Наталья Калинина - П.И.Чайковский
— Так вот, друг мой Петя, — точно издалека доносится голос Николая Григорьевича. — На твоем концерте руки можно сломать. Ты будто не для простого смертного его сочинял, а для олимпийского бога. Кто, скажи на милость, из нынешних пианистов сыграет эти неуклюжие пассажи?
— Я рассчитывал в первую очередь на тебя, — глухо отозвался Чайковский.
— Премного благодарен и тронут. — В тоне Рубинштейна Чайковскому послышалась издевка. — Однако ж напрасный труд. Хотя нет, есть тут две, самое многое три страницы, достойные внимания, а остальное либо бросить, либо досконально переделать. Верно, Николай Альбертович?
Губерт согласно и чуть-чуть подобострастно кивает увенчанной огненно-рыжим париком головой.
— Я не стану переделывать ни единой ноты, — тихо, но решительно заявляет Чайковский. — Мне все здесь нравится. Слышите? Все!
Он хватает с пюпитра ноты и, ни с кем не попрощавшись, выскальзывает на улицу. Только бы никто не видел навернувшихся на глаза слез обиды.
"Остальное либо бросить, либо переделать… либо бросить…" — звучит в ушах.
Неужели, неужели не почувствовали друзья, что эти торжественные аккорды рояля в первой части как бы приглашают: оглядись вокруг, жизнь пленительно хороша. Да, она трудна, она полна борьбы, страданий, но тем упоительней мечта о счастье, тем сильнее вера в него. Проносятся над тобой ураганы, гремят грозы, а ты все равно веришь в то, что наступит миг, когда душа твоя сольется в единой гармонии с природой, со всем мирозданием…
И неужели их сердца не тронула прозрачная раздумчивая тема средней части, рожденная самими просторами полей, разомлевшими под звонким июльским зноем? Ну, а финал, где душа ликует под звуки "Веснянки", а потом замирает от восторга, уносясь в безоблачную высь неба? Неужели и финал мог оставить их равнодушными?..
Чайковский не замечает, что его голова и плечи покрылись пушистым мягким снегом. Он идет, не разбирая дороги, сперва по Моховой, потом сворачивает на Тверскую.
Из ресторанов и трактиров, разукрашенных яркими вывесками, вываливаются компании веселых смеющихся людей, возле огромной елки танцуют вприсядку мужик в атласной телогрейке и добродушный толстый медведь.
— Эй, Дед Мороз, поехали с нами! — приглашают Чайковского из проносящихся мимо саней. — Почему ты такой расстроенный, Дед Мороз? У тебя же сегодня праздник!..
Обида была тем более горькой, что Петр Ильич чувствовал несправедливость упреков Рубинштейна. Ночью он еще раз просмотрел клавир, внимательно прослеживая развитие каждой темы, и пришел к выводу, что нигде не погрешил против Истины, ни разу не покривил душой. Да, ему очень хотелось, чтобы первым исполнителем его фортепьянного концерта стал Рубинштейн — этому человеку сполна отпущены природой и мощь, и вдохновение, и нежная поэтичность. Но коль уж так случилось…
Чайковский с болью в сердце рвет страницу с посвящением и шлет уже готовую партитуру известному немецкому пианисту и дирижеру Гансу фон Бюлову, покорившему всех своим искусством во время недавних гастролей в России. Наверняка поймет, оценит. Случается, молчит пророк в своем отечестве…
И вот перед Чайковским письмо Бюлова, слезы радости застилают глаза, душа полнится благодарностью.
"Я горжусь честью, оказанною мне посвящением этого капитального творения, восхитительного во всех отношениях, — пишет Ганс фон Бюлов. — Ваш концерт опус 23… мне представляется самым сверкающим, самым совершенным из произведений Вашего творческого дара, каким Вы до сих пор обогатили музыкальный мир. Это так оригинально по мыслям… так благородно, так сильно, так интересно в деталях. Одним словом, это настоящий перл, и Вы заслуживаете благодарности всех пианистов".
Бюлов включил Первый концерт Чайковского в свои гастроли по городам Соединенных Штатов Америки. Успех был огромен. В Бостоне публика буквально неистовствовала от восторга, и финал пришлось повторить. Тот самый финал, где звучит, вплетаясь в мелодию оркестра, незамысловатая украинская песенка, подслушанная Чайковским в Каменке:
Выйди, выйди, ой, Иванку,
Заспивай нам веснянку,
Зимовали не спевали,
Весну дожидали.
Чайковский напишет в ответном письме Бюлову:
"Как бы я хотел присутствовать на одном из Ваших концертов и слышать исполнение моего концерта! Пока же я слышал его несколько дней тому назад, где он был отчаянно изувечен. Пьеса не имела никакого успеха".
21 ноября 1875 года Первый концерт Чайковского си бемоль минор для фортепьяно с оркестром прозвучал в Москве в блистательном исполнении Сергея Ивановича Танеева. За дирижерским пультом стоял Николай Рубинштейн. Публика, заполнившая зал Русского музыкального общества, бурно приветствовала и композитора и исполнителей. Особенный успех выпал на долю Танеева.
"Если б ты знал, как он великолепно играет мой концерт!" — напишет Петр Ильич в письме к брату Модесту.
С тех пор концерт входит в репертуар всех без исключения выдающихся русских и зарубежных пианистов. Сам Николай Рубинштейн включает его в свои зарубежные гастроли и, как бы желая загладить свою вину, рассказывает Чайковскому об успехе, всегда сопутствующем концерту.
Однако посвящение останется прежним — Гансу фон Бюлову, первому исполнителю, безошибочно распознавшему гениальность этого творения.
"Лебединое озеро"Гостя в Каменке у сестры Саши, Петр Ильич предпочитал жить отдельно, в маленькой хатке поодаль от дома, откуда было видно селение с небольшой колокольней, тихая неспешная речушка Тясмин. В двух крохотных комнатках пахло душистым горошком и ночной фиалкой, которые цвели под самыми окнами.
Он занимался на специально поставленном для него пианино, писал в саду под старой вишней, бродил по берегу реки. Тишина, одиночество, близость любимых людей — все это располагало к творчеству. Вечерами собирались на веранде, долго засиживались за самоваром, слушая рассказы матери Льва Васильевича, Александры Ивановны, вдовы декабриста Давыдова. Она помнила Александра Сергеевича Пушкина, не раз гостившего в Каменке. Он так вдохновенно, так страстно читал здесь, на этой самой веранде, свои дивные стихи. Был такой же теплый, пахнущий парным молоком вечер, в кустах стрекотали неумолчные цикады…
Нас было много на челне;
Иные парус напрягали,
Другие дружно упирали
В глубь мощны веслы. В тишине
На руль склонясь, наш кормщик умный
В молчанья правил грузный челн;
А я — беспечной веры полн,
Пловцам я пел…
— А теперь пускай дядя Петя что-нибудь сыграет нам, а мы спляшем, — просили дети. — Или ты, мамочка, сыграй, а мы с дядей Петей станцуем балет.
Если за рояль садился Петр Ильич, музыка звучала до полуночи — Глинка, Шопен, Шуман, русские и украинские песни, а то и просто вдохновенные импровизации, навеянные красотой благоуханного июльского вечера, крупными южными звездами над головой, покоем и умиротворением, снисходящим на душу в такие светлые минуты.
Если же играла Саша, смеялись все, от мала до велика, ибо Петр Ильич такое выделывал, чего и в цирке не увидишь. Он подпрыгивал, крутился на одной ноге, привставал на цыпочки, копируя то одну, то другую примадонну балета.
— Еще, еще! — кричали дети.
А Володя, Боб, любимец композитора, от удовольствия надувал щеки и, прижав к губам оба кулака, аккомпанировал на воображаемой трубе.
— Тебе бы, Петечка, надо самому балет написать, — как-то между приступами смеха сказала Саша. — Вот бы потеха была: сам музыку написал, сам оркестром дирижировал и сам сплясал. Нет, Петечка, шутки шутками, а тебе положительно нужно заняться балетом. Во всех наших театрах всё иностранные спектакли идут — неужто публика не заслужила хорошего русского балета?
— А вот я и напишу его. Для этой самой публики. — Петр Ильич нежно прижал к себе обступивших его племянников и племянниц. — Сашенька, помнишь сказку про девушку, превращенную в лебедя злым волшебником? Кажется, ее рассказывала Каролина, а Фанни сказала, что и во Франции сочинили похожую сказку. У нас в России тоже есть сказка про царевну-лягушку, спасенную от колдовства силой любви и верности. Наверно, Сашенька, твой старший брат до смерти будет верить всем сказкам. Особенно тем, в которых воспевается любовь. Ладно, попробуем свои силы в балете.
Этим же летом младшие Давыдовы с удовольствием отплясывали под музыку дяди Пети "Озеро лебедей", к которой он сам и либретто сочинил. Радости и веселья было хоть отбавляй.
— И все-таки советую тебе подумать о серьезном балете, — шепнула при расставании сестра. — Увидишь, у тебя непременно получится.
Прошло несколько лет, прежде чем Петр Ильич принялся за сочинение большого балета, "Лебединое озеро", который ему заказала дирекция императорских театров за 800 рублей. (Итальянскому композитору Джузеппе Верди за оперу "Сила судьбы", написанную по заказу Петербурга, было заплачено 60 тысяч!) Принимаясь за эту работу, Чайковский думал прежде всего о танцевальных сценах в операх Глинки — вот где музыка живет сама по себе, нисколько не стесняемая ритмами танца. Новый балет нужно строить так, чтобы публика не только видела главных героев на сцене, а еще и слышала их в музыке.
