Василий Афонин - Вечера
Добрались. Переулок в Замоскворечье, старый дом, квартира на первом этаже, окнами в переулок. Истинные хозяева квартиры уехали на год или на два работать на север, подруга моей сокурсницы квартировала в ней, присматривая за всем. Подруга оказалась дома, нас познакомили, спутница моя объявила, в чем дело, подруга пристально так посмотрела на меня и сказала: что ж, пусть остается. Сама она была высока, худа и удивительно некрасива: веснушчатая, нос бесформенный, лицо безбровое, зубы кривые, жидкие светлые волосы, расчесанные по обе стороны головы, свисали ниже подбородка. Но держалась она бойко, с апломбом и по ухваткам была — чистая сводня. Ладно, подумал я, поживем, посмотрим, что из этого выйдет. Можно и в гостиницу перейти, если что…
Квартира состояла из кухоньки и двух комнат: большой и маленькой, маленькая — об одно оконце, вроде чулана, где мне надлежало бытовать. Стояла там узкая железная кровать, на каких теперь уже не спят, на полу громоздились картонные ящики с книгами, еще с чем-то, мы сложили их штабелем возле стены, освобождая проход. Я поставил в угол портфель, осмотрелся и вышел к подругам: они сидели на диване, разговаривая о своем. У хозяйки нашлась бутылка вина, мы выпили за знакомство, сокурсница моя встала, сказав, что ей пора, я вышел проводить, запоминая дорогу обратно. Возле метро остановились, прощаясь, и сокурсница, помявшись, вдруг попросила взаймы денег, сколько смогу, сроком на неделю. Я был несколько удивлен ее просьбой, но немедля полез в карман. Денег особых у меня с собой не было, да я и не старался никогда брать в поездку много, сколько ни возьми — пройдет, не заметишь. Я дал ей полсотни, она улыбнулась, сказав, что будет заходить, навещать нас, и что к хозяйке завтра должна приехать знакомая с юга, так что втроем нам будет веселее. Махнув рукой, она сошла в метро, а я пошагал в переулок, полный самого хорошего настроения…
Наутро я ушел по делам, вернулся во второй половине дня, смотрю — действительно, приехала гостья. Хозяйки дома нет, в прихожей чемодан стоит, а на подоконнике настежь раскрытого окна сидит девушка — рослая, гибкая, русые волосы коротко стрижены, прямой правильный нос, глаза большие, спокойные. Очень милая. Сидит, курит, стряхивая пепел на тротуар. Единственно, что мне не понравилось, так это то, что курит она. Я, знаете, не люблю этого в женщинах. И не потому вовсе, что сам не курю, нет. Ведь это кому что пристало. Мужику — курить, а женщине… я уж и не знаю — красить губы, что ли. Так же как и выпивать. Мужика пьяного увидишь — куда ни шло, но когда женщина пьяная — для меня больнее ничего нет. Позже, когда мы познакомились, я спрашивал, зачем она курит. Молчит. Или скажет: все курят сейчас, вот и я. Не отставать чтобы. А почему это вас так беспокоит, скажите?..
Я когда служил в армии, в госпитале лежал, желудком маялся. Работала там женщина одна, всю войну прошла медсестрой. После школы краткосрочные курсы и — на фронт. И после войны стала медсестрой работать, и не куда-нибудь, а в военный госпиталь пошла. Дежурит она ночью, а мне не спится, выйду из палаты поговорить, она сидит в коридоре за столом — на этаже тихо — думает о чем-то. Посмотришь в лицо, и столько в нем пережитого, горечи столько в глазах, мудрости, что, кажется, нет такого на земле, чего бы она не понимала. Спросишь, а она поднимет глаза и какое-то время не видит тебя. Вся там, на войне. Вот ей бы прямое дело закурить. А девчонкам, что по восемнадцати…
Ну, вошел я тогда, здравствуйте, говорю. Здравствуйте, отвечает. Голос звучный, ровный. Я назвал себя, сказал, что вот остановился здесь. Девушка улыбнулась и сказала, что знает об этом…
Стали жить втроем. Неделя прошла, вторая. Дела мои не ладились. Я работаю начальником планово-экономического отдела строительного треста. Трест большой, одних управлений больше десяти. Забот хватает, и в командировках приходится часто бывать. Запросил я начальство свое, чтобы командировку продлили, разрешили мне. Днем я в бегах из одной организации в другую, вечером приду, отдохну малость — чем заниматься? Отправляюсь по Москве бродить. Часто девушку приглашал. Я, знаете, на Красной площади люблю бывать. И не вечерами. Вечером, когда ни приди — народу полно. Утром. Рано. У нас с Москвой четыре часа разницы во времени. Так первые дни, когда приедешь, никак не можешь приноровиться: ложишься рано и встаешь рано…
Проснусь, бывало, а на часах еще только начало пятого. Соберусь тихонечко, тихонечко приоткрою дверь в большую комнату, девушка поднимет голову, я ей кивну: пойдем гулять, дескать. Оденется она, сама сонная, неуклюжая в движениях, а лицо со сна хорошее, свежее. Выйдем, она все вздрагивает поначалу, а потом согреется ходьбой, повеселеет, разговаривать начнет. Придем на площадь, она большая такая, пустынная. И тихо: город едва-едва просыпается. Ходишь, и вся история России перед тобой. Площадь, Кремль, Лобное место, храм Василия Блаженного. Я, знаете, историю очень люблю.
В театрах побывал, три постановки видел. Мне нравилась эта черта в них, хозяйке и гостье, увлечение театром. Сезон заканчивался, и они спешили посмотреть последние спектакли. Хозяйка вскочит чуть свет и — к театру, очередь занимать в кассу. А там, хоть в три часа ночи приди, уже сидит кто-нибудь, список ведет. Время от времени перекличку или сверку номеров делают. Запишется хозяйка, отдежурит часок, мы идем ее сменять. Так вот…
Я, знаете ли, не театрал совсем, судить мне трудно, но посмотрел постановки, и показалось, что играли актеры не шибко. Спросил хозяйку, она подтвердила, что — да, действительно, актеры играли вполсилы: устали, конец сезона, да и публика понимающая — лето — разъехалась по дачам, курортам, побережьям. В театры же в основном сейчас ходят те, кому все равно, что и где смотреть, и провинциалы, приезжающие по всяким делам в Москву. Вот настанет осень, начнется новый театральный сезон, тогда можно посмотреть настоящую игру. Не во всех театрах города, конечно.
Так ведь вам, насколько я понимаю, все равно, спрашивала она, открыто смеясь над моей провинциальностью. Я молчал. У нас с хозяйкой с первого же дня установились официально-любезные отношения: она чувствовала мою неприязнь к своей особе…
Но прогулки и театр в основном по субботам и воскресеньям, в будние же дни, возвратясь из города, заставал я, как правило, на квартире компанию: приходила сокурсница моя, приходили подруги хозяйки — ее московские знакомые. Войдешь: на столе водка, чашки с кофе, сигареты. Все курят, возбуждены — дым, разговоры. Приглашали меня. Я обычно отказывался: устал, занят, над делами надо подумать, но раза два-три подсаживался к ним и всякий раз жалел. Как-то чересчур свободно держались они в такие часы: и хозяйка, и знакомые ее, и сокурсница моя. Пошлейшие анекдоты, чего я совершенно не выношу, литературно-театральные сплетни: кто с кем развелся да кто с кем сошелся, кто у кого в любовниках или в любовницах. Одна из подруг хозяйки спросила меня однажды в подпитии, читал ли я ходивший по рукам перевод книжки «Техника современного английского секса»? Я сознался, что не читал. «Как! — вскричала она. — Как же вы живете?!» — «Да сам удивляюсь, — отвечаю. — Жив до сих пор». Такие вот вечера.
Сокурсница моя, а виделись мы почти ежедневно, деньги не возвращала и ничего не говорила по этому поводу, да и сам я помалкивал: как-то неудобно было напоминать.
Может, зарплата мала? В бюджет не укладывается? Да мало ли чего! Подожду, думаю. И хоть разговаривали мы с нею часто о том о сем, но я так и не знал, чем она теперь занимается, где работает, да и работает ли. Как, впрочем, ничего не знал о хозяйке, и тем более о московских подругах ее. Да и какое мне было дело до них…
Случалось, они не приглашали меня к столу, наоборот, я чувствовал, что мешаю им в эти минуты, даже находясь в своей комнате. Разговор их, как я догадывался, носил личный характер, глаза всех обращены были к приезжей девушке, по их лицам и по ее лицу видно было, что ее в чем-то убеждают и уговаривают.
Мне очень не хотелось, чтобы девушка водила с ними компанию, сидела вот так в дыму, выпивала и вела ненужные совсем разговоры. Я старался увести ее, звал гулять, она всегда соглашалась, и мы уходили. Хозяйке не нравилось, и она всячески давала мне почувствовать это. Я и чувствовал…
С девушкой мы подружились, разговаривали гораздо свободнее и откровеннее, чем в первые дни. Я рассказывал о себе, насколько это бывает возможно в таких случаях, девушка — о себе, и я узнал, между прочим, что лет ей двадцать шесть, родом она с Украины, закончила областной педагогический институт, работает в деревне учительницей, росла без отца, есть сестра, младшая, живет с матерью, у матери их двое — мать живет в степном шахтерском городке. Замуж никто ее не берет, женихов не обрела ни в институте, ни после, а просто гулять она не хочет. Вообще-то были два жениха, первого она вроде бы любила и, пожалуй, пошла бы за него замуж, но он болен наследственной болезнью, связанной с нервной системой, и она боялась за будущих детей. Другой — учились вместе — моложе на два года, шалопай, пьет, несколько раз делал предложение, но она только отмахивалась. А вообще — скучно, курить вот начала. Учительствовать в районе она долго не собирается, жить у матери — тоже и, видимо, скоро переберется в Москву. Правда, окончательно не решилась еще, но…
