Наталья Парыгина - Что сердцу дорого
— Я работы не боюсь, — решительно добавил он, в упор глядя на мастера. — Возьмете?
Мастер помолчал, прикрыв глаза тяжелыми веками.
— Что ж, — проговорил он наконец, — я не против. Пойдем к Минаеву, к начальнику цеха. Да вот и он сам.
Энергичной походкой к ним приближался коренастый, сутуловатый человек, несколько располневший и казавшийся еще более полным из-за мешковатого незастегнутого пиджака с обтрепанными рукавами.
— Лаборантку прислали, — сообщил он.
— А вот товарищ литейщиком хочет стать, — сказал Петр Антонович, указывая на Вадима.
— Хор-рошо, растем! — весело отозвался Минаев, как-то особенно твердо выговаривая «р». — Литейщики нужны. Солдат? Только демобилизовался? Семейный? Общежитие надо? — он говорил очень быстро, и Вадим едва успевал вставлять только «да» или «нет». — Ну, идем в кабинет, поговорим.
Не прошло и четверти часа, как они договорились.
— Тянуть нечего, время — деньги, — улыбнувшись, сказал на прощание Минаев. — Сегодня — завтра оформляйся, а послезавтра — на работу. Мест в общежитии пока нет, но при первой возможности поселим. Ну, да тебе с этим делом, я вижу, не к спеху.
— Да, да, — подтвердил Вадим. — Я пока у товарища поживу.
— Добро. Спецодежду получишь. Ну, кажется, и все. Давай отмечу пропуск.
Так Вадим снова стал рабочим.
5
Спецодежда литейщика Вадиму понравилась. Особенно войлочная шляпа и синие очки. Идешь по цеху — люди сразу видят, что ты человек горячей профессии. Вот только валенки… Неуклюжий от них вид, тем более, что до зимы далеко. Вадим попытался было форсить в сапогах, но ничего не вышло: цементный пол нагревался так, что жгло подошвы.
Жарко. Зноем дышит красная пасть прокалочной печи, и когда Вадим приближается к ней со своими клещами, навстречу ему устремляется такой горячий поток воздуха, что невольно хочется отпрянуть. На мгновение Вадим, действительно, отступает. «Нет, врешь», — упрямо думает он и храбро шагает к печи. Подхватив клещами ярко-алую опоку, вынимает ее и осторожно несет на заливочную площадку.
Они занимаются этим все четверо — и бригадир Зуев, и Андрей, и третий заливщик по фамилии Карасик. Зуев — такой же высокий и жилистый, как Вадим, — работает ловко и быстро, так что кажется, будто опоки в его руках раза в два легче, чем у других. Андрей не отстает от бригадира, хотя чувствуется, что это дается ему с трудом — на лице и в каждом движении юношески стройной фигуры заметно большое напряжение. Карасик медлителен и неповоротлив, он не прочь постоять и передохнуть, когда товарищи продолжают работать.
— Потребую, чтоб убрали тебя из бригады! — сердито кричит ему Зуев. Но так как Карасик слышит это не впервые, плоское лицо его с широким носом и узкими глазками остается невозмутимо спокойным.
Вадим искоса поглядывает на Карасика. Нет, в самом деле, тому хоть бы что. Если бы на него так закричал бригадир, он бы сам убежал со стыда невесть куда. Но его бригадир не ругает и не хвалит. Приглядывается.
А для Вадима работа стала уже привычной. Он устанавливал в печь опоки, вынимал их после прокаливания, загружал плавильную печь, укладывая в нее прутки и металлический лом, клеймил отливки, соскребал с цементного пола пристывшие лепешки металла…
Разливать сталь Вадиму пока не доверяли. «Присмотрись, дело это не простое, — говорил мастер. — Да и к жаре попривыкнуть маленько надо». Вадим терпеливо ждал. Он и сам понимал: ответственное дело разливка, допустишь брак — сколько труда пропадет.
Вадим побывал во всех отделениях цеха и знал теперь весь процесс создания отливок. В модельном девушки прессуют будущие детали, только не из стали, а из смеси парафина со стеарином. Нежные эти модельки, чуть подплавив, укрепляют на парафиновом стержне — получается агрегат; он похож на маленькое дерево с необычно толстыми и короткими ветвями — иногда его так и называют: елка. Обмазчицы окунают «елку» в специальный раствор, а потом посыпают сверху мелким песочком — так на агрегате образуется керамическая корочка. Ее просушивают, паром вытапливают пасту, прокаливают для прочности и заливают в нее металл. И снова получается агрегат, на этот раз — стальной. Остается только очистить его от песка и отпилить от литника готовые детали.
От напряженной и жаркой работы Вадим сильно уставал. Сначала думал — с непривычки и стыдился показать слабость, но потом приметил: и другим не легче. Чуть передышка — садятся, на что придется, — на кучу металлического лома, на какую-нибудь чурку или перевернутый прогоревший ковш для разливки металла, а то и прямо на пол, закуривают, радуясь отдыху, подставляют разгоряченные тела освежающему сквозняку.
Подходит мастер — Петр Антонович Нилов, опускается рядом с Вадимом на корточки, сочувственно спрашивает:
— Тяжело?
— Ничего, — бодро говорит Вадим. — Бывает хуже.
— Ты скажи, — убеждает Петр Антонович; — в этом позору нет. До тебя тут поступил один в литейщики. Не парень — богатырь. Ему не по одной, а по пять опок зараз впору подымать, вот какой. А к жаре не мог привыкнуть. Помаялся, помаялся, так и ушел.
— Я привыкну, — пообещал Вадим. — Мне литейное дело нравится.
У Петра Антоновича потемнело лицо, неприветливо сдвинулись брови. Вадим удивился. Обидел чем? Посмотрел на товарищей. Карасик, вяло привалившись к стенке, полудремал, Андрей сосредоточенно курил, Зуев, бросив беглый взгляд на мастера, незаметно для того подмигнул Вадиму, точно хотел сказать: «Слабинка у старика, мы-то знаем, а ты послушай».
— Литейное тебе нравится, — хмуро повторил мастер. — Ты бы вот в мартеновском побывал… Не приходилось?
— Нет.
— Плавка, — презрительно сказал мастер. — Полтораста килограммов металла плавкой называем. А в мартеновском, бывало, как откроешь летку, как пойдет она, сталь-то, так зарево по всему цеху и разольется. А цех не с эту коробочку. Плывет это ковш под потолком, а крановщица тихонько позванивает — сторонись, берегись, не шути с огнем!
— А что ж вы из мартеновского ушли, Петр Антонович? — неосторожно спросил Вадим.
Мастер долго молчал, Вадиму уже казалось, что он не ответит. Но Нилов вдруг тихо сказал:
— Учиться мне, парень, не довелось. До мастера самоучкой дошел. Пока инженеров нехватка была, вроде на месте считался, а тут прислали с дипломом, а меня, значит, в помощники к нему. Не захотел, погорячился, вот и ушел. — И тут же, видимо, желая переменить разговор, он обратился к Зуеву: — И чего ты, Михаил Степанович, все к печке жмешься, ровно к жене? Сел бы подальше.
— И тут хорошо! Даже приятно подогревает. Вроде где-нибудь на Кавказе солнышко тебя печет.
— Последнее сало растопится, — лениво пошутил всегда мрачный и безмолвный Карасик.
— Это тебе страшно — растаешь когда-нибудь, как свечка на горячей плите. А у меня сала нет. — Зуев вытер свое худое, с немного запавшими щеками и острым носом лицо и без всякой связи с предыдущим сказал: — В воскресенье пойду костюм покупать. Весь город, видать, придется обегать: трудно на мою фигуру подобрать.
Зуев очень любит покупать вещи. Это — его страсть. Он жалеет деньги на еду и неизменно приносит с собой на обед краюху черного хлеба и бутылку молока. Дни получки для Зуева — самые значительные в жизни.
— Это уже четвертый у меня будет. Синий есть, коричневых два, а теперь черный думаю поискать.
— Да куда тебе столько? — удивился Карасик. — Ты ведь и не надеваешь их никогда, все в старье ходишь.
— Пускай, место не пролежат. В праздник когда и надену.
— Жадный ты, Михаил, — говорит Андрей. — Не люблю жадных.
Тон у Андрея вызывающий, так недалеко и до ссоры, Петр Антонович спешит переменить разговор.
— Радио сегодня слушал кто? Я проспал немного.
— Я слушал, — отозвался Вадим. — Опять бельгийцы в Конго лезут.
— Сволочи! — тотчас вмешивается Андрей. — В Конго и в Лаосе сразу кашу заварили, на Кубу зарятся.
Зуев тушит о пол крохотный окурок.
— Заваруха крепкая идет. Гибнет народу немало.
— Ничего они не добьются, — горячо продолжает Андрей. — Не выйдет!
— Не наше это дело, заморские дела решать, — надумал высказаться Карасик. — Нас не спросят, что да как.
На красивом смуглом лице Андрея возмущенно блестят глаза.
— Карасик ты и есть, самая у тебя душа карасячья.
Зуев обрывает спор:
— Плавку пора разливать.
Передышка кончилась. Все вернулись к печи.
Перед разливкой на участок забежал Минаев, сам проверил температуру металла, посмотрел, как Зуев вводит присадки.
— Скоро министр приедет, — оживленно сообщил он. — Будет решать вопрос о строительстве нового цеха точного литья.
— Давно уж он едет, министр-то, а мы все тут как в печке, — проворчал Зуев.
