Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)
Техник мрачно посмотрел на меня:
— Помолчи, парень. Начинание!.. Да если хочешь знать, дело не в том, что они тут, надрываясь, черт те чем становятся, они вообще могут женское свое естество потерять. Рожать не будут — можешь ты это понять? Вот тебе и начинание! Вот тебе и женщины на хошаре!.. Без головы надо быть — начинание!..
— А мужчины от такой работы не страдают по мужской части? — спросил я.
— Мужчины? — техник удивленно взглянул на меня. — Не слыхал. Мужик, он иначе устроен. Он вроде так и задуман, чтоб тяжестями ворочать… Ему ничего не будет. Если когда грыжа…
Разговор этот запал мне в душу. Мысленно я то и дело повторял слова техника, боясь, что вот-вот случится что-нибудь страшное.
В хижине, где мы спали, с вечера было тепло, даже жарко — дров не жалели, и засыпали мы вытянув ноги, привольно раскинувшись. Ночью огонь должен был поддерживать Гыравлы-ага, но старик не больно усердствовал, и среди ночи мы часто начинали замерзать.
Как-то раз я проснулся от холода. Огонь в очаге погас, но пахло горящей тряпкой. В предрассветной мгле я заметил, как что-то тлеет.
— Маман! — вскрикнул я и, не дожидаясь, когда она проснется, сдернул с женщины шинель. Уголек из очага насквозь прожег рукав и добрался уже до одеяла. Все проснулись. Маман посмотрела на дырку и вдруг заплакала.
— Единственное мне от него осталось, и то не уберегла!.. Не уберегла!.. — всхлипывая, повторяла она.
Халлыва стала успокаивать ее:
— Не плачь, Маман! Огонь священен, он не может испортить.
— Верно сказано! — бодро заявил Гыравлы-ага, до тех пор виновато молчавший.
Я боялся, что Маман сейчас набросится на старика. Может, так и случилось бы, не будь она огорчена. Маман лишь взглянула на Гыравлы-ага, и слезы сильнее полились у нее из глаз. Ясно было, что, хотя ей и жаль шинели, плачет она не оттого — просто много всего накопилось в душе. Мне тоже хотелось реветь.
— Ну что ж, девочки, — старик завозился на своем месте, — уже и светать начинает, пойду водички нацежу — чайку поставим. Разведу сейчас огонек…
Мы снова легли, но заснула только Аксолюк.
— Позавидуешь, ей-богу… — негромко сказала Халлыва. — Ничего ее не берет. Вон как носом выводит!.. — Она потрясла Аксолюк, та громко всхрапнула и затихла. — А я чего-то совсем раскисла, — Халлыва вздохнула. — То и дело глаза на мокром месте. Да и правда, жалко шинель…
— Ведь не хочу плакать, — виноватым голосом отозвалась из-под одеяла Маман, — а слезы душат. Сразу все вспоминается… Никому от войны радости нет, а уж меня так ударила…
Рыдания заглушили ее слова. Потом они прекратились, и о том, что женщина плачет, можно было узнать лишь по тому, как вздрагивало под одеялом ее тело.
Маман тихо плакала, Халлыва что-то говорила, успокаивая ее, но не очень настойчиво, понимала, что той нужно выплакаться. Тулпар сидела на своей постели, опустив голову. Даже Аксолюк не храпела, а тяжело вздыхала во сне… Где-то недалеко в предрассветной мгле выли шакалы. На душе у меня было тяжело, мутно…
Я понимал, что работать сегодня будет трудно, темпы снизятся, а мы и так не управляемся. Отстали от всех. Пока мы не сдадим участок, нас не отпустят домой, женщины, выбивавшиеся из сил, чтоб только не отстать от других, будут просто в отчаянии. А если остальные уедут и нам придется остаться в Бассага одним? Страшно даже подумать!
Я сказал женщинам о своих опасениях.
— Ну и что ты хочешь предложить? — мертвым голосом спросила Халлыва, как всегда отозвавшаяся первой. — Ночью работать?
Я промолчал. Молчали и другие. Гыравлы-ага несколько раз кашлянул.
— Я вижу, совсем решил их замучить! — он сердито ткнул в очаг полено. — Мыслимое ли дело — такая работа да ночью?! Дай знать председателю, пускай подмогу шлет! Людей ищет!
— Что он — родит их? — Я взбеленился, срывая зло на старике, который как раз сейчас говорил по-человечески, искренне сочувствуя женщинам. — Жалеешь их, помоги, поработай! На своем огороде вон как ворочаешь — молодому не угнаться! Взял да помог!
— А? — старик поглядел по сторонам, ища сочувствия. — Да что ж я, бездельничаю? И чай, и кашу, и ночью вот у огня… Чем могу помогаю. Тоже надо и годы мои учесть…
Халлыва многозначительно кашлянула, и старик вдруг окрысился на меня:
— Ты мне трудодни-то пишешь? Пускай на них не проживешь, на трудодни на эти, да хоть этот, как его… минимум будет! А то скажете, не выполнил, участок отберете!..
— Хочешь, чтоб был у тебя минимум, — решительно заявил я, — клади вечером свой черпак и, как взошла луна, — на участок! — Я взглянул на Халлыву. — Ничего нам больше не остается. Иначе не управимся.
…Когда на безоблачном звездном небе взошла луна и осветила заиндевевшие, опутанные тальником камыши, на берегу уже полыхал костер и языки его пламени высоко взметывались вверх. Зато у Гыравлы-ага, пытавшегося развести костер на дне канала, никак ничего не получалось.
— Хватит тебе, Гыравлы-ага! — крикнул я. — Перестань ругаться. Отойди в сторону, огонька подброшу! — Я скинул ему вниз большую горящую головню. Снопом взметнулись искры и тут же погасли. Теперь старику уже ничего не стоило запалить огонь.
По обе стороны от его костра работали Халлыва и Тулпар, частые удары металла по мерзлой земле глухо доносились сюда, наверх. Аксолюк пыталась выдрать огромное корневище, но даже ей это было не под силу, и девушка измучилась, хватаясь то за кирку, то за лопату. Словом, ночная смена началась…
Днем, даже если мороз, земля под высоко стоящим солнцем слегка оттаивала. Сейчас солнца нет, а от ровного бледного света луны кажется еще морозней: взглянешь и невольно поежишься. Она красива, луна, слов нет, только уж больно неприветлива, равнодушна, да и звезды эти прекрасные, как они холодны!..
— А-а-а-а!.. — донесся снизу женский крик — мороз продрал меня по коже. При свете костра, полыхавшего на дне арыка, я увидел, что Тулпар лежит на земле, а Халлыва и Маман уже подбежали к ней. "Неужели киркой по ноге?" Я почти скатился вниз.
— Что случилось? По ноге, что ли?
Тулпар не ответила, тихо стонала, стиснув зубы.
— Что с ней?! — Я бросился к Аксолюк, та стояла чуть поодаль, дыханием пытаясь согреть руки.
— Не знаю. Плачет… — Аксолюк шмыгнула носом.
— Говорил, покалечатся бабы!.. — проворчал Гыравлы-ага. — Хошар — это все равно что колодец рыть! Разве женское дело!
Халлыва усадила Тулпар у костра.
— Что случилось? — снова повторил я.
— Отстань! — бросила Халлыва и с досадой махнула рукой. — Работайте, я присмотрю за ней…
Не помню, много ли мы наработали в тот проклятый вечер, и когда улеглись, не помню, но, едва забрезжил рассвет, Халлыва разбудила меня и отозвала в сторону.
— Давай звони председателю! Скажи, Тулпар заболела, пусть присылает подводу.
— Да что с ней? — спросил я, вконец раздосадованный тем, что от меня скрывают такие вещи.
— Что, что?.. Не все тебе нужно знать… — Халлыва вздохнула. — Надо поскорее подводу. Пей чай и, — к технику или в район! Дозвонись обязательно!
Все встали, даже Аксолюк поднялась, а Тулпар лежала, укрывшись с головой. Это было так непривычно: Тулпар спит, когда все уже встали!..
Не сегодня завтра нам должны были прислать продукты, подвода будет, и Халлыва знает это и все же требует, чтоб я сообщил председателю, — значит, дело нешуточное. Обжигаясь, я кое-как выпил пиалу чая, запихнул в рот кусок лепешки и пошел, почти побежал в контору.
— А что с ней? — спросил меня техник. — Может, простыла сильно?
— Не похоже…
Я рассказал ему, как было дело, и добавил, что женщины что-то скрывают от меня. Техник покачал головой, вроде даже побледнел немного. Я не понял, чего он так…
— Вот что, парень. Дам тебе своего коня, и езжай в район. Сам дозванивайся своему председателю! А то я ему наговорю! Негодяй! Сгубить такую девчонку!.. Доведись мне… — Техник не договорил и рукой показал мне на привязанного у дверей гнедого.
Я вскочил на гнедого мерина, бывшего здесь единственным транспортным средством, и по пешеходной тропинке затрусил в райцентр.
Видимо, потому, что мы двадцать дней не видели ничего, кроме камышей Бассага, поселок из нескольких улиц показался мне настоящим городом. Часа два проторчал я в глинобитном домике почты, пока меня соединили с конторой.
— Председателя нет, — сказал счетовод. — А что там у вас?
Я объяснил, что серьезно заболела девушка.
— Касым уже выехал на рассвете. Вчера получил для вас продукты. Так что подвода будет, ждите.
