Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)
— Да хорошо бы, сынок, очень хорошо! — нисколько не рассердившись, сказал старик. — Только не больно-то сейчас гостей принимают. Вдруг не пустят? Тащиться сюда среди ночи?.. Нет, Тайхарджан, давай уже здесь ночевать.
— Ну уступи ты хоть раз, пальван-ага! — сказала тетя Мяхек, начиная сердиться. — Ишаки что, им ничего не будет, И сами не околеем, а вот корова… Ведь стельная, пальван-ага. Такую цену за нее дали!.. Неприятно вам проситься на ночлег, я сама. Ничего тут такого нет. Одни не пустят, к другим постучусь. Свет не без добрых людей.
— Эх, судьба!.. — вздохнул Арча-пальван. — Иди, Арча-пальван, за женщиной, она будет искать тебе ночлег!.. Да ничего ей не станет, вашей корове!
— Ну, как хочешь! — решилась вдруг тетя Мяхек, почему-то обидевшись. — Всему есть предел, и гордости тоже. Я с мальчиком поеду. Найдем у кого-нибудь приют.
— С богом! — коротко сказал Арча-ага и, не добавив ни слова, повернул за угол. Я вопросительно поглядел на тетю Мяхек.
— Ну и упрям! — укоризненно сказала она. — Ладно, Тайхар, садись на своего ишака — у него груз поменьше, а корову я погоню.
Я уже взобрался на ишака, но у меня вдруг защемило сердце. Вчера мы расстались здесь с Дурли и Инером, теперь оставляем старика.
— Арча-ага! — крикнул я. — Мы рано утром вернемся!
— Поедем, Арча-ага! — крикнула тетя Мяхек.
— Желаете со мной возвращаться, чтобы на рассвете были здесь! — донесся из темноты сердитый старческий голос.
…Я оставил ишака перед большим домом с верандой. Глядевшее на улицу окно дома тускло светилось.
— Таким гостям, как мы, лучше бы что поскромнее… — тетя Мяхек вздохнула. — Но уж раз остановились… Попытаем счастье!
Она направилась к дому. На цепи у сарая залаял пес. Хлопнула дверь, тетя Мяхек вошла… Через минуту она уже возвращалась, за ней шел мужчина на костылях.
Только что этот богатый дом представлялся мне таким чужим, недоступным, я даже боялся глядеть на него, но человек с костылями сказал несколько слов, и все изменилось: мне казалось уже, что я бывал здесь, что я давно знаю и этот дом, и этого человека!..
Побрехав, собака угомонилась. Мы разгрузили ишаков, сложили вьюки в углу веранды. Хозяин дома позвал кого-то, и в дверях показался мальчик моих лет.
— Корову загони в сарай, — сказал ему отец, — а ишаков привяжи под навесом, там не дует; И корма задай! — крикнул он вслед мальчику.
В первой комнате сидела молодая женщина, она молча окинула нас недобрым взглядом. Тетя Мяхек осталась с ней, а меня хозяин позвал в другую комнату.
В доме было тепло, видно было, что дров не жалеют. Хорошо! Вот только хозяйка… Она встретила нас не так, как этот, на костылях. Я старался не показать, что смущен ее приемом, но мне было не по себе.
— Уж извините, — пробормотал я. — Обеспокоили среди ночи… Заботу вам дали…
— Э, милый, да пропадет тот, у кого заботы нет! Лови! — Хозяин кинул мне подушку. — Не думай об этом. Давай лучше знакомиться. Меня зовут Кемал. А тебя?
— А у меня имя плохое: Тайхар…
— Тайхар? И правда странное имя… Редко встречается. Заходите, заходите! — сказал он, заметив в дверях тетю Мяхек. — Располагайтесь!
— Спасибо, сынок! Не хотелось бы старика одного бросать. Если позволите, оставим у вас скотину, а утром заберем, можно?
— Это зачем же? — Кемал встревоженно схватил стоявшие у стены костыли. — Так дело не пойдет! Никуда я вас не отпущу. Если за старика беспокоитесь, пошлю за ним.
Женщина за стеной сердито кашлянула.
— Что вы! — испуганно воскликнула тетя Мяхек. — Не утруждайтесь зря! Арча-ага ни за что не поедет. Уж мы уговаривали, уговаривали… Такой человек.
— Ну, как знаете! — Кемал встал и, пройдя в соседнюю комнату, плотно притворил дверь. Я понимал, почему тетя Мяхек решила вдруг уйти из теплого дома, оставив только скотину. Мы сидели, посматривая друг на друга, и не знали, на что решиться. В соседней комнате раздался глухой удар, женщина вскрикнула, послышался плач…
— Молчи!
Женщина умолкла. Мы вскочили, чтобы немедленно уйти, но вошел Кемал, а за ним — мальчик с дастарханом. Вскоре появились пиалы, чайники с горячим чаем, лепешки…
— Перекусите, пока ужин готовят… — не глядя на нас, сказал Кемал. — А жену простите, нездоровится что-то. Голова…
— Бывает… — тетя Мяхек сочувственно кивнула. — У нас, у женщин, она вообще слабая, голова…
Кемал понял ее намек, улыбнулся широко, доверчиво.
— Говорят, любая болезнь лечится, даже самая застарелая. Если, конечно, взяться как следует. Вот мне и придется заняться.
Разговор завязался легко. Кемал рассказал, что после ранения демобилизовался, работает счетоводом. Ноги-то вроде бы и при нем, а пользы от них мало — позвоночник задет. О себе он больше говорить не захотел, начал расспрашивать нас.
— Значит, тяжеловато с хлебом? Я слышал: в новых аулах, куда люди из Каракумов переселились, плохо дело…
— Ох, сынок, так плохо!.. — Тетя Мяхек вздохнула. — Не знаю, что и сказать. Вроде бы сами виноваты — землю не обрабатываем. А вроде и нет нашей вины: не умеем, навыка нету… Не простое ведь это дело — земля!..
— Это точно, — согласился Кемал, — очень непростое. Я на фронте служил с одним из Каракумов, начнет рассказывать, как тутовник с абрикосовым деревом путал, со смеха покатываешься!.. Я ему говорю, будет все хорошо, вернемся домой, приезжай к нам, овцеводческой фермой будешь заведовать. Дело тебе знакомое, а с землей мы уж как-нибудь сами. И вроде бы в шутку сказано было, а ведь как вышло-то? Вернулся он по ранению, как я, тоже нога у него, а два дня назад сижу в правлении, вдруг — является!.. Товарищ мой фронтовой! Грудь в медалях!.. Ну, нога, конечно, волочит он ногу, да это не беда! "Как, говорю, ты сюда попал?" — "Да ты ж меня сам звал!" Правильно, звал. Он взял да и приехал. Прямо с женой. Будем завфермой ставить…
— Ой!.. — воскликнула тетя Мяхек и смущенно прикрыла рот рукой. — Уж не про нашего ли Инера речь?
— Точно! Инер! Инер Гочгузыев!
— Так ты же сказал — с женой!.. Ну да, Дурли… — Тетя Мяхек не договорила. — Надо же!..
— Чему это вы удивляетесь, тетя?
— Нет, ничего… Что ж, они здесь и поселятся… — она искоса взглянула на меня, — Инер с женой?
— А чего ж? — Кемал весело засмеялся. — Выделили им пока в правлении комнату, а весной соберемся да общими силами дом поставим. Инер за матерью поехал сегодня с утра. По-моему, все нормально.
— Конечно, сынок, чего ж лучше?
Ну и хитрюга этот Гочгузыев! Вот чего он все к старику цеплялся — повод искал для ссоры. И Дурли хороша!.. В голову никому не пришло, даже Арче-ага! Молодцы, ничего не скажешь!
Я долго не мог заснуть. То разом залаяли собаки, потом начали почему-то мычать коровы… Я слушал, слушал. Мне показалось, я только задремал, когда тетя Мяхек тихонько толкнула меня. Я сразу вспомнил, что мы не дома, и вскочил.
Светало. Снег перестал. Мы с тетей Мяхек в нерешительности стояли перед железной койкой, на которой спал хозяин, не осмеливаясь разбудить его. Кемал сам проснулся. Тетя Мяхек упросила его не хлопотать о завтраке, мы взяли только лепешку.
Хозяйка не появлялась.
— Доведется бывать в наших краях, милости просим! — крикнул нам вслед радушный хозяин. — Мой дом всегда к вашим услугам!
— Вот смотри, — сокрушалась тетя Мяхек. — Такой человек: и красивый, и сердце золотое, и грамотный, а с женой не повезло… Ну да бог с ней, пускай злится, а мы отдохнули. Зря не послушал меня Арча-ага, а уж как бы хорошо: и поспал бы в теплом доме, и горячего бы поел, и ишака подкормил бы!.. Проторчать всю ночь в холодных развалинах! Брр-р!.. И жалко его, и зло берет!.. А придем сейчас, смотреть на нас не захочет, подлизывайся к нему, будто виноватая!.. А может, уже уехал. С него станет. Ну, это я зря, не бросит он нас.
Мы подошли уже совсем близко, но не видно было ни дымка, ни других каких-нибудь признаков присутствия человека. Неужели уехал?
Я быстро соскочил с осла и побежал туда, где скрылся вчера Арча-ага. Проход был завален свежими обломками — высокая толстая стена обрушилась у самого основания. На меня словно кипятком плеснули.
— Арча-ага! Арча-ага-а-а!.. — в ужасе завопил я.
Ни звука. Чуть живой от страха я подошел ближе и… с воплем бросился обратно.
— Тетя Мяхе-ек!.. Тетя Мяхе-е-ек!..
Из-под груды развалин торчало плечо в хивинском халате, придавленное толстым бревном. Больше ничего видно не было, обломки громоздились чуть не до половины человеческого роста.
— Боже-е-е!.. — закричала тетя Мяхек и, упав лицом на землю, забилась в рыданиях.
