я, хоть и с трудом, съела все, что принесла мама.
В полуподвале
Дом на Сарфатистраат производил мрачное впечатление. Потолки высокие, обои темные, мебель тяжелая, массивная.
Через неделю после того, как мои родители переехали сюда, семья, которой принадлежал дом, вдруг куда-то исчезла. Напрасно папа с мамой ожидали их утром к завтраку. Сначала они подумали было, что хозяева проспали, но, когда и в течение дня никто так и не появился, пришлось признать, что они сочли за лучшее покинуть неспокойный город. Родители договорились с жильцами, которые тоже недавно поселились на втором этаже, что займут весь первый этаж. К моему приезду мама уже успела освоиться, устроила все в комнатах по своему вкусу, и я сразу почувствовала что-то смутно напоминавшее наш дом в Бреде. И все-таки это был типичный амстердамский дом с узенькими коридорами, темными лестницами и коричневыми крашеными дверями. Крутая винтовая лесенка вела в полуподвал, забитый мебелью, абажурами, катушками шелковых ниток, коробками и коробочками с пуговицами, бусами и тесьмой.
Открыв для себя этот полуподвал, я часами просиживала там, копаясь в затхлых тряпках, шитых золотом лентах и проволочных каркасах от ламповых абажуров. С детства я любила рыться на чердаке в сундуках с карнавальными костюмами. Я примеряла их и подолгу бродила, наряженная как для маскарада. Так и в полуподвале я, навесив на себя нитки бус, ходила по душным закоулкам. Однажды утром ко мне спустился отец. Он был в пальто и принес пальто мне.
— Живо одевайся, — сказал он.
Следом за ним пришла и мама. Я быстро сняла бусы. Отец выключил свет. В полутьме мы сели у зарешеченного окна, выходившего на улицу. Оттуда были видны только ноги прохожих. Некоторое время никто мимо не проходил. Но через несколько минут появились большие черные сапоги, громыхавшие по мостовой. Они вышли из дома справа от нас и прошагали наискосок мимо нашего окна к краю тротуара, где стояла какая-то машина. Еще мы увидели, что рядом с сапогами шли ноги в обыкновенной штатской обуви. Коричневые мужские ботинки, пара стоптанных дамских лодочек и спортивные туфли. Две пары черных сапог прошли к машине, ступая медленно, точно несли что-то тяжелое.
