Петр Сопкин - Чудо-планета - пасека деда!
— Какие еще меры? — спрашивает дед. А когда догадался, так и прыснул со смеху: — Против кота–то? Ну и насмешила! Сколько лет души в нем не чаяла. И на тебе: меры применять…
— Тебе бы только зубоскалить, — пуще прежнего разошлась старушка. — Выходит, из–за разбойника я без курей останусь? Ежели не пожелаешь мер принимать, я сама лишу его жизни…
— Чего, чего? — насторожился дед.
— А чего слышал, — кипятилась баба. — Лишу, говорю, его жизни. Иль, не веришь?
С этими словами она метнулась в амбар. Оттуда явилась с огромным молотком.
При тебе и прикончу. Наблюдай, — произнесла грозно, направляясь к бочке.
Деда как ветром сдуло с крыльца. Он стеной преградил путь бабе Ане, молча отнял молоток, после чего произнес вежливо:
— Неуж–то миром нельзя вашу ссору решить? И не жалко такую красоту губить?! Дозволь мне на пасеку его свезти. Цыплят там нет. А с пчелами едва ли управится: слишком их много. Всех не переловит.
— Все бы шутил, — все еще сердито отозвалась бабушка. Но решение деда, видать, ее устраивало.
— Вот и договорились, — заключил дед. — А до утра пусть в бочке посидит, глядишь, вину осознает. Поди, не издохнет с голоду? Хотя, как провинившемуся, ему, по тюремным законам, хлеб с водою положен.
— Гляди, изголодался. Без хлеба обойдется. Шоб ему не переварило,.. — напоследок пробурчала бабушка и отправилась по своим делам.
…Горы покрыла ночь. Мы уж разобрали постели, а кота все не было. Спрашивать не решались. Надеялись, что объявится. Уверял же деда, что на ночлег он в дом обязательно приходит.
— Как по расписанию появляется. Теперь будет с минуты на минуту, — угадал наши мысли дед.
— И верно: с крыльца донеслось просительное мяуканье. Дед открыл дверь и шутливо скомандовал:
— Смирна-а!.. Равнение на Мурлыковича!
Мы замерли, подчиняясь команде. Кот вошел важно, с безразличной гримасой на морде, хвост трубой. Как он изменился! Раздался в длину. Черно–бурая шерсть на нем горела, будто ее только что покрыли лаком. Повстречаешь его в лесу — подумаешь: какой–то зверь. Грозный с виду, хотя и мал ростом. Такого, глядишь, и волк устрашится. А что? Вцепится когтищами в морду серому разбойнику. Всякое может быть.
Посередине комнаты кот остановился, недоверчиво покосился на меня и Витьку, будто вопрошал: «Кто тут еще завелся?» Мы притаились от греха подальше. Разве узнаешь, что у него на уме?
Но кот не долго нами интересовался. Он подошел к деду, потерся о его ноги, затем дал круг по комнате. Еще раз покосился на нас. Как бы проверял: свои или чужие? И размашисто сиганул на дедову кровать.
— Почему ты назвал его Мурлыковичем? Ведь это же наш Васька? — вспомнил я дедову команду.
— Да, тот самый кот. Только имя у него теперь Мурлыкович. На пасеке он начал новую жизнь, стало быть, с новым именем. И баба ваша мое решение одобрила. При другом имени она быстро забыла про загубленных им цыплят.
— Что он без ужина спать будет? — поинтересовался Витюшка.
— Да. С ранней весны и до поздней осени не притрагивается в доме к съестному, — отвечал дед. — И все потому, что тут кругом столько мышей! Лови — не хочу. В усадьбе теперь Мурлыкович — главный санитар. Без него сколько хлопот бывало: не знал где, что от мышей схоронить. Теперь, при нем, благодать: все лежит открытым и никакой пакости. Что это я раньше не удосужился завести кота? Вот недотепа.
При этих словах дед залез под одеяло. Кот тотчас устроился у него в ногах.
— Помнит свои обязанности, — похвалил его дед. — Он у меня заместо грелки. А мурлычет как — словно артист! Выходит, и греет, и развлекает меня Мурлыкович. С ним, когда рядом нет людей, не так одиноко. Особенно в долгие зимние ночи.
ЗОРЬКИН ЭЛИКСИР
На пасеке было заведено: утром и вечером пить парное молоко. Дед сильно сердился, если кто-нибудь из гостей отнекивался от давно установленного им правила. Нас бабушка успела перед отъездом предупредить:
— Не станете парное молоко пить, он вас живо домой турнет. Не посчитается, что вы его внуки.
— По правде, я не очень–то в это поверил. У деда и без того забот — полон рот. Больно нужны ему лишние хлопоты. Но бабуля оказалась права. Никакие дела не мешали деду проследить — опорожнили или нет мы свои кружки.
Признаться, с непривычки пить теплое, пенистое молоко не очень–то приятно. В первый же вечер я подсел к деду и попросил:
— Можно мне вместо парного пить холодное молоко? По две кружки…
Дед не дал мне договорить:
— У мамки дома хоть по три пей. А здесь, будь добр, не перечь моему уставу. Какие могут быть исключения?
Я вспомнил бабушкино предостережение. И не стал более гневить деда, через силу допил молоко.
Дед принял от меня пустую кружку, повертел ее в руках. Заулыбался в пышные усы. Легонько толкнул меня локтем в бок:
— Живой? То–то! Чай, не отраву предлагаю.
По утрам, подоив корову Зорьку, дед перво–наперво процеживал молоко в стеклянные банки. Тут же ставил на стол три кружки: себе — по л литровую, нам — поменьше. Наполнив их доверху молоком, приговаривал:
— Испьем–ка эликсиру с языка Зорьки. На день грядущий.
А по вечерам в этой присказке менялись последние слова. Дед по обыкновению заключал: «…на сон богатырский».
— При чем тут язык Зорьки? — не разобрался я в дедовой присказке.
— Экий ты, братец, непросвещенный?! — изу–милея дед. — К чему только в деревне живешь, если простого не знаешь? И то правда: не все сразу познается. Так вот, в народе издревле говорят: молоко у коровы на языке. Станешь хорошо кормить, поить ее — с молоком будешь. А нет — так и молока не дождешься.
— Выходит, Зорька не обижена, если каждый раз почти по ведру молока дает?
— А чего ей еще надо? — подхватил дед. — Тут кругом благодать. Травы стеной стоят, в человеческий рост. Вода родниковая, чистая, как слеза. И жары той нет, что в долине. Для скотины тут, брат, настоящий рай.
— Зимой в горах, ты сам рассказывал, — снега глубокие. По пояс наметает, иногда и больше. Наверное, скотине худо приходится?
— Той что на воле, стало быть, дикой — ей при большом снеге трудновато. А наша неудобств, считай, и не испытывает. Сена мы в достатке накашиваем. Стоит себе у стойла и жует сколько хочет. И нынче приступим к его заготовке в июле, когда трава созреет. На пасеке соберется целая артель — приедут ваши родители, папины друзья. Глядишь, и баба Аня заявится. Да нас трое. Во какая силища! Вот где закипит работа.
В мой с дедом разговор Витька не встревал. Он подал голос, когда я выяснил все свои вопросы:
— Деда! Кто тебя корову научил доить?
— Как кто? Моя матушка. Раньше в деревне всяк был приучен. А как же иначе? Какой ты селянин, если со скотиной не умеешь обращаться? На земле живешь — вот и имей от нее полный достаток. Это сейчас люди пообленились. Иные или в город за молоком едут, или вовсе без него обходятся. Тьфу… Срамотища…
Дед умолк, насупился. Витька заерзал на табуретке от неловкости. И, чтобы отвлечь деда от грустных мыслей, поинтересовался:
— А молоко ты с детства любишь или как?
— Сколько себя помню — всегда с молоком. Да и что за жизнь, повторяю, в деревне без молока? Война только с ним разлучала. И то разок пофартило. Глотнул, что ни на есть, настоящего, парного.
От последних слов деда повеяло загадочностью. Я встрепенулся:
— Расскажи, будь добр, как это произошло?
По военным меркам случай был не совсем обычный, — вспоминал дед. — Наш полк занимал боевую позицию под Брянском, на окраине леса. И тут было получено сообщение, что неподалеку гитлеровцы с гуртом коров к железнодорожной станции пробиваются. Намереваются, стало быть, их отправить в свое фашистское логово. Наш комполка, смелый, лихой рубака, тотчас отдал приказ: отбить стадо.
Операцию, как сейчас помню, провели на редкость удачно. — И без шума, и без потерь. Загнали, значит, коровенок в укрытие, в лес. И только остановили стадо, как они рев подняли. Мы, деревенские, быстро причину угадали: забеспокоились дойные коровы. Их с полсотни оказалось.
Комполка, не мешкая, к брату–солдату с вопросом обратился: «Есть ли способные подоить буренок?»
Нас, кавалеристов, десятка полтора вышло из строя. Начали мы доить коров. Те сразу и поутихли, присмирели. Молока, кажись, с десяток ведер набралось. Командир и говорит: «Не пропадать же добру. Раненых напоить досыта. Всем остальным — губы смочить…»
Будто эликсиру тогда я глотнул. Так и проносил всю войну на губах запах парного молока! А вы, бесята, вздумали от него отказываться. Э–хе–хе, времена…
— А что стало с теми коровами? — поинтересовался Витька.
— Коров тогда мы вглубь брянских лесов отправили, к партизанам. Там базировалось крупное соединение. А что с ними дальше стало — мне не известно.
Дед помолчал минутку и закончил рассказ так:
