Астрид Линдгрен - Дети с Горластой улицы (сборник)
— Ты видела, какого снеговика мы слепили?
Фру Франссон опять ничего ей не ответила. Тогда Лотта немного подумала и выпалила:
— Фру Франссон, какого чёрта ты на меня сердишься?
— Лотта! — воскликнула мама. — Ты прекрасно знаешь, что нельзя говорить «какого чёрта» и что к фру Франссон надо обращаться на «вы»!
— Тогда я вообще не буду с ней разговаривать! — заявила Лотта.
Но фру Франссон сказала, что очень хочет, чтобы Лотта с ней разговаривала, и попросила маму, чтобы та разрешила Лотте говорить ей «ты».
Мама засмеялась и разрешила.
— И «какого чёрта» тоже! — добавила Лотта.
— Нет-нет, только без «чёрта»! — возразила мама.
Через минуту мама вышла из комнаты, и Лотта сказала:
— Я знаю, как я буду говорить! Вместо слова «чёрт» я буду произносить «Франссон». Ведь маме нравится, когда я говорю «Франссон». — И она тут же выпалила: — Фу, Франссон, с Рождеством всегда столько забот!
И я с ней согласилась, забот действительно было много. Мы с Юнасом и Лоттой помогали маме убирать дом и сад, расчистили от снега дорожки и поставили для птичек рождественский сноп. Мама нас очень хвалила.
— Что бы я без вас делала! — сказала она.
В Лоттины обязанности входило каждый день вытирать ножи так, чтобы они блестели. Однажды она сказала:
— Что бы я без себя делала! Ведь, фу, Франссон, у меня столько забот!
И вот наступил день, когда мы втроём отправились в город за рождественскими подарками. Деньги каждый взял из своей копилки — мы копили их целый год. Выбирать всем подарки тоже было весело. Под ногами скрипел снег, вся площадь была уставлена ёлками, а люди бегали из магазина в магазин, туда-сюда, туда-сюда. Мы с Юнасом хотели купить Лотте маленькую куклу для ванны и потому велели ей ждать нас на улице у входа, а сами пошли в магазин игрушек.
— Только, чур, не подглядывать! — сказал Юнас Лотте. А я добавила:
— Ты лучше рассматривай витрину с конфетами в кондитерской Карлмана, — посоветовала я ей.
Это предложение Лотте понравилось, потому что в витрине было выставлено много марципановых поросят и всяких других сладостей.
Но, когда мы с Юнасом, купив куклу, вышли на улицу, Лотты на месте не оказалось. Совершенно неожиданно для нас она вышла из кондитерской Карлмана.
— Что ты там делала? — спросил Юнас.
— Покупала для тебя рождественский подарок, — ответила Лотта.
— И что же ты мне купила? — поинтересовался он.
— Булочку со взбитыми сливками, — сказала Лотта.
— Дурья башка, булочка со взбитыми сливками до Рождества сто раз прокиснет! — засмеялся Юнас.
— Я знаю, — сказала Лотта. — Поэтому я её съела.
И тут на улице откуда ни возьмись появился наш папа. Ведь он не знал, что мы пошли в город покупать рождественские подарки.
— По-моему, я уже где-то видел этих детей, только вот никак не припомню, где именно, — сказала папа. — У них такой странный вид, всякому ясно, что им очень хочется, чтобы их пригласили в кондитерскую.
Вот это был сюрприз! Мы пили в кондитерской какао и ели булочки. И съели их столько, сколько в нас влезло. А сидели мы на зелёных диванах, и вокруг толпились люди, гудели голоса и у всех в руках были пакеты с рождественскими подарками. А на улице шёл снег, и взбитых сливок в булочках было больше, чем обычно. Словом, день удался на славу. К нам подошла тётя, которую зовут фру Фриберг, и заговорила с папой. Мы с Юнасом молча ждали, пока они наговорятся, а Лотта всё время перебивала фру Фриберг. Наконец папа не выдержал и сказал:
— Лотта, ты не должна перебивать взрослых, когда они разговаривают. Подожди, пока мы кончим говорить.
— Ха-ха! — засмеялась Лотта. — Я пыталась, но это бесполезно, потому что взрослые говорят бесконечно.
Фру Фриберг засмеялась и сказала, что ей давно пора домой, — она собиралась печь мятные пряники.
Мы тоже напекли пряников, правда, не в тот день, а на другой. Напекли их много-много, так что наши баночки для пряников оказались битком набиты. И пекли мы их совершенно самостоятельно. Банки с пряниками мы отнесли в детскую и решили сохранить их до сочельника. Но Лотта съела свои пряники в тот же день и потому за обедом отказалась от пюре из брюквы.
— До Рождества пряники могли испортиться, — сказала она.
А потом каждый день клянчила пряники у нас с Юнасом.
— Подайте Христа ради пряничка бедному человечку! — говорила она.
И наконец настал сочельник — самый лучший день в году. Вот как мы его провели.
Едва проснувшись, мы побежали вниз на кухню, мама была уже там и приготовила кофе. И мы все сели пить кофе перед камином, хотя в обычные дни мы, дети, кофе вообще не пьём. А к кофе мама дала нам булочки с шафраном, мятные пряники и пирожки из заварного теста. И рядом стояла ёлка и пахла так, что у меня даже голова закружилась. Выпив кофе, мы стали наряжать ёлку, все, кроме мамы, — она на кухне готовила селёдочный салат.
— Как у нас красиво! — сказал Юнас. — Такого красивого дома нет ни у кого.
— И в нём так хорошо пахнет, — добавила Лотта.
По всем комнатам мама расставила белые душистые гиацинты и свечи, всё выглядело необычно и пахло тоже необычно. Это был особенный рождественский запах.
В тот день мы только и делали, что ели, мы подчистили на кухне все мамины кастрюльки, что стояли на плите. А вечером вместе с мамой пошли к тётушке Берг, отнесли ей рождественские подарки, и она угостила нас жареным миндалём. А Лотте тётушка Берг подарила хорошенькую красную шапочку, которую связала специально для неё.
— Теперь я буду настоящим рождественским томте[2]! — обрадовалась Лотта.
Но быть томте у неё не получилось. Потому что вечером к нам пришёл настоящий томте, который на Рождество разносит детям подарки. Он потопал ногами в прихожей и постучал в дверь, а потом ввалился в гостиную с мешком, полным подарков.
— Мне и спрашивать не нужно, живут ли в этом доме хорошие и послушные дети, — сказал он. — Я прочитал на дверной дощечке, что такие дети здесь есть.
А Лотте он сказал:
— Не надо так таращиться, а то у тебя выкатятся глаза! — И правда, глаза у Лотты стали большие и круглые.
Потом томте вышел в прихожую и вернулся с двумя огромными пакетами, в одном были лыжи для меня, а в другом — санки для Лотты. Но Лотта стояла как вкопанная и не сдвинулась с места, пока томте не ушёл.
— Лотта, что с тобой? Почему ты молчишь? — спросила у неё мама.
— У меня защекотало в животе, когда он пришёл, — сказала Лотта. — И до сих пор щекочет, фу, Франссон!
В сочельник нам разрешают лечь спать, когда мы сами захотим. У камина мы щёлкали орехи и ели апельсины, потом танцевали вокруг ёлки, и всё было прекрасно. А на другой день, в первый день Рождества, мы пошли в церковь на рождественскую службу. Сноп, что мы поставили во дворе для птичек, весь занесло снегом, мы его встряхнули, чтобы воробьям было что поесть, и только после этого пошли в церковь. На небе мерцали звёзды, потому я и люблю их больше всего, хотя луна и солнце — тоже неплохо. Когда над Горластой улицей мерцают звёзды, она выглядит сказочной. И почти во всех домах горят свечи, тоже как в сказке. А где-то вдали, над крышей ратуши, мерцает самая большая звезда, какую я только видела.
— Это наверняка Рождественская звезда, — сказала Лотта.
Лотта с Горластой улицы
Никто не любит Лотту
Однажды Лотта с Горластой улицы, которой недавно исполнилось целых пять лет, проснулась не в духе. Ей приснился нехороший сон, и она решила, что всё это было на самом деле. Маленькая, глупенькая Лотта! Первым делом она ужасно рассердилась.
— Они побили моего Мишку! — закричала она, когда мама зашла в детскую, чтобы узнать, почему Лотта в восемь утра сидит и плачет в своей кроватке.
— Кто побил твоего Мишку? — спросила мама.
— Юнас и Миа-Мария!
— Лотта, милая, это тебе приснилось, — сказала мама. — Юнас и Миа-Мария уже давно в школе, у них не было времени бить твоего Мишку.
— Всё равно они его побили, хотя у них и не было времени! — крикнула Лотта и погладила бедного Мишку.
Лоттин Мишка вовсе никакой не медвежонок, а толстый маленький поросёнок, которого мама сшила из розовой ткани и подарила Лотте, когда той исполнилось три года. Тогда Мишка был чистый, розовый и красивый, теперь он был грязный и выглядел настоящим поросёнком, но Лотта считала, что это медвежонок и потому звала его Мишкой. Однажды Юнас сказал ей:
— Ха, тоже нашла медведя, это самый обычный поросёнок!
— Дурачок ты, Юнас, неужели ты не видишь, что это медведь?
— Твоё дело, думай, что хочешь. — Юнас пожал плечами. — Только скажи, кто он, по-твоему, белый полярный медведь или обыкновенный бурый?
