Павел Загребельный - Долина долгих снов
— Что случилось, дорогой Токтогул? Не заболел ли ты? Не погибла ли твоя отара от какой-нибудь беды?
— Где тот человек, что пришёл с гор? — вместо ответа спросил Токтогул.
— Ты спрашиваешь об инженере? — догадался Ибрай. — Так вот он сидит перед тобой.
— Я вижу спину, а не лицо, — ответил старик.
— А вам хочется посмотреть на моё лицо? — засмеялся Петрюк, поворачиваясь к чабану. — Здравствуйте, дедушка!
— Ты скажи мне, куда девался Увайс? — уставился на него Токтогул.
— Увайс? Я же вам уже говорил при встрече на пастбище. Они пошли дальше в горы разыскивать какие-то цветы, а я вывихнул ногу и…
— Может, ты бы сел, уважаемый Токтогул, — несмело предложил Ибрай. — Длинный разговор, как длинная дорога — его не выстоишь.
— Не мешай мне, Ибрай, — отмахнулся от него чабан. — Пусть сначала ответит этот человек, спустившийся с гор. Куда девался Увайс?
— С таким же успехом я могу спросить у вас, — развёл руками Петрюк. — Они направились вверх, я спустился вниз — вот и всё, что мне известно.
— Ты покажешь свои документы Джетыкашкаеву, нашему уполномоченному милиции, — твёрдо сказал Токтогул. — Мы должны знать, кто ты такой. потому что ни мой Увайс, ни твои товарищи не вернулись с гор, а прибежала только Битка. И она плачет. Ты понимаешь, Ибрай, что это значит, если Битка плачет!
— О, — вздохнул Абдумомунов. — Как не понять, драгоценный Токтогул. Если Битка плачет, то может заплакать и человек.
— Так возьмите охотников, сходите узнайте, может, действительно мои друзья и ваш внук попали в беду, — сказал Петрюк.
— А ты? Ты же знаешь, куда они пошли. Разве ты не пойдёшь разыскивать своих товарищей? — удивился чабан.
— Я ведь вам сказал уже, что у меня нога… — скривился Дмитрий. — И кроме того я должен немедленно вылететь в Киев, чтобы сообщить нашему профессору о несчастье.
И, демонстративно прихрамывая, он вышел из чайханы, оставив старого Токтогула наедине с его горем.
Петрюк спешил. Уже через день он был во Фрунзе, а ещё через два дня ехал из Киевского аэропорта к себе домой.
Однако тот, кто подумал бы, что Петрюк спешил в Киев, чтобы как можно скорее сообщить профессору Бойко о несчастье в горах, глубоко ошибся бы.
Ни в тот день, когда он прибыл самолётом в столицу Украины, ни через день, ни даже на третий день Петрюк не пошёл к Ивану Терентьевичу. Он исчез в большом городе, как иголка в копне сена, и можно было подумать, что студент Киевского университета Дмитрий Петрюк ещё не возвращался в свой город и до сих пор блуждает где-то по заснежённым сыртам Тянь-Шаня.
В субботу после полудня кто-то из студентов показал профессору Бойко номер молодежной газеты, где было написано об исчезновении на Тань-Шане трёх киевских студентов. В воскресенье почтальон принёс Ивану Терентьевичу прямоугольный синий конверт с почтовым штемпелем города Фрунзе.
Иван Терентьевич торопливо разорвал конверт и развернул листок белой твёрдой бумаги.
Он хорошо помнил этот почерк. Недаром же всю жизнь ему приходилось иметь дело с рукописями. Эти круглые, выведенные спокойной рукой буквы принадлежали не кому иному, как Максиму Кочубею.
Максим писал:
«Дорогой Иван Терентьевич!
Заранее прошу прощения за то, что вместо строгого научного отчёта о результатах работы нашей маленькой экспедиции я обращаюсь к вам с этим совершенно интимным письмом.
Дело в том, что все поиски долины Подковы и цветов Неба оказались напрасными — очевидно, мы имеем дело с обыкновеннейшей легендой. Поэтому, по моему предложению, экспедиция закончила свои поиски фантастического мира. Дмитрий Петрюк возвращается в Киев, так как он серьёзно повредил ногу. Мы же с Полей решили ещё задержаться здесь на некоторое время, пожить среди чабанов, подышать волшебным воздухом Тянь-Шаня. Очень сожалеем, что нам не удалось найти долину Подковы, но что ж поделаешь! На турбазу нам теперь стыдно возвращаться, поэтому ни Дмитрий, ни мы там уже больше не будем.
Пишу в горах, положив этот лист бумаги на камень, поэтому моё письмо вышло таким сумбурным, а почерк таким растрёпанным.
Примите наш самый сердечный привет. Ваши ученики Максим Кочубей и Полина Онуфриенко».
— Что вы на это скажете, Иван Терентьевич? — спросил сам себя профессор. — Неожиданность за неожиданностью. То они исчезли, то они дышат горным воздухом. Кому же верить?
А в это время на другом конце города Дмитрий Петрюк тоже читал письмо, на конверте которого также стоял почтовый штемпель города Фрунзе. Письмо было короткое, всего три строчки.
«Дорогой Дима!
Поздравляю тебя с благополучным возвращением домой. Расти большой и не кашляй. С уважением Дмитрий Петрюк».
— Значит, профессор тоже получил уже письмо, — подумал Петрюк, поднося зажжённую спичку к своей цидулке.
Андрейка становится криминалистом
На другой день, в десять часов утра, по лестнице, ведущей в квартиру профессора Бойко, неторопливо поднимался высокий юноша. Правой рукой он опирался на толстую палку, левой всё время держался за перила, но и это ему мало помогало, так как он поднимался очень медленно. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить, с каким трудом переставляет юноша свою левую ногу, как он перетягивает её со ступеньки на ступеньку, непослушную, одеревяневшую, неподвижную, как протез. Возле двери с табличкой «Бойко И. Т.» юноша остановился, долго вытирал вспотевшее лицо, потом глубоко вдохнул воздух и нажал кнопку звонка.
Дверь открыл Андрейка. Он ошеломленно заморгал, отступил немного назад, потом стремительно повернулся и побежал в комнаты, выкрикивая:
— Дедушка, Дмитрий приехал! Дмитрий с Тянь-Шаня!
Иван Терентьевич вышел навстречу гостю, встревоженный и растерянный и, даже не поздоровавшись, сказал:
— Петрюк? Вы? А Кочубей и Онуфриенко тоже приехали?
Он тут же заметил неестественно прямую ногу Петрюка и спохватился:
— Простите, у вас что-то с ногой, а я сразу со своими расспросами. Прошу ко мне, прошу.
Петрюк прошёл в профессорский кабинет, удобно устроился в низком кресле с мягкой спинкой, положил палку возле своей прямой, как костыль, левой ноги и глухо произнёс:
— Я узнал ужасную новость в дороге…
— Вы о чём? — всё ещё не желая отказаться от надежды на возвращение Максима и Поли, спросил профессор.
— Вот об этом, — сказал Дмитрий, вынимая из кармана тот самый номер газеты, в котором было напечатано трагическое сообщение.
— Вы считаете, что с ними могло что-то случиться? — воскликнул профессор.
— К сожалению, — вздохнул Петрюк. — Если бы не моя нога, я бы не оставил их. Они оба такие неосмотрительные, такие несерьёзные.
— Но что у вас с ногой?
— Пустяки: вывих. Но по горам лазить трудно. Да что по горам: я едва взобрался к вам на второй этаж.
— Надо было бы полежать.
— Как же я могу лежать, когда такое несчастье с товарищами! Вот только заехал с аэродрома в клинику, завёз домой вещи — и прямо к вам.
— Видите, — сказал профессор, — я уже хотел было вылететь в Киргизию, но вчера получил письмо от Кочубея.
— Письмо? — живо переспросил Петрюк. — Что же он там пишет?
— Он пишет, что они решили отдохнуть где-то на пастбищах и потому не возвратятся на турбазу.
— Не возвратятся, — печально вздохнул Дмитрий и рассказал профессору о том, как прибежала с гор осиротевшая Битка.
— Выходит, — сказал профессор, что уже тогда, когда письмо шло в Киев, Максима и Поли не было в живых?
— Ну, к чему такие предположения, Иван Терентьевич! — воскликнул Петрюк. — А вдруг они живы-здоровы?!
— Будем надеяться. Но как бы там ни было, я должен сегодня же лететь в Киргизию. В их несчастье прежде всего виновен я.
— Совсем не вы, а я, — поднялся с кресла Дмитрий. — Ведь это я уговорил их поехать на Тянь-Шань.
— Я должен был вернуть вас с дороги, — не соглашался профессор.
— Мы бы не вернулись, — упрямо стоял на своём Петрюк. — И именно потому, что главный виновник всего — я, я и пришёл к вам просить разрешения поехать вместе с вами на розыски Максима и Поли
— А ваша нога?
— О, мне сказали в больнице, что ещё три-четыре дня — и уже можно будет ходить почти свободно.
— Я бы всё-таки вам не советовал, — попробовал отговорить Дмитрия от его намерения Иван Терентьевич.
— Нет, нет, моё место там и только там! — решительно запротестовал Петрюк.
— Ну что ж, я подумаю, — пообещал профессор. — А сейчас я позвоню на аэродром.
Однако выяснилось, что нужный им самолёт будет только завтра утром. Это ещё больше взволновало Ивана Терентьевича, и он стал звонить всем своим знакомым, сообщая о несчастье и прося помочь ему как можно скорее вылететь из Киева. Но из этого ничего не вышло.
