Леонид Жуховицкий - Ночной волк
В трамвае народу было немного, я отвлекся, было о чем подумать. На первой остановке только выходили. На второй в переднюю дверь спортивно впрыгнул высокий малый в джинсе — у него и сумка была спортивная, длинная, с особой щелью для ракетки. Интересно, откуда он взялся? Из головного вагона, наверное, больше неоткуда. Я слегка удивился джинсе, поскольку раньше видел его только в свитере и трехцветной ветровке. Значит, может себе позволить. Живут же люди! В остальном все развивалось логично: где и было меня отлавливать, если не у больницы?
Я сидел у задней двери, он у передней, человек пять располагались между нами. Я смотрел в сторону, и он в сторону. На ближайшей остановке я дернулся к двери — и он тут же дернулся к своей. Я передумал — он передумал. Все шло так синхронно, будто мы эту поездку неделю репетировали.
Вылезать у метро я не стал. И у стадиона не стал. А вот следующая остановка мне понравилась сразу. Я поднялся в последний момент, когда двери уже открылись. Если бы он кинулся к моей двери, я бы снова сел: но он шагнул к своей.
Трамвай отошел. На остановке нас было двое. Справа вдоль линии шла панельная стена стадиона, серая и грязная. Слева, за улицей, за полоской деревьев стояли дома, по-современному торцами к мостовой. Разноцветно дымились окна, и за каждой занавеской гипнотизировал моих сограждан свой телевизор. Только двое нас было на остановке, и единственный фонарь светил обоим, только по-разному: мне в спину, а ему в лицо.
Он двинулся как бы даже не ко мне, просто в мою сторону, неспешной походкой, в которой не было ничего угрожающего — мало ли кому куда надо? Я крикнул навстречу:
— Закурить не найдется?!
— Это можно, — пообещал парень и сделал еще шага три.
— А теперь стой, — сказал я внятно. — Ну-ка!
Только тут он увидел «хрюшку».
— Ты это чего? — проговорил он не со страхом даже, а с изумлением, но все же остановился.
— Сумку на землю.
— Да ты чего?
Я поднял дуло повыше, и он не нагнулся, а присел, ставя сумку на ощупь, потому что глаза не отводил от моих.
— А руки подними.
Он поднял. Вот уж, наверное, чего ему не приходилось делать ни разу в жизни — на лице было глубочайшее недоумение, а пальцы растопырены и согнуты.
— Повернись спиной.
— Парень, да ты что? — Улыбка у него была растерянная, но уж такая миролюбивая…
— Спиной, — сказал я, — и не дергайся. А то ты дернешься, и я дернусь.
Он повернулся спиной.
— Вперед. И не быстро.
Нести две сумки в левой руке было тяжело и неудобно, но ничего ловчее я придумать не смог.
Его поднятые руки просительно шевельнулись:
— Слушай, парень, давай хоть поговорим.
— Конечно, поговорим, — согласился я, — раз уж встретились.
Час был спокойный, малолюдный, но я знал, что вот-вот по ящику кончатся «Новости» и начнут выгуливать собак. Времени было мало, впрочем, много мне и не требовалось. В принципе мне просто хотелось уйти с остановки, а где разговаривать — было все равно. Мы так и шли по линии трамвая, пока слева не возник широкий просвет между двумя порядками домов. Может, было поблизости место и поспокойнее, но где его искать, я не знал.
— Стой, руки за голову, — сказал я, подумав, что человек с поднятыми руками смотрится со стороны очень уж интригующе.
Теперь у меня был момент раскрыть его сумку. Он не зря выбрал длинную: в ней легко уместился полуметровый ломик с лопаточкой на конце. Не знаю, что это было, скорей всего, монтировка для крупной шины. Лопаточка лоснилась, сам же ломик был шершав, местами поржавел — видно, изначально железка не предназначалась для убийства, а орудие труда не обязано быть красивым, с него спрос небольшой.
— Значит, ты и есть маньяк? — спросил я.
— Да какой я маньяк, — чуть не взмолился малый, и лопатки его протестующе шевельнулись, — служу, да и все. У тебя своя фирма, у меня своя. Наняли, и служу. Мне что патриоты, что демократы, один хрен, бабки нужны, и все. Жить-то надо!.. Слышь, повернуться можно?
— Ну, повернись.
Он повернулся и сразу поймал взглядом дуло.
— Руки затекли, опущу, а?
— Нет.
Это я сказал твердо. Я знал, что лучше всего его обыскать, но для этого надо было приблизиться, а приближаться к нему было нельзя. Я не разбирался толком, какие мышцы у качков, массы там больше или резкости, но точно знал, что у меня самого ни массы, ни резкости нет и ничто меня не защитит, кроме «хрюшки» и пяти шагов между нами.
И еще — зря я позволил ему обернуться. Зря. Теперь он смотрел на меня, и чем дольше смотрел, тем меньше боялся. Не грозный был у меня вид, к сожалению. Совсем не грозный.
— Парень, — сказал он, — ну зря ты, ей-богу, зря. Ну чего я тебе-то сделал?
— Ты же меня убить собирался.
— Так ведь не убил. Ну раз так вышло — давай как-нибудь договоримся.
Он втягивал меня в разговор, по нашим временам вполне нормальный, а на человека, с которым нормально беседуешь, может просто не подняться рука. Нет, я не хотел с ним нормально беседовать.
— Зачем убрал парня? Это мой друг, понял?
Он даже улыбнулся от облегчения:
— Парня? Парня не я! Вот кем быть, не я. Я его не видел даже. Тебя хоть показали, а его не видел даже.
— А девку зачем?
— Да служу я, — почти крикнул он, — фирма же! Велели, и все. Не я, так меня, не знаешь, что ли?
Руки его были по-прежнему сцеплены на затылке, так что от волнения подрагивали только локти.
— А ну тихо, — остановил я. — И не ври. Ты их всех убил. Все убиты одинаково, одной железкой.
Вот тут он, кажется, испугался всерьез, потому что заговорил быстро, даже плаксиво:
— Да ерунда это, ну кем мне быть, больше ни до кого не дотронулся. Разные работали, каждому свое задание. И железки разные! А что похоже… ну так оно и делалось, специально, для понта, чтобы думали, что один. Если что — у каждого алиби. На один случай, может, и нет, а на три есть. Специально!
— Девку кто велел?
Тут он замялся.
— Ну?
— Ну… Кто приказывает.
— А кто приказывает?
— Ну, этот… Сергей Акимович.
— А фамилия?
— Вот этого не знаю. Извини, но не знаю.
— Какой из себя? Быстро!
— Ну… В куртке такой хорошей. Еще пальто носит французское, короткое такое…
— Это его у подвала положили?
— Ну. Чего и озверел-то. То говорил не трогать, а то убрать.
— Кто подвал охраняет?
— По очереди.
— Он там когда бывает?
— Вот этого не знаю. Заходит. А когда, не говорит.
— В милиции у вас кто?
— Есть кто-то… Мужик какой-то… Вроде капитан. Но я с ним не контачил.
Времени мне все же не хватило. Где-то сбоку послышался дробный легкий топоток и не близкий, метров за сто, оклик:
— Найда, ко мне!
Видно, Найда не послушалась, ее позвали опять, построже.
Практически я не отводил глаз, разве что скосил на мгновенье. Но у малого достало и силы, и резкости — он буквально нырнул мне в ноги. Я успел и отпрыгнуть, и выстрелить, но пуля либо прошла мимо, либо задела, но чуть-чуть. Хорошо, ломик так и висел в левой руке. Ударить сильно я не сумел, но, наверное, попал удачно. Малый будто икнул, лег, потом стал медленно подниматься. Перехватив железку в правую, я ударил еще раз.
Почему я не выстрелил снова? Не знаю. Как-то в голову не пришло.
Я поднял сумку и пошел, быстро, но не бегом. «Хрюшку» кинул в сумку, железку так и нес. Куда ее? Надо бы в воду, да где тут вода? Ладно, где-нибудь найдется.
Ни ужаса, ни тем более раскаяния я не ощущал. Ведь это не было случайностью, я и хотел его убить. Он убил Алену, а я хотел его. Потом, когда стали разговаривать, это стало трудно. Но он мне сам помог.
Отойдя, я обернулся. У земли было темно, даже я не видел, лежит кто-нибудь под стеной стадиона или нет. Никакой суеты не было, не бежали, не звонили, и милицейская машина не мчалась, ревя сиреной и крутя мигалкой. У домов мужичок, пригнувшись, прилаживал поводок к ошейнику. Наверное, завтра будет давать показания. А что он видел? Ничего он не видел — он стоял у подъезда, на свету, а мы возились в полутьме. Собака видела, но не расскажет. Так что, скорей всего, — еще одна жертва маньяка.
Как люди становятся убийцами? А вот так и становятся. Убил — и убийца.
Метро успокаивало. Толпы не было, но народу хватало, у всех свое, никому ни до кого нет дела, и до меня никому, и мне ни до кого. Тяжелую сумку я поставил на пол у ног. Сижу, покачивает. Самое время и отдохнуть, и подумать.
Вчера Алена, еще живая, уговаривала срочно свалить. Близкая душа, московская дворняжка, что же ты сама не свалила, почему не убереглась? А ведь как яростно убеждала, родственной шкурой чувствуя топор, нависший надо мной, — а вот над собой не ощутила…
Права была, придется свалить, и, наверное, надолго. Пока кто-нибудь не найдет «это» и ОНИ не отвяжутся. Придется свалить вместе с девкой, которую под меня так вовремя подложили, с молчаливой Изаурой, рывком вышвырнутой из незавидного, но привычного житейского гнезда, потерявшей все, а прежде всего подругу-командира, с Изаурой, органически не способной жить без приказа — теперь, видимо, судьба выпихнет в начальники меня, как выпихивает случайного майора после неожиданной гибели генерала и трех полковников. Да, придется свалить и долго не оглядываться, хотя бы до тех пор, пока не пройдут отвращение и дрожь.
