Леонид Жуховицкий - Легенда о Ричарде Тишкове
Пригласил он ее еще раз. Но оказалось, что про город вроде больше рассказывать нечего, а девушка на его вопросы отвечала односложно, с явной неохотой: «Да», «Нет»… Так что на второй танец разговора не хватило.
Ричард все же решил подойти к ней еще раз — позвать на завтра в компанию. И уже почти подошел, когда она вдруг резко отвернулась и перебежала на другую сторону зала.
Ричард за ней не погнался, тут же пригласил другую, пухленькую кокетливую блондиночку. Ей тоже начал рассказывать про Степной. Но она то ли слушала, то ли не слушала, стреляла глазками мимо Ричарда, а потом, глядя на его поношенный свитер, сказала невпопад:
— Интересно тут у вас… У нас в Одессе на танцы даже без галстука не пускают.
Ричард не обиделся, и настроение у него не испортилось.
Подошел Шурик, и Ричард сказал ему:
— Жалко, гитару не прихватили.
Тот с готовностью предложил:
— Принести?
С модными девушками у него что-то не ладилось, и он тоже ощущал нехватку гитары.
Ричард спросил:
— А тебе не трудно?
Он вообще был человек вежливый: еще с детства его накрепко выучили приличиям старомосковские переулки и проходные дворы, где за грубую фразу без лишних разговоров били в зубы.
Шурик пошел за гитарой, благо было недалеко. А Ричард пока решил еще кого-нибудь пригласить — не торчать же отвергнуто у стены.
На этот раз он не торопился, а выбирал основательно — словно в былые времена, еще до гитары, когда на танцах долго высматривал девочку по себе, стараясь выбрать посимпатичней, но из некрасивых, средненьких, не избалованных вниманием и родительскими деньгами.
Наконец он углядел такую девочку. Она стояла одна, и Ричард подумал, что если к ней, например, сейчас подойдет, это для нее будет вроде счастливой случайности. Она была даже не некрасива, пожалуй, ничего: лицо, правда, в веснушках, ноги толстоваты, а в остальном нормально. Но уж очень плохо одета — поверх черного платья дешевая голубая кофточка, туфли каждодневные, тупоносые, на плоском каблуке… Лет ей было восемнадцать, может, девятнадцать, но прическу, видно, стала делать недавно — пепельные волосы были взбиты в неуверенный кривоватый шар.
Заиграли танго. Ричард подошел к ней:
— Разрешите вас пригласить?
Она и танцевала неуверенно, иногда сбиваясь с такта. Тогда Ричард, чтоб не стеснялась, говорил:
— Толкучка здесь — ужас!
Голову она держала странно — подбородок прижимала к груди. Но он все же увидел на горле у нее длинный грубый шрам — даже знобко стало, когда представил, какая была рана…
Ей Ричард тоже рассказал про Степной — и насчет заработков, и про столовки, и куда пойти вечером. Сама она больше молчала, но слушала внимательно, а если вставляла слово, то к месту. А когда он сказал, что город вообще-то ничего, жить можно, несмело улыбнулась:
— Мне тоже понравился. Дома такие новые…
Глаза у девушки были серые, тихие. Звали ее Зиной.
Затем они вышли в фойе, постояли у подоконника, еще поговорил и Ричард пересказал ей книжку, которую вторую неделю взахлеб читали в общежитии, — о французской шпионке. Потом спохватился:
— Вообще-то я Хемингуэя люблю. Интеллектуально пишет, с подтекстом.
Вернулся Шурик, но с пустыми руками — оказалось, ключ от комнаты Ричард унес с собой. Шурик взял ключ и опять ушел.
— Гитару принесет, — объяснил Ричард.
— Он на гитаре играет? — спросила Зина.
— Да нет, это мне, — скромно сказал он.
— А вы играете?
Он ответил:
— Так, балуюсь…
Они вернулись в зал и станцевали еще раза два. Потом Ричарду эта волынка надоела: танцевать он не очень любил.
— Тебе не надоело тут? — спросил он девушку.
Она пожала плечами:
— Не знаю. Немножко надоело.
И глянула на него неуверенно: так ответила или не так?
Он предложил:
— Может, походим пока?
Зина кивнула. Тогда он пошел к двери, а она за ним.
На улице Ричард положил руку ей на плечо:
— Показать тебе город?
Особенно показывать было нечего, но он все-таки показал — старые бараки, новые кварталы, микрорайон, кино, универмаг. На всякий случай объяснил, как идти на почту, как в столовую самообслуживания. Все показал — даже пустырь, оставленный для стадиона.
— Видишь? — махнул рукой. — Вон там, за домами.
Она была тихая девчонка, шла рядом и молчала. А он вдруг стал рассказывать про Москву, как жил на Арбате, ходил с ребятами на стадион, как потом до полуночи стояли в подворотне…
— На нас даже участковому жаловались. Приходит — чего, говорит, тут стоите? А где, говорим, стоять? А тут, говорит, тоже не место. Почему это, говорим, не место? Запретная зона, что ли?.. Поворчал и ушел — чего он нам сделает? И вообще, дурацкая привычка: раз в подворотне — значит, хулиган. Вот ты смотри: пришли после футбола, конечно, хочется поговорить. Домой к кому пойти? У всех родные, люди отдыхают, а нас целая компания. В кафе тем более без денег не заявишься, там пришел — значит, пей. Вот и стоим в подворотне. Мешаем, что ли, кому?
Она призналась:
— А я тоже боюсь, когда идешь вот так поздно, и ребята стоят.
— Никогда не бойся, — сказал Ричард. — Чего бояться? Не люди, что ли? А если что — просто поговори, как человек. Ведь те же самые ребята, если разобраться, днем работают или в техникум ходят. Не воруют же! Люди как люди.
И вдруг повернулся к ней, найдя неожиданный аргумент:
— Меня же вот не боишься!
Она опять неуверенно улыбнулась.
А ему вдруг стало стыдно. Пожалуй, он никогда в жизни столько не говорил. Дураком себя он вовсе не считал — знал, что не глупей других. Но еще знал, что никому его мысли особенно не интересны, вот и молчал, а если говорил, старался покороче.
— Вот так-то, — закруглил Ричард длинный разговор. — Если ты к человеку по-человечески — никогда он тебе ничего плохого не сделает.
Он вдруг вспомнил, что Шурик небось давно уже притащил гитару. Они пошли к клубу. Но тут Ричард почувствовал, что сейчас играть неохота. Чего ради? Доказать тем двум? Успеет еще, докажет…
Он оставил Зину подождать у входа, а сам заглянул в зал и сказал Шурику:
— Ты извини, так вышло… Понимаешь — девчонка ждет…
Шурик сделал хитрое лицо и поощрительно подмигнул.
Ричард уже повернулся, чтобы идти, когда Шурик окликнул:
— Стой, ключ-то у меня…
— Да ладно, — махнул рукой Ричард. Но ключ все же машинально сунул в карман.
Они пошли в скверик возле кино и сели на лавочку. Ричард держал руку у нее на плече, но — и только. Он вдруг спохватился:
— Ты бы хоть о себе рассказала. А то все я да я.
Она, помолчав немного, пожала плечами:
— А тебе будет не интересно.
— Почему не интересно? — возразил он. — Интересно!
Но настаивать не стал.
Потом они еще погуляли, и Ричард рассказал ей, как плавал матросом по Волге. Он и раньше говорил про это девушкам, но больше про разные веселые истории, как ребята приловчились очищать технический спирт и тому подобное. А сейчас хотелось о другом.
— Вот ты смотри, — объяснял он Зине. — Допустим, рейс Москва — Астрахань. Оттуда могут в Ростов, еще куда-нибудь. Заработки, конечно, приличные, особенно на разгрузке-погрузке. Деньги ребята привозят, нечего грешить. Вот тебе, например, такой случай. Он два месяца плавает, а в Москве у него жена. Два месяца — ведь срок? Знаешь, как ребята психуют? Тем более — что она тут одна делает?.. Конечно, ревность — пережиток, но когда он там вкалывает, а она в Москве гастроли дает, тоже, удовольствие маленькое. Никаким деньгам рад не будешь… Ну вот сама посуди — не так, что ли?
Она кивала неловко, прижимая подбородок к груди — прятала шрам. Ричарду было жалко девчонку, хотелось успокоить, но он не знал, как это сказать, и только легонько похлопывал по плечу…
В конце концов они все-таки пришли к нему в общежитие. Ничего такого он не хотел — просто посидеть рядышком в темноте при блеклом заоконном свете, погладить по щеке… Ну, поцеловать…
А вышло — как с другими…
Но что-то все же было иначе. Сперва он не понимал, что именно, потом вспомнил и удивился: ведь она не слышала, как он поет. Даже не знает толком про гитару. Он ей сказал: «Так, балуюсь…» Мало ли кто балуется?
Он спросил на всякий случай:
— Вас когда в Степной привезли?
Зина ответила:
— Вчера после обеда.
— А чего вечером делала?
Она проговорила не сразу:
— Мы с девочками стирали.
— И не ходили никуда?
— Нет, — сказала она чуть удивленно. — Постирали, спать легли. А что?
Ричард усмехнулся и поцеловал ее в щеку. Потом легонько провел пальцами по горлу:
— Это у тебя откуда?
Зина сказала глуховато:
— Болела, операцию делали… Очень некрасиво?
— Да ну, даже незаметно, — соврал он.
