Адам Шафи Адам - Кули. Усадьба господина Фуада
Она продолжала массировать ногу хозяина до тех пор, пока он не заснул, а потом поднялась и тихо вышла, плотно закрыв за собой дверь.
На следующий день Киджакази ждала, что Фуад снова позовет ее к себе и будет так же ласково разговаривать с ней, но этого не случилось. Не позвал он ее и через день, и через два, и через неделю…
Однажды вечером, когда Киджакази уже легла, к ней в дверь постучала Мконгве. По ее виду Киджакази сразу поняла, что она пришла сказать ей что-то важное.
— Вот хочу попрощаться с вами. — (Киджакази заметила в руках у девушки небольшой узелок.) — Я решила оставить работу у Фуада и вернуться домой. Мне надоело жить в услужении, надоели его попреки и придирки. Нет у него ни стыда, ни совести. В общем, ухожу я.
— Куда ж ты, доченька? Ведь хозяин тебя кормит. Живешь — ни забот, ни тревог! А уйдешь — как жить будешь? — спросила Киджакази.
— Ну нет. Как раз здесь-то я все время и живу в тревоге, — горько усмехнулась Мконгве.
Тут-то Киджакази и вспомнила, что хозяин был недоволен девушкой. «Наверное, он был прав, — подумала служанка, — и когда предсказывал, что Мконгве скоро уйдет от него, и когда говорил про тех негодяев и вероотступников». Пристально посмотрев на девушку, Киджакази сказала:
— Мконгве, прошу тебя, останься. Не бери пример с дурных людей.
— Про кого это вы?
— Про тех, кто грабит господина Фуада.
— Ах, вот что! Тогда скажу вам, что они прекрасные люди, и я молю аллаха, чтобы он помог им во всех их делах. А кто вам сказал, что это дурные люди?
— Хозяин. Господин Фуад говорит, что они бандиты, воры и вероотступники.
— Вот уж кто вор, так это ваш любимый Фуад. Он крадет труд людей и при этом презирает их. Для него мы не больше чем рабочая скотина, — голос девушки дрожал от возмущения.
— Мконгве, — что ты говоришь! Зачем ты так о господине Фуаде?
— Да, я считаю его вором, грубияном и подлецом. И вы сами еще убедитесь в моей правоте, если он в скором времени не загонит вас в могилу.
— Значит, ты все-таки уходишь? Жаль, теперь мне придется работать за двоих. А то, может, еще передумаешь? Взвесь все хорошенько — как бы потом не пожалеть. Ведь если даже захочешь вернуться, хозяин тебя обратно не возьмет.
— Что?! Вернуться к этому кровопийце? Да я лучше умру от голода! Для себя я все уже решила: я вступаю в кооператив. Хочу жить и работать вместе со всеми. Там хорошо! Коров у них около пятидесяти, а рук на фермах не хватает. А еще у них есть козы, куры. А какие там поля!
— Неужели лучше, чем у господина Фуада?
— Эх, Киджакази! Вы что, на луне живете? Разве вы не знаете, что у вашего «хозяина» больше нет земли?
— А кому же тогда принадлежит скот?
— Как кому? Всем членам кооператива.
— Разве коровы могут принадлежать всем? Как же тогда узнать, от какой коровы молоко пьешь?
Мконгве внимательно посмотрела на Киджакази и начала терпеливо, как учительница ученице, объяснять ей:
— Молоко наливают в бидоны и отправляют на продажу, а деньги, которые за него получают, делят между членами кооператива, в зависимости от того, кто как работает. Так же поступают и с другими продуктами: рисом, маниокой. И кто лучше работает, тот больше получает. Поняли?
Киджакази никогда не слышала ничего подобного.
— А кто хозяин этого… кооператива?
— Послушайте, Киджакази, это только вы хотите, чтобы вами всегда кто-нибудь помыкал. Вы привыкли к тому, что над вами всегда стоит хозяин — человек с палкой, который погоняет вас, как бессловесное животное.
— Но, доченька, с этим ничего не поделаешь: так уж мне на роду написано. Всемогущему аллаху угодно, чтобы важные господа правили бедными, вроде меня. Так уж устроен мир.
— Так мир был устроен раньше, а теперь мы устроим его по-другому, — не соглашалась Мконгве. — Конечно, и сейчас есть богатые и бедные, но богатым придется расстаться со своим добром, а бедные не умрут бедняками. Теперь все изменится.
— А кто все это изменит? — спросила Киджакази.
— Народ! — воскликнула Мконгве, начиная выходить из себя. — Простые люди, такие, как я и вы.
— Послушай, девочка, не сердись на меня. Объясни спокойно, как это может быть, — шепотом сказала Киджакази, с опаской оглядываясь по сторонам, словно испугавшись, что Фуад в эту минуту может услышать их.
Мконгве пожалела, что повысила голос на старую женщину, вместо того чтобы спокойно ей все объяснить.
— Киджакази, — мягко сказала она, — я знаю, что вы боитесь Фуада, что вы верой и правдой служите ему. Знаю я и то, что сейчас он старается приблизить вас к себе и, наверное, уже сказал вам, чтобы вы не общались со мной. Потому-то вы и сторонитесь меня, как дьявол святого Корана. Но подумайте сами: ради чего вы работаете? Вы же ничего не получаете за свой труд!
— Не в этом дело.
— А в чем же?
— Я не могу не работать.
— Но на кого вы работаете! На этого скрягу, который готов от жадности съесть самого себя! А я не хочу больше работать на него.
— Мконгве, доченька, — сказала Киджакази, кладя руку ей на плечо, — как ты не понимаешь? Я работаю здесь не только ради господина Фуада. Мне дорого здесь все: и хозяин, и его скот, и то, что растет на его землях. Здесь жили и умерли мои предки, здесь умру и я.
Мконгве молчала. Она вдруг почувствовала глубокое уважение к этой старой женщине. Киджакази была не права, ее следовало разубедить, но как? И Мконгве снова заговорила:
— Ну хорошо, Киджакази, вы преданы своему хозяину. Но что эта преданность дала лично вам? Вы прожили всю жизнь, работая на него, и что же получили взамен? Прожитые годы согнули вас, уже подошла старость, а у вас даже нет приличной одежды. Вы всю жизнь проработали в этом имении, но у вас здесь нет ничего своего. Здесь вы такая же собственность господина, как коровы или куры. Нет, вы даже в худшем положении, чем они: ведь они получают достаточно корма, а вы никогда не ели вдоволь. Вы всегда были одиноки: люди избегали вас. Они боялись говорить с вами: вдруг скажут что-нибудь не то, а вы пойдете и донесете хозяину.
Киджакази молча смотрела на Мконгве. Губы ее дрожали. Ей казалось, что Фуад притаился где-то недалеко и все слышит. И она разрыдалась.
— Мконгве! Замолчи! Замолчи сейчас же. И уходи! Я не хочу тебя видеть. Ты злая!
Слезы текли у Киджакази по лицу.
— Не надо, не плачьте! Я не хотела обидеть вас! Я сейчас ухожу, но прошу вас: заходите как-нибудь ко мне, ведь мы не договорили, — сказала Мконгве. Она вышла во двор и, ни с кем не прощаясь, пошла прочь от господского дома. А Киджакази всю ночь проплакала у себя в каморке.
Весь следующий день ее одолевали невеселые мысли. Она вспоминала, как Мконгве ругала господина, называла его вором, скрягой. Нет, это неправда! Ее Фуад самый лучший! Противная девчонка. Нынешняя молодежь потеряла всякое почтение к старшим! Нет у них ни стыда, ни совести!
Занятая своими обычными хлопотами, Киджакази старалась почаще проходить под окнами комнаты хозяина. Ей хотелось, чтобы он окликнул ее, похвалил за усердие. И вот Фуад позвал ее:
— Киджакази! Пойди сюда!
Киджакази обрадовалась, что хозяин наконец-то заметил ее, и с улыбкой подошла к нему, но услышала сердитый окрик:
— Что это ты развеселилась? Я что, сказал тебе что-нибудь смешное?
Это был прежний Фуад, будто бы и не было того разговора, когда он называл ее второй матерью.
— Где Мконгве? — раздраженно спросил он.
Из боязни, что гнев хозяина обратится на нее, Киджакази не решилась сказать, что Мконгве ушла насовсем.
— Не знаю, господин, — пролепетала она.
— Тогда найди ее и скажи, чтобы она почистила мои ботинки.
— Но, господин, я и не знаю, где искать ее!
— Сейчас же отправляйся и делай то, что тебе приказано! Можешь не возвращаться, пока не найдешь.
Киджакази оказалась в сложном положении: ей нужно было разыскать Мконгве, которой — Киджакази твердо знала это — уже не было в имении. Мконгве ушла к тем, кого Фуад называл бандитами. Но как сказать об этом хозяину? Киджакази поплелась прочь и вернулась, лишь обойдя все имение.
— Я не нашла ее, господин!
— Что?! Старая корова! Я же сказал тебе, чтобы ты без нее не возвращалась!
— Но, господин, я обыскала все имение!
— А ты заходила к ней домой?
— Заходила, но ее там нет.
— Ах, нет! Ну и черт с ней! Наверно, сбежала. Ничего, я пойду к ее деду и расскажу ему обо всем, — сказал Фуад уже менее уверенно — А ты нигде не видела Умари?
— Он на рисовом поле, — ответила Киджакази.
— Пойди позови его.
Усталая, Киджакази все же отправилась выполнять приказание.
— Умари, тебя зовет господин!
Тот распрямился, отер пот с лица, посмотрел на Киджакази и покачал головой.
— Разве не видишь — работаю!
— Я сказала ему, что ты полешь рис, но он все равно приказал позвать тебя.
